Ютаки Мафунэ - Хорьки Страница 4

О-Тори. Ну и ну, быстро ж ты все сообразила. Вот приедет Сабу, тогда и лезь на стену сколько угодно. Совсем уже из ума выжила.

О-Кадзи (неожиданно приближается к О-Тори и хватает ее за кимоно). Ты что так разоделась? Думаешь, кого проведешь? Что это такое? (Сдирая воротник с О-Тори.[6]) Раздевайся, чтоб всем было видно, какая ты есть – кухарка!

О-Тори (с силой отталкивая О-Кадзи). Ты что делаешь, сумасшедшая старуха!?

При тусклом свете лампочки они с ненавистью смотрят друг на друга.

Через какое-то время с криком входит Кихэй, волоча разбушевавшуюся О – Сима. За ними, плача, идут дочки О-Сима – О-Саку и О-Кими.

Кихэй. Вот скотина, одно беспокойство от нее! (Бросает О-Сима у очага.)

О-Тори. Вот те на! Да это же О-Сима! Что это она затеяла?

Кихэй. Ну и баба! Заявилась в дом Ияма и устроила жуткий скандал. Хозяин весь позеленел, затрясся от злости…

О-Сима. Душу от него воротит, спит в обнимку со счетами, слушать меня не стал. Жук он навозный!

О-Тори. Давай-давай, О-Сима, разнеси его ко всем чертям. Это мы умеем, это нам от предков по наследству досталось. Во дает! А-ха-ха-ха!

О-Сима. Что-что? Так говорит, будто что-то знает… Это ты, тетка О-Тори?

О-Тори. Она самая. Лет десять не видались – я уж и теткой стала. А ты, я вижу, научилась ругаться. Но тебе далеко до тетки О-Тори!

О-Сима. Черт побери! Зачем мне с тобой состязаться? (Вдруг пристально смотрит на О-Тори.) Э, да ты роскошно выглядишь! Неужто подцепила какого бабника из владельцев рудников? Ох, тетка, давай мириться. Подкинь на мелкие расходы. (Протягивает руку.)

О-Тори. Нет, больно быстра!..

О-Сима. Вот скряга! Ну ладно! Мы теперь враги на всю жизнь. Запомни!

О-Тори. Ха-ха-ха, можешь не устраивать мне сцен.

О-Сима. Ишь разошлась, артельная шлюха.

О-Тори. Смотри! Я тебе еще покажу… А-ха-ха! Ты что, Кихэй? О чем задумался?

Кихэй. Понимаешь, из-за этой пьянчуги у нас с Ияма никакого разговора не получилось.

О-Тори. Ну и ладно! Я сама к нему пойду, да хоть сегодня вечером, уж я из старика душу вытрясу. А это чьи дети?

Кихэй. Ее, О-Сима, дочки!

О-Тори. Вот здорово! Дочки О-Сима, как это на нее не похоже.

О-Сима. У тебя, наверно, нет детей, тетка. Могу отдать одну, да нет, забирай обеих.

О-Тори. Не соблазняй!

Яго (врываясь в комнату). Поехали, тетушка!

О-Тори. Ладно. Дети, ступайте за мной. Вашей матери, этой пропойце, все равно… (Уходит.)

Девочки нерешительно идут за ней.

Кихэй. Ияма там рвет и мечет. Говорит, гоните деньги или убирайтесь вон. (Уходит вслед за О-Тори.)

Яго. Я уж говорил, мою лошадь можно продать за двадцать иен. А за ту лошадь – пятьдесят иен… честное слово.

О-Кадзи и О-Сима остаются одни. Взвалив на плечи тюки, с посудой в руках, О – К ад зи выходит в сторону пролива. О-Сима идет на кухню и жадно пьет воду.

Действие второе

Декорации те же, но кругом все убрано, чувствуется, что дом опустел. У очага разложены плоды папайи, мелкие кокосовые орехи.

Вечер.

У очага при свете тусклой лампочки сидят Mансабуро, коренастый мужчина, с лицом черным от загара, и О-Тори. Перед ними пачки банкнот и столбики монет. Мансабуро, затаив дыхание, наблюдает за О-Тори: она считает деньги. Руки ее слегка подрагивают. Время от времени зоркие блестящие глаза О-Тори находят Мансабуро.

О-Тори. Восемьдесят, девяносто, сто… Итого – пятьсот иен… Пятьсот и пятьсот – тысяча…

Мансабуро со стоном делает выдох.

Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто; сто плюс десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто – еще сто, итого – двести. Двести и эти пятьдесят – получается двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни.[7] Итого – вот тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни.

Оба какое-то время молчат.

Ошибки быть не должно… Итак.

Мансабуро (от напряжения у него срывается голос). Ошибки быть не должно. Все верно. (Переводит дыхание.)

О-Тори (серьезно). Вот, Сабу, еще раз говорю. В моем положении нелегко было выбраться из Дзёсю с такими деньгами. Я простая ткачиха. Хочу, чтобы ты знал: я рисковала – это не раз плюнуть, в самом деле…

Мансабуро (шмыгает носом от избытка чувств). Понимаю, тетушка! Не мастер я на красивые слова… Когда писал тебе оттуда, то даже мечтать не смел о таком одолжении, правда-правда! Я и теперь еще как во сне. Я понимал, что в этом году во время праздника Бон истекает срок Ияма и дом так или иначе перейдет к нему… Услышал как-то, что на заработках за три года можно накопить тысчонку, решил поехать на юг… И моя жизнь и жизнь моей семьи висела на волоске. Где уж нам отложить хоть десять грошей! И на поездку взял в долг у хозяйки… Только что самоубийством всей семьей не кончаем.[8] Вот я тебе и выплакался. Получил в ответ телеграмму – не поверил, полдня с женой ее разглядывали… (Пауза.) Отдал дом Ияма, оставил мать без крыши над головой – что мне на это возразить?! Век не забуду! Тетушка!

О-Тори. Человек не должен так падать духом. Погляди на меня! Ты ведь знаешь, что меня из деревни прогнали как воровку? Потом – этот Ямакагэ, потом – кухаркой была в артели землекопов. Но когда у тебя решается вопрос жизни и смерти – примчалась с деньгами. И теперь уж все здесь смотрят на меня совсем другими глазами. Ха-ха-ха!

Мансабуро (с чувством). Точно! Второй такой замечательной женщины, как ты, на всем свете не сыщешь. (Внезапно переходит на официальный тон.) Итак, тетушка, какой же ты хочешь процент?

О-Тори. Никаких процентов!

Мансабуро (изумленно). Как так? Я… это, я… не понимаю!

О-Тори. Не беспокойся! Ты что же, обязательно хочешь платить проценты, как положено?

Мансабуро (скрывая радость). Ну, это дело особое!

О-Тори (теперь уже твердо и сурово). Зато, Сабу, ты напишешь мне расписку, что отныне во всех делах будешь поступать по моему усмотрению. А точнее, во всем, что касается этой усадьбы…

Мансабуро (вдруг забеспокоившись). То есть как это?

О-Тори. Ха-ха-ха, вот дуралей! Это же так просто! Пока ты на заработках, я буду вместо тебя вести все дела. В этом доме! Понятно?!

Мансабуро. Да я сам хотел об этом просить! Вот ведь как! (Пауза.) Но все-таки деньги, тетушка, страшная вещь. Я у Ияма всего-то за двести иен заложил эту усадьбу. А теперь набежало тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни. У меня ведь и самолюбие есть, и приличия я знаю. И помню, что существует долг перед предками. Честное слово. Я и на юг-то уехал, чтоб только вернуть эту усадьбу. А остался – попал бы в кабалу к Ияма…

О-Тори. Да Ияма меньше всего думал вернуть назад свои деньги!

Мансабуро. Как?! Денег не хотел?!

О-Тори. А вот так! Он во что бы то ни стало мечтал заполучить этот дом. Неужели непонятно, Сабу?! Для Ияма лучше, если бы ты не отдал денег до истечения срока. Он жаждал как можно скорее овладеть домом. Потому так и наседал на вас…

Мансабуро. Д-дом этот?

О-Тори. Грешно тебе было закладывать его за тысячу и даже за две. Р1яма-то соображает! Здесь скоро железная дорога пройдет, и как раз на этом самом месте будет вокзал. Что, оценил теперь свой дом? Можно отдать его под магазины. А рестораны еще больше дохода принесут. Я себе так и представляю. Будь осторожен, Сабу! Я его раскусила.

Мансабуро. Хм…

О-Тори. Ха-ха-ха! Хорошо, что ты подоспел. А то этот мерзавец денег не берет: отдавайте, мол, дом, как обещали. Я ему: «О чем тут толковать, раз деньги возвращаю», а он: «Хоть ты и отдаешь мне за Мансабуро все деньги сразу, я их не возьму и ни с кем, кроме него, разговаривать не стану». Он просчитался, думал, что ты не приедешь. У этого мужика голова работает, хоть по его виду этого и не скажешь. Требовал, чтоб сегодня же срочно переписали дом на его имя. Даже я и то места себе не находила, пока ты не появился. Ну что ж. Сабу, все хорошо, что хорошо кончается. Ах, до чего здорово!

Мансабуро. Тебе спасибо, тетушка! Мне такого счастья до сих пор не выпадало…

Каждый задумывается о своем.

Тетушка! У меня к тебе огромная просьба.

О-Тори (со смехом). Валяй! Все выслушаю.

Мансабуро (с радостью). Только не сердись, тетушка! Дело вот какое: из-за меня у матери столько неприятностей. Ей уж недолго осталось… мне бы хотелось скрасить ее последние дни, а другого такого случая не будет. Да и перед людьми предстать в ином свете. Ведь надо мной все издевались: мол, Сабу оставил мать на произвол судьбы, аж на юг отправился на заработки. Спаси мою честь, тетушка!

О-Тори. Все вокруг да около… Говори-ка прямо.

Мансабуро (нерешительно). Скажи матери, что эти деньги, тысячу иен, я заработал на юге за три года. И в деревне, всяким там Кихэям, – то же… Что, чересчур многого хочу?!