Анатолий Луначарский - Пять фарсов для любителей Страница 4

Боже мой! Огненные колеса вертятся в глазах… Вот почему она настаивала, чтобы я уехал с вечера!.. А! О! подлец тот, кто пишет, трижды подлец любовник, но подлее всех — она! К чему сомневаться, к чему колебаться? Сегодня же ночью вернусь в тиши, подкрадусь, как тигр, одним прыжком вскакиваю в окно, и… (машет палкой).

Поля (за дверью). Да ты заперся; смотри, опоздаешь.

Мал. Ни звука коварной! Все будет сделано с ловкостью Лекока, стремительностью Отелло, беспощадностью турецкого султана. Когда я думаю о мести, у меня силушка по жилочкам так и переливается, даже удовольствие какое-то испытываю. Стой, Федосий, будь спокоен, как римлянин. (Важно подходит к дверям и отпирает их).

Поля. Опоздаешь.

Мал. (значительно). О нет, я попаду вовремя!

Поля. Я тебе цыпленка положила…

Мал. Дай Бог, чтобы ты не подложила мне свинью!

Поля. Что ты такой?..

Мал. Какой?

Поля. Странный.

Мал. Странный… Ничуть не странный. Что ты смотришь на меня, как будто у меня рога на лбу. Гм! Ну ладно. Пусть. Я еду. Вернусь завтра вечером. О! Башмаков она еще не износила!

Поля. Да, что с тобой? Насчет башмаков не сердись, да и можно не покупать еще…

Мал. Я привезу тебе царицыны черевички. Черт принесет меня вместе с ними!

Поля. Да ты, Дося, может нездоров?

Мал. Прощай, жена! Мой чемодан! Мой зонтик!

Поля (подает их ему).

Мал. Не похож ли я на Менелая? Ты на Елену? Ну, не пугайся. Во мне просто проснулся литератор, каким я был до того, как превратился в канцелярского вола с рогами на лбу. В 20 лет я написал трагедию, в 28 л. я ее переживаю. Я молчу. Я удаляюсь (уходит).

Поля. Ведь не пил ничего еще, что с ним?

Поля и Стеша.

Поля. Пошел барин. Да что-то странный какой-то.

Стеша. Бывает с ним. Может опять для тиятра писал. Помните прошлой весной то зачал было писать — прямо ополоумел.

Поля. Может быть и то (пауза).

Стеша. А светло то как. Уж час вечерний, а светло.

Поля. Всегда так в эту пору (пауза).

Стеша. Чу! едет к нам кто-то… слышите, звонит?

Поля. К нам некому, к попу скорее, на ту дачу (зевает).

Стеша. Может и к нему. Давайте, барыня, в свои козыри сыграем? А потом чайку с вареньем, а?

Поля. (лениво). Да придется. Неси карты.

Стеша. А то может на веранду?

Поля. Ну, на веранду

Стеша. Подъехали! Ей Богу, к нам подъехали (убегает, за ней лениво идет Поля).

За сценой шум и говор голосов.

Входит Энгельшлиппе с женой, Поля и Стеша.

Энгельш. Представьте, какой ужас!

Ол. Павл. Стекла звенят, гогот…

Энг. Я ни минуты не сомневаюсь, что, начав с дачи Таубенблинда, они перешли на мою. Там наверно не осталось теперь камня на камне!

О. П. Мебель, посуда, хотя и дачные, знаете, но больших денег стоят!

Поля. Боже мой, Господи! Еще бы Да, садитесь, прошу вас, садитесь, ваше превосходительство, садитесь, Ольга Павловна… Этакое несчастье, этакий разбой…

Стеша. Кто-ж бы это?

О. П. Мужичье соседнее. Оравой, орравой накинулись. Среди бела дня.

Энг. Я ни минуты не сомневаюсь, что если бы мы еще полчаса промешкали, я был бы уже мертв, а Ольга Павловна изнасилована.

Стеша. Ох, ужасти какие!

О. П. Мы сейчас в дрожки, Петруня, наш мальчик, на козлы — и прочь! И прямо к вам. И уж не знаем: не то на станцию ехать прямо, не то у вас переночевать. К вам, наверно, не дойдут.

Поля. К нам не пойдут. Дачники тут бедные, деревенька смирная, к тому ж и лагерь недалеко.

О. П. Хот отдохнуть то, а то ведь 6 часов в поезде опять, после такой передряги, — генерал то мой вон желтый весь.

Стеша. И пожелтеешь, барыня, всякой цвет примешь от этакой напасти.

Поля. Стеша, готовь чай скорее на веранде.

О. П. Ну ее, веранду. Лучше здесь. А то проходящие увидят, расспросы пойдут, ахи, да охи. Сюда нам чайку дайте, да и на покой. Генерал мой еле на ногах стоит.

Энг. (встает и ходит). Я, матушка? С чего ты взяла? Я только взбешен. О! Я бы их! Приедет команда — сам отправляюсь с ними в карательную экспедицию! Вот где надо Римана!

(Стеша уходит).

О. П. Присядь, присядь, Жюль, что ты вдруг развоевался? Не Риман ведь ты еще. Сядь. Да, вот беда-то! Хуже пожара. И ведь подумайте — ну громили жидов — это в порядке вещей! Но думала ли я когда-нибудь, думал ли генерал, что станут громить тайного советника Таубенблинда?; д. ст. советника Энгельшлиппе? А? Настоящих русских вельмож?

Поля. Действительно. Опились видно до белой горячки. Ведь и жиды тут, кажется, есть, если уж так захотелось громить.

Энгельш. Я ни минуты не сомневаюсь, что именно евреи все и подстроили. Население ненавидит евреев, но те, через посредство Бунда, отвели грозу на нас, как на громоотвод, внушили этим олухам мужикам, что не жиды виноваты во всем, а генералы! Я ни минуты не сомневаюсь в том, что начальник карательной экспедиции, прежде чем пороть мужиков, — которых непременно нужно пороть до полусмерти, — перепорет всех жидов в округе.

Поля. Обязательно. Вот Стеша чай несет. С вареньем не угодно ли? Свежее. Красная смородина.

(Стеша сервирует чай).

О. П. В безопасности ли мы только?

Поля. Да что вы! Ведь в крайнем случае тут и до лагеря артиллерийского всего минут 10. Если что-нибудь, шум какой, сейчас нарочного туда на лошади, того же Петрушку вашего. Нет, ваше превосходительство, будьте спокойны, да и не пойдут они сюда. Они прочь от войска пойдут, в имение к княгине.

Энг. Конечно. Я ни минуты не сомневаюсь, что они хозяйничают уже там.

Поля (разливает чай). Вам сколько кусков, ваше превосходительство?

Энг. Мне только два.

О. П. А мне побольше.

Энг. Нет ли рому у вас? а? Оля, мы с собою рому не захватили?

О. П. До рому ли было!

Поля. Рому нет, а коньяку немножко есть, только не очень хороший, ваше превосходительство… русский.

Энг. Все равно. В чай идет. Дайте, пожалуйста. Нервы успокоит.

О. П. Натерпелись страху.

Поля. Коньяку принеси. (Стеша уходит).

Энг. Страху?.. Я собственно не испугался. Скорее неожиданность меня поразила. Главенствующее же во мне чувство — гнев. А ваш муж дома?

Поля. Нет, он уехал на службу. Ведь ваше превосходительство изволили распорядиться, чтобы муж два раза в неделю бывал в Питере. Он уехал. Завтра вечером будет. Порадовался бы он хоть тому, что смог своему начальнику посильное гостеприимство оказать.

О. П. Ну, радоваться тут нечему.

Поля. Я, ваше превосходительство, так выразилась только. Конечно, очень даже нам грустно это бедствие, а только рады мы, что смогли быть полезными.

Энг. Он старательный и способный человек, ваш муж. Он может рассчитывать на меня. (Стеша приносит коньяк). Ага! Дайте сюда, голубушка! Гм! Более чем скромный коньяк но в чай идет. Оля, хочешь?

О. П. Влей ложечку. Как будто начинаю в себя приходить.

Поля. Да расскажите же, Ольга Павлова, подробно, как дело то было.

О. П. И рассказывать не хочу. Только себя волновать. После.

Поля. И то правда. Вот вы здесь и переночуете. Две кровати тут у нас. Все удобства. Будьте, как дома, ваши превосходительства.

Энг. Да мы отлично тут уснем, если нервы позволят.

О. П. А Петрунька пусть не спит, и чуть какая-нибудь тревога — на лошадь и в лагерь. Тут по большой дороге что ли?

Поля. По шоссе, а после в первый проселок направо. Я ему расскажу.

Энг. Не лучше ли сейчас его послать, чтобы сюда конвой выслали?

Поля. Можно. Ваше превосходительство, напишите письмо…

О. П. Ничего тут не будет. Пусть не спит мальчик на всякий случай, но даром обращаться к военной власти вовсе не стоит. Ведь, разумеется же, мужики пошли к княгинину имению.

Энг. Я револьвер все таки возле себя положу. Милочка! подите, возьмите у Петруньки револьвер мой!

О. П. Да не пора ли прилечь? Ведь 16 верст галопом по скверной дороге проехали. А генерал то у меня не молодой человек.

Энг. Что ты, Оля, все генерал, да генерал. Я ни минуты не сомневаюсь, что ты сама смертельно устала и сваливаешь на меня, я хотя несколько старше тебя, но зато мужчина.