Андри Байелер - Антология современной швейцарской драматургии Страница 36

Льды питают озера

БРУНО. Уй-Евпатий-Коловратий, что за раскоряка! Уж не человек ли? Ровнехонько человек, да к тому же мертвый; потому бледный, как смерть, и студеный, как эти глетчеры в ранний утренний час; должно быть, давно тут лежит; может, устал, потому и замерз. Батюшки-светы, так и есть, жалко, однако; хватаю, тормошу-ворошу его со всей мочи, бесполезно; встаю, пульса нет, все уж, с концами. Каким славным человеком ты, верно, был! Изящные губы до сих пор выдают веселый нрав, за который тебя любили, и пульсацию бурной жизни, правда, мой милый? Твои кудрявые волосы мерцают на чарующем льду, руки еще сильные, должно быть, в последнее время ты много греб и карабкался по горам, верно? Но в итоге ты все-таки устал и упал на лед или мало-помалу ниспустился, и вот я только сейчас тебя нашел. Я напуган, а потому не могу плакать, хотя скоро меня захлестнет, и тогда я хочу пройти по долине слез несколько шагов по твоим стопам и позволить течению нести меня в сторону мира иного, что бы там ни ждало. Но ты даже не сможешь меня обнять, ты совсем окаменел от холода, а лоб твой сияет! Заледенелым потом, под которым дремлет море цветов, под глубокими глазами сплошь холодные синие фиалки. Подожди, покойник, посмотрим, может, тебе еще можно помочь, о, незнакомый друг. Красноречиво молчит! — A-а, понимаю. Я так долго искал настоящего друга, на которого мог бы положиться, и вот теперь я считаю тебя, лежащего здесь так смирно, своим другом, друг мой; не правда ли, ты не сопротивляешься, ведь ты уже умер; и пускай ты довольно холоден, потому что ты, как я уже сказал, замерз и пока что лежишь брошенный на лед и на произвол судьбы, но мне видятся в твоих холодных чертах стойкость и умиротворение, ты действуешь на меня успокаивающе, и потому, друг, я дарю тебе свое нежное сердце. Я тяжело дышу, потому что долго шел, к тому же тут, среди бедного кислородом воздуха, каждый вздох достается мне с трудом, словно изнуренному ныряльщику. Я устал подниматься, всюду на лесоповале я закапывал молодые пихты, я ведь лесничий и за годы работы насаждаю целые леса, а потом слежу там за косулями и глухарями. Довольно обо мне одном; один ты не трогаешься с места, а сам я тронут до глубины души; не удивляйся этому, мой замкнутый на все застежки друг; ты и глазом не моргнешь, если я возьму твою голову, которую ты уже никогда не повесишь, чтобы заглянуть глубоко в милые глаза и по ближайшем рассмотрении понять, что в глубине души тебя волнует; тогда я узнаю, на пороге чего стою, согласен, мой славный? Увы, не вижу ничего. Глаза закатились; выходит, верно говорят: глубок сон мертвецов. Я, как и ты, начинаю потихоньку уставать, к тому же ты тут так расслабленно раскинулся и, кажется, забылся в мечтах, что я охотнее всего сию же минуту распластался бы рядом с тобой на льду и умер бы, если б мог. Увы, легкие мои по-прежнему работают прилежно, а потому я принужден жить. Примощусь к тебе поближе, потому что по-прежнему хочу, чтоб мы стали близкими друзьями. У меня и правда становится тепло на сердце, когда среди этих снегов случается столкнуться с человеком; теперь мое сердце всецело в твоей власти, оно бьется для тебя без устали и страха! Ты само спокойствие, ведь я действую на тебя успокаивающе, и наоборот; на влиянии друг на друга и строится дружба, верно, друг? Ты еще слишком молод, чтобы кануть в никуда, как в воду. Стой! Я не останусь в стороне! Сказано — сделано, я потащу тебя на себе и схороню, усталый друг: я положу тебя в тени в красивый гроб. Красивый, как ты. Красные розы будут расти на нем и лакомиться твоим тленом; так ты будешь цвести дальше, а в конце лета, сияя, отзвучишь; такова моя мечта. Тебе ведь не жалко, верно? Вот я и мечтаю за тебя. Я был в ужасе, когда нашел тебя, а сейчас нахожу это удивительным. Какая удача! С ума сойти. Позволь мне снова прижаться к тебе тесно-тесно, чтоб лед сковал и меня, о, друг, о, мертвый друг; чтоб я замерз и вновь стал бездыханным, как бывает в час одиночества, когда неосторожно забываешься и засыпаешь мертвым сном. Я, в сущности, один. Я бы хотел легко, как снег, опуститься на тебя, но я тяжел, потому что я человек, как и ты. Жаль, что мы не были знакомы, когда ты был жив, тут у нас с тобой нету будущего, это ясно. Придется скользить с тобой по поверхности. Скользить с тобой на руках. В моих объятьях ты остаешься хладнокровным. Скажи, как тебя зовут. Нет, лучше храни свою тайну, будь верен себе. Что тот солдат, что этот, вместо стертой индивидуальности гладкий лед. Надо бы звать на помощь, но с этим я не очень продвинулся. Все кругом делает вид, что оглохло; не могу понять, слышишь ты меня или нет. Твои холодные слезы терпкие на вкус, я их, милый труп, собираю, как ягодки; надеюсь, тебя утешит, что я по-прежнему дышу, дышу тобой: выдох, вдох. (Напевает l’été indien.) Лаа лала. Лалалала ла лаа лалаа. Лалалала-ла ла лаа, ла лала лалалала. Лаа лала, лалалалала лаа лала. Лаа лалаа, лаа лаа. Я тебя не брошу, я тебе помогу и выдержу твой взгляд в холодную бездну. Дело во мне? Ты не говоришь ни слова. Впрочем, отовсюду раздается нежный рокот и треск. Тугой лед кругом бешено хочет расколоться, а я тому и рад. Солнце встало вместе со мной и шаг за шагом поднялось наверх, надо льдами; а те обречены вечно таять и тяжелой рекой срываться в расщелины! В мои руки, обхватившие тебя, и мы бурлящим потоком утекаем. Хоть ты и друг мне, ты со мной холоден. Твои кудри дрожат, потому что мне приходится бежать без передышки, а у меня так тяжело на сердце: такой ты тяжелый. Сколько я еще смогу пройти? Дай мне руку. Вместе мы уцелеем. И скоро будем у цели. Возьми меня за руку, мой милый мертвец! Здесь нас повсюду подстерегают опасности, кругом срываются ледяные глыбы и, разбиваясь, летят под откос. (Приближается второй труп, влекомый снегом.) Тревога, тревога! Я в восторге! Эй, сюда! Скорей ко мне! Я так растроган. — Гляди, дружище, еще один мечтатель вроде тебя: ничего не замечает, точно заснул; выпустив жизнь из рук, он больше не тревожится и преспокойно плывет себе куда глаза глядят; эй, не ушибись! — Хотя вполне возможно, что он жив. А вдруг я снова ошибаюсь? — Подтолкну тебя еще разок, и ты на месте! Да, как постелешь, так и поспишь, за свои ошибки приходится платить, но и спасение часто приходит, когда его совсем не ждешь, как ты меня; но вот я здесь, и тебе, друг, тоже готов помочь. Я друг! Пульс бешено стучит в висках. С прибытием на сушу, ура! Вот он и приплыл. Привет, дорогой. Сам я Бруно. Смотри-ка, да ты настоящий спортсмен. Не против, что я с тобой на ты, раз ты на меня натыкаешься; ты не сердись, просто каламбур к слову пришелся. Выбирайся оттуда по-шустрому, мой славный, вот так — ты в моих объятьях и уже полюбился мне! Здорово. Уф. Здоровый удалец. Я сражен. Сколько на меня с неба свалилось. Спас и окружил любовью! Какой смиренный взгляд. Я и сам теперь замер от счастья. Какая холодная рука. Какой человек! Тоже покойник? Спокойно. Скоро станет теплее. Иди ко мне, и ты придешь в себя. Он так холодно меня ласкает. Я не слабак, но мне хочется плакать. Горячие слезы растопят лед. Смотри, солнце тоже смеется! Ме-едленно, но верно он оттаивает, и я таю от умиления. Тебе холодно? Как ты себя чувствуешь? Все образуется, обещаю, не спеши. Ничего-ничего, толстячок, все будет хорошо. Дай я тебя обниму, хм? Умница. Да. Он лежит, не сопротивляясь, и, хоть и не подает виду, я чувствую, как от моих объятий он тает; к тому же я весь в поту, перед глазами все плывет, мы как будто тоже, слезы радости, все растекается! Родные мои, жизнь стоит того, чтобы жить! Давай, просыпайся. Он дремлет, проверю-ка. Нет, не шелохнется. Ну же, открой глаза, нельзя все время спать, ты там умер, что ли? Понятно, путь был долгим, и, стало быть, с ним покончено. — А как там ты поживаешь, старый друг? Тоже больше ничего не говоришь. Мы же так хорошо подходим друг другу, или ты не согласен? Не дуйся. Чего ты хмуришься сентябрем? Я тебя по-прежнему люблю. — И тебя тоже. Вот и хорошо. Прекрати, понял? Пожалуйста, просыпайся. Выпей глоток. Потихоньку. Не переусердствуй. Ну, будем! Тоже выпью. Брр. Мертвого подымет! Ик. Извини. Ничего не изменилось, несмотря на все мои старания. Что происходит, вы точно умерли? Смущенно молчат. Где у тебя болит? Не упрямься. Я же хочу тебе помочь. Я такой заботливый! Тебя забинтовать? Боюсь, духу не хватит. Тебя почти не слышно. Может, у тебя кровотечение, и мне его остановить? Или нужен укол? Тебе нужно к врачу, непременно. Если б я мог, я бы тебе помог, как специалист, но я не могу. Сделать тебе искусственное дыхание? Не беспокойся, дыши спокойно. До чего же медленно ты дышишь. Ты еще дышишь? Ничего не чувствую, даже мое сердце, крепко прижатое к тебе, бьется все тише, и, если так будет продолжаться, я еще, чего доброго, замерзну. Что мне делать? Я скоро совсем паду духом! Хотя не знаю, солнце мое, обнимаю тебя, и снова тепло. Он не дышит. Тяжелый случай. Вокруг кромешная тишина. Только хруст твоих хрупких костей или льда внутри них. Я волнуюсь. Ты не дышишь, ты умер. Мой кроткий голубок. Не бойся, все уже позади. Все люди смертны, мертвый друг! И все-таки твой взгляд светится любовью и благодарностью, вообще вы оба бесподобны в своей бездыханности! Я с вами, с вами ничего не может случиться. Как у вас дела? У меня шикарно! Хм. У смерти явно есть свой шарм! Давайте дружить. Какая безмятежность. На самом деле мне здесь нравится. Не хочешь раздеться? Солнце неторопливо сгорает, а я наполняюсь тихим счастьем. Оно вместе со мной достигло льдов и тебя в них, и смягчило сперва лед, а затем и тебя; так на половинной высоте родилось и растет озеро. Тут все кругом тает, в этом есть и моя заслуга. Одна трогательная мысль не дает мне покоя! Можно ли мне дать волю своим чувствам и позволить тебе среди этих дружески тающих льдов ощутить всю мою нежность? Давай согреем друг друга, холодный друг. Я вижу летнюю ночь в своенравной улыбке, она то и дело скользит по твоим тонким губам. Впредь одевайтесь теплее! Сперва вам жарко, потом вы спите под открытым небом и оттого замерзаете! Я на вас не сержусь, вы же умерли. Смотрите, я строю серьезную мину. Берите пример с меня, я никогда не выхожу из дома без зонтика! Милые мои. Увы. Я вас потерял, и в то же время вы еще здесь. Чего еще желать! Хочу только уложить своих любимых в пуховую глубину! Как они спят! Мне это снится? Друзья, вы тоже это видите? Смотрите, неужто влюбленная парочка, если только глаза меня не обманывают, к тому же довольно свежая, прямо под нами! Просыпайтесь, что вы на это скажете? (Бросается к мертвой паре.) Очень приятно. Бруно. Рад познакомиться. Добрый вечер. Смотрите, закат! Я не мешаю? Не хочу мешать. Но я бы хотел вас приласкать, если позволите; вам не холодно? Они спят. А я не сплю. А тем временем темнеет. Так что давайте ко мне на руки и вниз! — Ни тени сопротивления. Я не удивляюсь, здесь, наверху, я всегда готовлюсь к худшему. Так и есть. Пульс ровный, нулевой. Неудивительно, тут сильно ниже нуля. — Не хочу вас пугать, но я почти в отчаянии! Есть от чего прийти в отчаяние! Они еще теплые, только-только остывают. Это так горько! Я убит горем: вы, стало быть, тоже умерли. У меня сердце разрывается, слышите? Хороший вопрос! Будем надеяться. Сурки тоже спят как убитые. Не тревожьтесь и ничего не говорите. Напоследок я на минутку прилягу рядом с вами, если вы не против. Вам точно нечего мне сказать? Что-то ничего не слышу. Или вы онемели от упоения пейзажем? Ледяные глыбы, куда ни глянь. Так, сидя на снегу, пропали бы без меня пропадом. Но теперь я здесь, да к вам уже и нельзя опоздать! Я о вас позабочусь, не брошу вас, как письмо без адреса. Я влюблен и тихонько плачу, обескураженный таким счастьем в несчастье! Вы не покинуты! Поднимается луна. Пора убираться. А там посмотрим. Внизу будет человечнее, поверьте. — Что? — Помолчите-ка. — Ну вот. Ничего. Показалось. По мне, тут слишком дует. Вдобавок сумерки сгущаются. Ну все, тушите свет! Прошу, поднимайтесь! Понятное дело, вы устали. Поднапрягитесь, делать нечего! Вы уже взрослые. Встали на ноги, друзья, и вперед за мной! По рукам? Вот так так! Да что вы тут забыли? Внизу все цветет. Все, пойдемте. Ну что, готовы? Поднимаем ногу. Вот ведь можете, если захотите. Вы в порядке? Как воды в рот набрали. В чем дело, куда вы клоните? Мы же хотим вернуться, верно? Что с вами, в самом деле? Хватит лениться. Нет слов! Да что эти мертвецы на меня обрушились, чуть только я сдвинул их с места! Соберитесь и вперед. Ну и ну, это ведь совсем не сложно! Вы заставляете меня повторяться. Может, мне вас еще понести? Похоже на то. Только этого мне не хватало, но будь по-вашему. Если это поможет нам сдвинуться с мертвой точки. Ладно, я вернулся! Надо же, какой ты мягкий, милый. На нежности, к сожалению, времени нет; после — обязательно! — Еще одного смогу поднять, взбирайся на меня. Держись. Молодчина. Чем я все это заслужил? — Постойте. Еще парочка голубков. Я готов. Вы тоже? Я так взволнован! Скоро все будет позади. Вся ответственность лежит на мне, можно отправляться в путь. — Поехали! Но что это? Я делаю все, что в моих силах. Но как ни напрягаюсь, вперед не продвигаюсь. Ух. Так я, того и гляди, вспотею, среди сплошного льда! Нда, нелегко мне. Не притворяйтесь более тяжелыми, чем вы есть! Как обычно, все в моих руках. Я ко всему готов! Внизу все цветет, милые друзья, гробик к гробику, в неизменной прохладе. — Вы от меня ускользаете. Не ускользайте! Вы так размякли, что руки в вас утопают. Все идет наперекосяк. Не распадайтесь, держитесь вместе. Дружба, друзья! Ку-уда отправились! Уф, едва успел. Снова повезло! И еще разок, с чувством. Как только скажу «марш», шагаем; итак, марш! Опять ничего! Но ничего, все течет, все меняется, будет и на нашей улице праздник. Я подожду. Ну! Я жду. Между нами говоря, так ничего не выйдет. Что ж. Тогда прощайте. Что вы сказали? Да, люди здесь холодны. По-моему, приятели, дело пахнет керосином. Пускай мертвые хоронят своих мертвецов или лиса хвостом прикрывает. Извините. От холода я холодею. Вы понимаете, о чем я. Апчхи! Я замерзаю. Послушайте меня. Мне больше не до смеха. Ничего не могу с собой поделать, вы слишком тяжелая ноша. Не поймите меня превратно. Отпустите меня. Оно мне не по силам! Должен же быть выход. Хотя мы уже снаружи. Простите, я на минутку, только поборюсь с собой. В конце концов, это вопрос жизни и смерти, и настало время положить этому конец. Какой безжизненный пейзаж! И безрадостный союз! Что станет со мной, где мое последнее пристанище? Меня, понятное дело, никто не спрашивает. А вы ленивые тетери. Делать вам нечего, да и зачем что-то делать? Раскинулись себе, и все! Какой длинный день! Это так грустно, что хочется плакать! Слезы на глаза наворачиваются. Чего вы от меня хотите? Не знаю, что и ответить. Оставьте меня в покое! Мертвые умерли. Мне ужасно жаль! Только с этим ничего не поделаешь. Из этого все проистекает. Но куда все движется? Я вот скоро не смогу двигаться. Решено. Довольно! Вам уже не поможешь. Предпочитаете остаться здесь? Или залечь на дно? Как хотите. Видите озеро внизу? Длинный спуск ведет прямо к нему. Вот мы и на месте. Здорово, морячки! Не бойтесь. С вами, по большому счету, уже ничего не может случиться. Лед, по счастью, растаял. Вода, по счастью, мягче ваты. А вы по-прежнему ничего не говорите. Одинокие люди. Счастливо оставаться. Я в вас верю. — Мой милый тихоня. Незнакомый друг. Подтолкнуть? Гуд бай. — Потом тебя. Бывай! — Ай-ай, как больно. — Просто беда. В добрый путь, желаю, чтоб все прошло гладко! Когда-нибудь снова свидимся. Оп, был да сплыл. — Такой звук у прощания. Я вконец измотан. На небе бегущая строка облаков. Но ветер не умеет читать. Мне вас не хватает. Я хочу вас забыть! Но все еще помню. Умолкаю! Уже поздно. Будьте здоровы! Тут, на холоде, вас и след простыл. Но вернемся ко мне, мне пора возвращаться. Я продрог. Жизнь прекрасна. Завтра снова взойдет солнце.