Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 35

Суенита. Ксюша! Бога нету нигде — мы одни с тобой будем горевать… (Томясь и сдерживаясь). Что же мне с мукой моей делать теперь — ведь нам жить нужно и жить неохота!.. Куда вы закопали моего мальчика?

Вершков (поспешно, задыхаясь в горле). Суенита Ивановна, ты разреши мне, чтоб я выразился наконец! Я все знаю, я давно стою наготове!

Суенита (горюя и медленно плача). Дядя Филя, зачем вы колхоза не сберегли, зачем вы ребенка моего схоронили?..

Вершков. Как так схоронили?! Ничто! Ты не плачь по нем, не горюй, наша умница, он плывет сейчас спокойно по Каспийскому морю — в руках классового врага!

Суенита. Не тревожьте меня! Дядя Филя, где наши дети?..

Вершков. Нет никакой информации!.. Ты слушай меня! Бантик Федька Ашурков, когда напал на наши избушки, так он сперва не расчухал добра — и поволок одну избу к берегу. А в избе той наши ясли были, и там спали на религиозный грех, — будь он проклят! — твой мальчишка да Ксюшкин сосунок. Я тут бросился на банду, но меня ударили какой-то кулацкой тяжестью, я так и сел на свой зад: спасибо, хоть сесть на что было…

Суенита. Дядька Филька, почему же ты детей не отнял у них?

Вершков. А что дети? Я овец старался отбить — не детей. Дети — одна любовь, а овцы — имущество. Ты детей тоже не переоценивай, ты баба не слабая — нарожаешь!

Суенита. Уйди прочь от нас!..

Плачут грудные дети в глубине колхоза.

Суенита (забываясь). Ксюша! Наших детей несут!

Ксеня. Колхозницы с берега ворочаются. Боятся теперь дома ребят оставлять — с собой таскают, а ребята от голода орут.

Суенита. Принеси мне чужого ребенка, я кормить его буду и ночевать с ним лягу потом. Возьми у Серафимы Кощункиной…

Ксеня. Ну, ты очень-то не блаженничай! Сейчас принесу… (Уходит).

Суенита (зовет). Антоша! Антошка!

Голос Антона. Дай и мне управиться! Я близко нахожусь — в пределах!

Приходит Хоз.

Хоз. Благодарю вас за гостеприимство. Я вкусно напитался какой-то пустынной травой.

Суенита. Непочем. Завтра барана будешь есть. (Зовет). Антошка!

Голос Антона. Обожди: я ветер смерю. Воздушные пути республики должны быть безопасны!

Ксеня приносит двух грудных детей. Одного отдает Суените, другого оставляет у себя.

Ксеня. Давай чужих кормить, а то молоко в голову бросится, от горя помрешь. (Уходит, баюкая ребенка).

Суенита (разглядывает ребенка). Почему у него такое скучное лицо? (Дает ему в рот свою грудь). Он не сосет молока из моей груди!

Хоз. Положи его на землю, Суенита. Твой ребенок, наверное, хочет умереть.

Суенита. Он один останется — на всем свете, без нас и без жизни!

Хоз. Не тоскуй, Суенита. Ты зачала его, шутя, веселясь и задыхаясь, зачем же раздражаешь теперь? Это несерьезно… Что тебе один ребенок? Ты качаешь в своих бедрах, как в люльке, целое будущее человечество. Подойди ко мне!

Далекий, невнятный гул летящего аэроплана.

Суенита. Я не слышу тебя, старичок. Мне трудно сейчас.

Приходит Антон, обвязанный на голове тряпками от полученных ранений.

Суенита. Антошка! Бери коня. Скачи в район к телефону и — кричи в ГПУ на Каспийское море. Чего раньше не гнались за кулаками?

Антон. Съедобную пищу из всякого брачного праха организовали: нервничать некогда было! Тем более все равно бдительность на границах у нас сугубая — никто не уплывет!

Усилившийся гул: летит аэроплан.

Суенита. Аэроплан летит! Антошка, пускай он спустится, мы на нем кулаков догоним!

Антон (глядя в высоту). Спущу! Я враз спущу! Никогда на машине не летал! Великая техника, все сердце гремит, так и хочется крикнуть — вперед!

Хоз. Ты сигналов не знаешь?

Антон. Я член Осоавиахима. Я зажгу костер и пущу дым государственной опасности, а тебя надо арестовать: ты мой ум рассеиваешь!.. (Исчезает).

Хоз. Спит твой ребенок.

Суенита. Спит мой мальчик. (Укрывает ребенка и кладет его в сенях на лавку). Все теперь спят — на земле и на море. Только один далекий ребенок кричит сейчас на нашем маленьком корабле… Он меня зовет, он без защиты там! Я в воду брошусь, я уплыву к нему в темноте…

Хоз (приближаясь к Суените). Не шуми, девочка, наша судьба беззвучна. (Обнимает Суениту и склоняется около нее). Я тоже плакать с тобой хочу и тосковать около твоей нищей юбки, у пыльных ног твоих, где пахнет землею и твоими детьми.

Обнимает ослабленную Суениту и держит в объятиях. Далекий стихающий гул удаляющегося аэроплана.

Хоз. Целый век грусти я прожил, Суенита. Но теперь я нашел твое маленькое тело на свете, теперь я тоскую по тебе, как бедный печальный человек. Я хочу смирно зарабатывать свои трудодни.

Суенита (слегка гладя Хоза). А ты живи с нами до смерти в пастушьем колхозе и радуйся помаленьку. Пойдешь в район и сдашь курс счетовода.

Входит Антон.

Антон. Промчался в высоте без остановки! Но я еще подкараулю: они летают тут часто по великому маршруту. Буду ходить и сигналы жечь из огня всю ночь! (Уходит).

Суенита уходит в сени и склоняется там над спящим ребенком. Хоз подходит к плетню. Он стоит молча небольшое время. Вечер стемнел в ночь.

Хоз. Жульничество! (Маленькая пауза). Какое всемирное, исторически-организованное жульничество!.. И ветер, дескать, как будто грустит, и бесконечность обширна, как глупое отверстие, и море тоже волнуется и плачет в берег земли… Как будто все это действительно серьезно, жалобно и прекрасно! Но это бушующие пустяки!

Суенита (из сеней). Дедушка, с кем ты напрасно разговариваешь?

Хоз. Ах, девочка Суенита, это жульничество! Природа не такая: и ветер не скучает, и море никого никуда не зовет. Ветер чувствует себя обыкновенно, за морем живет сволочь, а не ангел.

Является Антон и проходит.

Антон. Никто не летит. Одна тьма на свете и море шумит.

Антон уходит. Суенита идет в избу, возвращается с зажженной лампой и садится за стол заниматься.

Суенита. А почему вы такой умный? Может, вы тоже — так себе старичок?

Хоз. Я не умный. Я жил сто лет и знаю жизнь от привычки, а не от ума.

Суенита. А кто такие жулики, почему их не расстреливают, чего они думают?

Хоз. Они думают, как и я: мир существует по поводу одного пустяка, который давно забыт. Они обращаются поэтому с жизнью, как с заблуждением — беспощадно… Дочка, иди я тебя поцелую в голову.

Суенита. Почему?

Хоз. Потому, что я тебя люблю. Мы ведь оба обмануты… Не раздражай меня! Когда два обманутых сердца прижмутся друг к другу — получается почти серьезно. Тогда обманем мы самих обманщиков.

Суенита. Не хочу.

Хоз. Почему не хочешь?

Суенита. Не люблю тебя.

Хоз. Молочка!! Дай мне молочка! Где моя Интергом?

Суенита. У нас молока для тебя нету — детей надо кормить… Иди, дедушка, трудодни считать — я запуталась.

Хоз. Иду, девочка. Займемся пустяками для утомления души.

Суенита. Это не пустяки. Это наш хлеб, дедушка, и вся революция.

Приходит Антон.

Антон. В воздухе никто не летит! Буду инвентарь проверять. Надо стараться что-то делать. (Уходит).

Хоз идет к Суените.

Хоз. Где мои очки? Где, ты говоришь, вся революция?

Суенита. Очки ты у своей любовницы в сундуке оставил. Ты в одних штанах к нам приехал, без куска хлеба. Вот очки нашего пастуха лежат — носи теперь их… (Меняясь). Слушай, дедушка Хоз!

Пауза. Слышен шум моря. Темная ночь.

Суенита. Опять мне скучно стало. Сердце мое болит и телу жить становится стыдно.

Хоз. Ничего: твое тело неплотно сидит на твоей душе, оно потом прирастет. (Надевает очки с жестяным оборудованием, увязывает их за ушами, садится на место Суениты и читает ведомости). Зачем считать? Ну зачем считать цифры, когда все в мире приблизительно?.. Суенита, полюби меня своим печальным бессознательным сердцем — это единственная точность в жизни.

Суенита. Наоборот: я вас люблю сознательно!