Юджин О'Нил - За горизонтом (Eugene ONeill. Beyond the Horizon) Страница 4

Рут (бурно). Нет! Нет, я не люблю Энди. Не люблю.

Роберт с удивлением смотрит на нее. (Горько плачет.) С чего, с чего ты вбил это в свою глупую голову? (Внезапно обнимает его и прячет лицо у него на груди.) О Роб! Не уезжай! Пожалуйста! Ты не должен! Ты не можешь, слышишь! Я не пущу тебя. Я не вынесу этого!

Роберт (выражение растерянности сменяется выражением огромного счастья. Прижимает ее к себе и говорит медленно и нежно). Ты хочешь сказать… ты любишь меня?

Рут (рыдая). Да-да, конечно, люблю! (Подымает голову и смотрит ему в глаза с улыбкой.) Глупый ты мой!

Он целует ее.

Давно люблю.

Роберт (пораженный). Ты же всегда бывала с Энди!

Рут. Потому что ты никогда не звал меня. Ты не обращал на меня никакого внимания — вечно сидел с книгой. А я горда, я не хотела показывать, что ты мне нравишься. Мне казалось, что после колледжа ты зазнался, вообразил себя ученым и не хочешь тратить время на меня.

Роберт (целуя ее). А я-то думал! (Смеясь.) Какими же мы были дураками!

Рут (испуганно). Теперь ты не уедешь, Роберт? Скажи им, что не поедешь, из-за меня не поедешь, слышишь? Теперь ты не можешь уехать! Не можешь!

Роберт (смущенно). А может быть — ты поедешь со мной?

Рут. О Роб, не глупи! Кто же останется с мамой? У нее никого нет, кроме меня. Если бы она была здорова, тогда другое дело. Я не могу бросить ее.

Роберт (неуверенно). Тогда сначала я поеду один, а потом, как устроюсь где-нибудь, вызову вас обеих.

Рут. Мама не поедет. Она никогда не бросит ферму. Да и под силу ли ей путешествия? И кроме того, Роб, я вовсе не хочу жить в тех заморских странах, куда тебя тянет. Я не смогу жить там, где никого не знаю, право же, не смогу. Страшно даже подумать об этом. Я никогда нигде не бывала, я настоящая домоседка. (Умоляюще.) Пожалуйста, не уезжай. Скажи им — ты передумал. Твои родители будут довольны. И все будут довольны. Они так не хотят расставаться с тобой. Пожалуйста, Роб? Мы будем счастливы здесь, где все нам так знакомо. Скажи мне, что не уедешь!

Роберт (в нем идет борьба, он не может ни на что решиться). Но… Рут… Я… дядя Дик…

Рут. Но это же для твоего счастья! Он поймет, если узнает!

Роберт молчит. (Снова начинает плакать.) О Роб! А еще говоришь: любишь меня!

Роберт (покоренный слезами Рут, с непреклонной решимостью). Я не поеду, Рут! Обещаю тебе. Не плачь. (Прижимает девушку к себе, нежно гладит ее волосы. Счастливый и полный надежд.) Однако Энди оказался прав, даже более, чем предполагал, когда говорил, что все, чего я ищу в жизни, можно найти здесь, дома, на ферме. То прекрасное и чудесное, о чем мечтал я, принесет нам наша любовь. Я не понимал, что любовь и есть чудо; чудо, которое влекло меня; чудо, которое хотел искать там, за горизонтом. И вот, когда я не пошел ему навстречу, оно пришло ко мне. (Крепко сжимает Рут в объятиях.) Рут, дорогая, ты права. Наша любовь сладостнее далекой мечты. В ней смысл всей жизни, весь мир. Волшебное царство — в нас самих. (Страстно целует Рут, подняв ее на руки, несет по дороге. Наконец отпускает ее.)

Рут (со счастливым смехом). Господи, да ты такой сильный!

Роберт. Пойдем — и сразу все им расскажем.

Рут (с беспокойством). О нет, Роб, не рассказывай, пока я не уйду от вас. Тогда ты скажешь своим, а маме я скажу, когда привезу ее домой. А то они устроят нам такое!

Роберт (целуя ее, весело). Как хочешь, умница ты моя!

Рут. Пойдем же!

Рут берет Роберта за руку, и они направляются к дому, влево по дороге. Он вдруг останавливается и оглядывается, словно желая проститься с холмами, с горизонтом, где умирают последние отблески заката.

Роберт (глядя вдаль и показывая Рут). Гляди! Первая звезда! (Наклоняется к Рут и нежно целует.) Наша звезда!

Рут (тихонько шепчет). Да. Наша, твоя и моя. (С минуту они глядят на нее, обнявшись. Затем Рут снова берет Роберта за руку и тянет за собой.) Идем же, Роб.

Снова Роберт глядит на горизонт. (Настойчиво.) Мы опоздаем к ужину, Роберт.

Роберт (нетерпеливо качает головой, словно отбрасывая от себя какую-то тревожную мысль; со смехом). Хорошо! Бежим! Скорей!

Убегают.

Картина вторая

Действие происходит поздним вечером того же дня в доме Мэйо, в большой комнате, где обычно собирается вся семья. Слева — два окна, из которых открывается вид на поле. В простенке старомодное бюро орехового дерева. В глубине, у стены в левом углу — буфет с зеркалом. Правее буфета окно, выходящее на дорогу, затем дверь, диван и еще дверь, ведущая в спальню. В дальнем правом углу стул с высокой прямой спинкой. От угла вдоль правой стены, печь, затем примерно в середине стены открытая дверь в кухню. В центре комнаты, на новом ковре дубовый обеденный стол, покрытый красной скатертью. На столе большая керосиновая лампа. Вокруг него четыре стула, один с высокой прямой спинкой, мягкие спинки трех остальных покрыты вышитой тканью. Стены оклеены красными узорными обоями. Несмотря на строгость, педантичный порядок и чистоту в комнате, впечатление чопорности не создается. В ней царит уют и дух скромного достатка, достигнутого и поддерживаемого трудом всех членов семьи.

На сцене Джеймс Мэйо, его жена, ее брат, капитан Дик Скотт, и Эндру. Миссис Мэйо — хрупкая, круглолицая женщина лет сорока пяти, некогда бывшая школьной учительницей. Заботы жены фермера согнули ее, но не сломили, она сохранила некоторую изысканность манеры выражения и поведения, чуждую остальным членам семьи. Кое-что, правда, передалось Роберту.

Ее брат капитан Скотт невысокого роста, коренаст, с обветренным живым лицом, на котором выделяются белые усы, — типичный морской волк. Говорит низким голосом, подкрепляя слова жестикуляцией, ему лет сорок восемь. Джеймс Мэйо сидит перед столом. Он в очках. На коленях у него "Журнал фермера", который, очевидно, он читал. Капитан Скотт сидит, облокотившись на стол. Поодаль налево, откинувшись на спинку стула, сидит Эндру. Он занят своими мыслями, хмурый взгляд устремлен в пол. Когда поднимается занавес. Скотт заканчивает рассказ из морской жизни. Остальные рассеянны, думают о чем-то своем и только делают вид, что очень заинтересованы рассказом капитана.

Скотт (со смехом). И как только я сошел на берег, эта миссионерка подозвала меня к себе и спрашивает серьезно-пресерьезно: — "Капитан, не будете ли вы так добры сказать, где ночуют чайки?" Вот ей-богу, так и спросила, черт ее побери! (Хлопает ладонью по столу и громко смеется.) Вопрос-то какой дурацкий, и лицо у нее, тьфу, преглупое! Я посмотрел на нее серьезно так, как только мог, и говорю: "Мадам, не могу ответить на ваш вопрос. Никогда я не видал, где у чаек койки, В следующий раз, — говорю я ей, — в следующий раз, как услышу, что они храпят, — посмотрю, где это они устроились на ночь, и сейчас же отпишу вам в письме". Она обозвала меня дураком, плюнула и быстро на другой галс повернула. (Громко хохочет.) Вот так я от нее и избавился.

Все присутствующие натянуто улыбаются и снова погружаются в мрачное молчание.

Миссис Мэйо (рассеянно, только для того, чтобы что-то сказать). А правда, Дик, где же все-таки чайки спят ночью?

Скотт (хлопая ладонью по стулу). Хо! Хо! Послушай ее, Джеймс! Еще одна! Ну, дьявол тебя возьми! Прости, что я бранюсь, Кейт!

Мэйо (с лукавым огоньком в глазах). Они, Кейти, отстегивают на ночь крылышки и расстилают их на воде — заместо перины.

Скотт. И просят рыб разбудить их на заре. Хо! Хо!

Миссис Мэйо (с натянутой улыбкой). Вечно вы, мужчины, смеетесь над нами. (Начинает вязать.)

Мэйо делает вид, что читает журнал. Эндру упорно смотрит в пол.

Скотт (удивленно переводит взгляд с одного на другого, наконец, не в состоянии выдержать молчание, выпаливает). Вы что — на похороны собрались? (С подчеркнутой озабоченностью.) Боже всемогущий, может, правда кто умер?

Мэйо (резко). Не валяй дурака, Дик. Сам знаешь — радоваться нам нечему.

Скотт. Да и горевать не о чем.

Миссис Мэйо (с негодованием). Ну как ты можешь шутить, Дик? Ты увозишь от нас нашего Робби. Забираешь его на свою старую посудину прямо среди ночи. Я думала, вы хоть до утра пробудете, а теперь выходит, Робби и позавтракать не успеет.

Скотт (тщетно взывая к здравому смыслу присутствующих). Что говорит эта женщина? Бог ты мой, Кейт! Пойми ты — я не властен командовать приливами и отливами. Не могу приказать — начнитесь, когда мне удобно. Думаешь, я б сам не поспал побольше? Я бы и не вздумал вставать на заре. И потом — «Санда» вовсе не старая посудина. Она ничуть не хуже, чем была раньше. Твой Роберт будет на ней в такой же безопасности — как в собственной постели.