Уильям Шекспир - Комедии Страница 35

Отвечайте по вызову!.. Ник Основа!

Есть! Назови мою роль и продолжай перекличку.

Тебя, Ник Основа, наметили на Пирама.

Что такое Пирам? Любовник или злодей?

Любовник, который предоблестно убивает себя из-за любви.

Ага! Значит, тут требуются слезы, чтобы сыграть его как следует. Ну, если я возьмусь за эту роль – готовь, публика, носовые платки! Я бурю подниму… Я в некоторой степени сокрушаться буду… Но, сказать по правде, главное мое призвание – роли злодеев. Еркулеса [93] я бы на редкость сыграл или вообще такую роль, чтобы землю грызть и все кругом в щепки разносить!

Послышится рев,

Удары бойцов —

И рухнет засов

Жестокой темницы.

А Фиб, светлый бог,

Далек и высок,

Изменит злой рок

Со своей колесницы!

Каково это было? Отменно, а? Ну, вызывай других актеров. Вот вам была манера Еркулеса, характер злодея; любовник – куда слезоточивее.

Френсис Дудка, починщик раздувальных мехов.

Есть, Питер Пигва!

Ты должен взять на себя роль Фисбы.

А кто это будет Фисба? Странствующий рыцарь?

Нет, это дама, в которую влюблен Пирам.

Нет, честью прошу, не заставляйте меня играть женщину: у меня борода пробивается! [94]

Ничего не значит; можешь играть в маске и будешь пищать самым тоненьким голоском.

А! Если можно играть в маске – давайте, я вам и Фисбу сыграю: я могу говорить чудовищно тоненьким голосом. «Твоя, твоя… Ах, Пирам, мой любовник дорогой! Я твоя Фисба дорогая, я твоя дама дорогая!»

Нет! Нет! Ты должен играть Пирама, а ты, Дудка, – Фисбу.

Ну ладно. Валяй дальше!

Робин Заморыш, портной!

Есть, Питер Пигва!

Заморыш, ты будешь играть мать Фисбы. – Томас Рыло, медник!

Есть, Питер Пигва!

Ты – Пирамов отец. Я сыграю Фисбина отца. – Миляга, столяр, ты получаешь роль Льва. Ну вот, надеюсь, что пьеса расходится у нас прекрасно.

А у вас роль Льва переписана? Вы мне теперь же ее дадите, а то у меня память очень туга на ученье.

Тут и учить-то нечего, и так сыграешь: тебе придется только рычать.

Давайте я вам и Льва сыграю! Я так буду рычать, что у вас сердце радоваться будет; я так буду рычать, что сам герцог обязательно скажет: «А ну-ка, пусть его еще порычит, пусть еще порычит!»

Ну, если ты будешь так страшно рычать, ты, пожалуй, герцогиню и всех дам насмерть перепугаешь; они тоже завопят, а этого будет довольно, чтобы нас всех перевешали!

Да, да, перевешают всех до одного!

Это я с вами, друзья, согласен, что если мы настращаем дам, так лучшего ничего не придумают, как нас всех вздернуть. Но я сумею так переделать мой голос, что буду рычать нежно, что твой птенчик-голубенок; буду вам рычать, что твой соловушка!

Никакой тебе роли нельзя играть, кроме Пирама, потому что Пирам – красивый молодец, как раз такой настоящий мужчина во цвете лет, первосортный мужчина, благовоспитанный, с манерами, ну, словом, точь-в-точь такой, как ты… Тебе только и играть Пирама.

Ладно, согласен, беру роль. А в какой бороде мне ее играть?

Да в какой хочешь.

Ладно. Я вам его представлю в бороде соломенного цвета. [95] Или лучше в оранжево-бурой? Или в пурпурово-рыжей? Или, может быть, цвета французской короны – чисто желтого цвета?

У некоторых французских корон и вовсе никаких волос нет, [96] и придется тебе играть с голой физиономией… – Ну, граждане, вот вам ваши роли, и я прошу вас, умоляю вас и заклинаю вас – вызубрить их наизусть к завтрашнему вечеру. А вечером приходите в дворцовый лес, в одной миле от города: там мы при лунном свете устроим репетицию. А то, если будем собираться в городе, об этом пронюхают и выболтают нашу затею. А пока что я составлю список бутафории, которая нам нужна для пьесы. И прошу вас – не подведите меня.

Придем обязательно. Там можно будет репетировать, как говорится, бесцеремоннее, вольнее. Постарайтесь, не ударьте в грязь лицом! Пока будьте здоровы!

Встреча – у герцогского дуба.

Уходят.

Акт II

Сцена 1

Лес поблизости от Афин.

Появляются с разных сторон фея и Пэк .

Пэк

А, фея! Здравствуй! А куда твой путь?

Фея

Над холмами, над долами,

Сквозь терновник, по кустам,

Над водами, через пламя

Я блуждаю тут и там!

Я лечу луны быстрей,

Я служу царице фей,

Круг в траве кроплю росой. [97]

Буквицы – ее конвой.

Видишь золотой наряд?

Пятнышки на нем горят:

То рубины, цвет царицы, —

В них весь аромат таится.

Для буквиц мне запас росинок нужен —

Вдеть каждой в ушки серьги из жемчужин.

Прощай, дух-увалень! Лечу вперед.

Сюда ж царица с эльфами придет.

Пэк

Мой царь здесь ночью будет веселиться, —

Смотри, чтоб с ним не встретилась царица!

Он на нее взбешен, разгневан – страх!

Из-за ребенка, что при ней в пажах

(Похищен у индийского султана). [98]

Она балует, рядит мальчугана,

А Оберон-ревнивец хочет взять

Его себе, чтоб с ним в лесах блуждать.

Царица же всю радость видит в нем,

Не отдает! С тех пор лишь над ручьем,

На озаренной светом звезд полянке

Они сойдутся – вмиг за перебранки,

Да так, что эльфы все со страху – прочь,

Залезут в желудь и дрожат всю ночь!

Фея

Да ты… не ошибаюсь я, пожалуй:

Повадки, вид… ты – Добрый Малый Робин?

Тот, кто пугает сельских рукодельниц,

Ломает им и портит ручки мельниц,

Мешает масло сбить исподтишка,

То сливки поснимает с молока,

То забродить дрожжам мешает в браге,

То ночью водит путников в овраге;

Но если кто зовет его дружком —

Тем помогает, счастье вносит в дом.

Ты – Пэк?

Пэк

Ну да, я – Добрый Малый Робин,

Веселый дух, ночной бродяга шалый.

В шутах у Оберона я служу…

То перед сытым жеребцом заржу,

Как кобылица; то еще дурачусь:

Вдруг яблоком печеным в кружку спрячусь,

И лишь сберется кумушка хлебнуть,

Оттуда я к ней в губы – скок! И грудь

Обвислую всю окачу ей пивом.

Иль тетке, что ведет рассказ плаксиво,

Трехногим стулом покажусь в углу:

Вдруг выскользну – тррах! – тетка на полу.

Ну кашлять, ну вопить! Пойдет потеха!

Все умирают, лопаясь от смеха,

И, за бока держась, твердит весь хор,

Что не смеялись так до этих пор…

Но, фея, прочь! Вот царь. Ступай отсюда.

Фея

А вот она! Ах, не было бы худо!

Входят с одной стороны Оберон со своей свитой , с другой Титания со своей. Оберон

Не в добрый час я при сиянье лунном

Надменную Титанию встречаю.

Как, это ты, ревнивец Оберон? —

Летимте, эльфы, прочь! Я отрекаюсь

От общества и ложа Оберона.

Постой, негодная! Не я ль супруг твой?

Так, я – твоя супруга! Но я знаю,

Как ты тайком волшебный край покинул

И в образе Корина на свирели

Играл весь день и пел стихи любви

Филлиде нежной. [99] А зачем ты здесь?

Из дальней Индии затем явился,

Что дерзкую любовницу твою,

В котурнах [100] амазонку, нынче в жены

Берет Тезей, и хочешь ты их ложу

И счастие и радость даровать?

Стыдись, стыдись, Титания! Тебе ли

Меня за Ипполиту упрекать?

Я знаю ведь твою любовь к Тезею!

Не ты ль его в мерцанье звездной ночи

От бедной Перигены [101] увела?

Не для тебя ль безжалостно он бросил

Эгмею, [102] Ариадну, [103] Антиопу [104] ?

Все измышленья ревности твоей!

Уж с середины лета мы не можем

Сойтись в лугах, в лесу, у шумной речки,

У камнем обнесенного ключа,

На золотом песке, омытом морем,

Водить круги под свист и песни ветра,

Чтоб криком не мешал ты нашим играм!

И ветры нам напрасно пели песни.

В отместку подняли они из моря

Зловредные туманы. Те дождем

На землю пали. Реки рассердились

И вышли, возгордясь, из берегов.

С тех пор напрасно тянет вол ярмо,

Напрасно пахарь льет свой пот: хлеба

Сгнивают, усиков не отрастив.

Пусты загоны в залитых полях,

От падали вороны разжирели…

Грязь занесла следы веселых игр;

Тропинок нет в зеленых лабиринтах:

Зарос их след, и не найти его!

Уж смертные зимы скорее просят;

Не слышно песен по ночам у них…

И вот луна, властительница вод,

Бледна от гнева, воздух весь омыла

И ревматизмы всюду развела.

Мешаются все времена в смятенье:

И падает седоголовый иней

К пунцовой розе в свежие объятья;