Карсон Маккалерс - Корень квадратный из прекрасного Страница 4

ДЖОН: Филипп приезжает?

МОЛЛИ: Да.

ДЖОН: Когда?

МОЛЛИ: Завтра.

ДЖОН: Что ты собираешься делать?

МОЛЛИ: С его помощью я уже нарушила десять заповедей.

ДЖОН: Все десять?

МОЛЛИ: Некоторые.

ДЖОН: Ты сотворила себе кумира?

МОЛЛИ: Конечно, нет.

ДЖОН: Пожелала осла или вола ближнего своего?

МОЛЛИ: Осла или вола?

ДЖОН: Это мы вычеркнем.

МОЛЛИ: Каждый день по одной.

ДЖОН: Нет, только эту.

МОЛЛИ: Но мне не следовало этого делать. Мне, Молли Хендерсон! Воспитанной в лоне первой баптистской церкви Сесайти-Сити. Я получила пять золотых наград за религиозное рвение.

ДЖОН: Ты спала с ним, Молли, после развода?

МОЛЛИ: Я знаю, это грех. Но не измена. Дважды я говорила: "Я, Молли, беру тебя, Филипп, в законные мужья. В богатстве и в бедности. В радости и в горе. В красоте и в убожестве."

ДЖОН: Замолчи, Молли!

МОЛЛИ: "И смерть разлучит нас". Дважды произносила эти слова перед священником. Какая может быть измена?

(Стучит по столу).

ДЖОН: Что ты делаешь?

МОЛЛИ: Стучу по дереву.

ДЖОН: Зачем?

МОЛЛИ: Я не хочу, чтобы это случилось снова. Впрочем, Бог троицу любит.

ДЖОН: Это как это?

МОЛЛИ: Ну, "Три слепых мышонка", три ведьмы.

ДЖОН: Которые приходят три раза, когда ты и так идешь ко дну.

МОЛЛИ: Иногда мне кажется, что нас с Филиппом притягивает друг к другу как два магнита.

ДЖОН: Молли, ты когда-нибудь думала выйти за меня замуж?

МОЛЛИ: Но ты ведь не делал мне предложения.

ДЖОН: Делаю его сейчас.

МОЛЛИ: Ты кого-нибудь любил?

ДЖОН: Конечно, много раз.

МОЛЛИ: Но так и не женился.

ДЖОН: Я был женат.

МОЛЛИ: И на ком?

ДЖОН: Она была очень красивая... трудно описать. Мне тяжело вспоминать. Я любил ее.

МОЛЛИ: И как вы расстались?

ДЖОН: Я демобилизовался с флота. Работал строительным рабочим. Мы были счастливы, во всяком случае, мне так казалось. Потом моя жена полюбила другого, хотя говорила, что любит и меня.

МОЛЛИ: Ну и дела!

ДЖОН: Потом еще одного. Дошло до того, что, входя в парадную дверь, я был почти уверен, что кто-то выходит через черный ход.

МОЛЛИ: Жуткая история.

ДЖОН: Пришлось оставить ее, хотя очень ее любил.

МОЛЛИ: И после тоже?

ДЖОН: Да, но я должен был уйти. До того, как я ее встретил, я был в полном порядке, а тут вдруг почувствовал, что вот-вот тронусь. Чтобы окончательно не рехнуться, я развелся с ней. Потом воспользовался армейскими льготами, пошел учиться. Мне всегда хотелось стать архитектором.

МОЛЛИ: Не представляю, чтобы кто-нибудь мог так с тобой обойтись. Она просто ненормальная.

ДЖОН: Скорее слабая. Я так любил ее. У нас был домик у самого океана, я готовил обеды на берегу.

МОЛЛИ: На берегу?

ДЖОН: Роешь в песке яму, разжигаешь костер и даешь ему погореть. Берешь омара, мидии, перекладываешь слоем водорослей, потом еще омар, еще мидии. Можно добавлять все, что угодно: кукурузу, картошку. Обед готовится в горячем песке весь день. А вечером, когда небо темнеет, и волны тоже становятся темными, и шуршит галька, пора его выкапывать. С тех пор я не готовил обедов на берегу, не любовался больше мерцающими океанскими сумерками.

МОЛЛИ: Так, значит, она тебе изменяла. Женщины любят поговорить о своем горе, мужчина в несчастье немеет. Когда мой отец потерял галантерейную лавку, он заперся в доме и не произнес ни слова... банкротство... у него отобрали лавку. Он страдал до самой смерти, но никогда не говорил об этом. Никто не мог ему помочь.

ДЖОН: Я думал о любви и после, но любовь невозможно предугадать, она приходит неожиданно.

МОЛЛИ: Как в тот день, когда мы встретились на дороге.

ДЖОН: И жизнь снова обрела смысл.

МОЛЛИ: Ты веришь в Бога?

ДЖОН: Сегодня я окончательно уверовал в Него.

МОЛЛИ: Но ведь Бога нельзя увидеть.

ДЖОН: Любовь тоже. Но она, как Бог, везде. Ее нельзя увидеть подобно стулу, часам, столу. Ее не видишь, но на все в мире смотришь через призму любви.

МОЛЛИ: Сквозь призму любви?

ДЖОН: Любовь прозрачна. Когда любишь, в глазах появляется пламя и заставляет светиться стул, часы, стол.

МОЛЛИ: Как светится циферблат твоих часов?

ДЖОН: Как светится любовь. Выходи за меня замуж, Молли, скорее выходи за меня замуж.

МОЛЛИ: Джон, прости за банальность, но все так неожиданно. По правде говоря я хотела бы отложить этот разговор до утра.

ДЖОН: Я буду во флигеле. Спокойной ночи, любимая.

МОЛЛИ: Спокойной ночи.

Джон выходит. Молли ошеломлена. Она трогает стол, стул, заводит часы. Мы замечаем вдруг Филиппа, который стоит у подножья лестницы. Он держит небольшой букет цветов.

МОЛЛИ: Филипп, откуда ты?

ФИЛИПП: Откуда я? Куда я? Откуда я? Моя голубоглазая банальность.

МОЛЛИ: Как ты меня напугал!

ФИЛИПП: Я шел от станции пешком.

МОЛЛИ: Всю дорогу.

ФИЛИПП: Увидел свет в окне и тебя с мужчиной.

МОЛЛИ: Джон Такер, архитектор.

ФИЛИПП: Я вошел с черного хода.

МОЛЛИ: Зачем?

ФИЛИПП: Хотелось застать тебя одну. Смотри, Молли, ничего не изменилось. Стол, стул, коврик. Как давно все это было... А вот и часы.

МОЛЛИ: Старинные часы. Они дарят мне ощущение мира и семьи.

ФИЛИПП: А мне напоминают о времени. Ты заводила часы, когда я вошел. Вечно, вечно бегущее время. Ненавижу часы.

МОЛЛИ: У них чудесный бой.

ФИЛИПП: Что случилось, Молли? Как странно ты смотришь!

МОЛЛИ: Ничего.

ФИЛИПП: Ты боишься меня?

МОЛЛИ: Я горжусь тобой, Филипп. Горжусь твоим мужеством в санатории.

ФИЛИПП: Какое там мужество!

МОЛЛИ: Как тебе там жилось?

ФИЛИПП: Это было ничто, ничто - ужасно, потому что ничто - это смерть.

МОЛЛИ: Я разбужу Париса, Маму Лавджой, Сестрицу?..

ФИЛИПП: Нет, я хочу побыть с тобой. У меня есть к тебе разговор.

МОЛЛИ: О чем?

ФИЛИПП: Кем я был т кем я стал.

МОЛЛИ: Уже поздно, Филипп. Почти рассвело.

ФИЛИПП: Я вижу рассвет, чистые зыбкие и холодные краски горизонта. Полоски лимонной и апельсиновой кожуры. Я вижу рассвет, могу его описать, но не могу почувствовать. Я многое могу описать. Например, еду - черничный морс, ватрушки, рассыпчатые золотистые вафли. Но не могу почувствовать их вкус.

МОЛЛИ: Завтра я тебе что-нибудь такое приготовлю.

ФИЛИПП: И цветов, Молли. Тюльпаны, ирисы, лилии. Я могу их описать, несмотря на предрассветные сумерки. Но они меня не радуют. Любовь я тоже могу описать, но любить - не могу.

МОЛЛИ: Зачем ты вернулся, Филипп?

ФИЛИПП: Хочу снова чувствовать. Вкус, запах. Хочу жить.

МОЛЛИ: Ты всегда поражаешь меня после долгого отсутствия.

ФИЛИПП: Что тебя поражает?

МОЛЛИ: Ты сам, твой вид. Но мне пора быть практичной и взрослой.

ФИЛИПП: Бога ради, зачем, девочка?

МОЛЛИ: Десять дней назад я сдала комнату во флигеле.

ФИЛИПП: Тому парню, что здесь был?

МОЛЛИ: Он - моя опора, моя моральная поддержка.

ФИЛИПП: Что ему нужно? Какое ему дело до нас?

МОЛЛИ: Мы не одни на земле, Филипп.

ФИЛИПП: От остального мира нас с тобой разделяют шторы - как в пульмановском вагоне. Разве ты забыла? Не помнишь нас с тобой ночью? Да и днем тоже.

МОЛЛИ: Конечно. Так было.

ФИЛИПП: Молли, я хочу открыть тебе секрет.

МОЛЛИ: Какой?

ФИЛИПП: Я еще не сдался.

МОЛЛИ: Это и есть твой секрет?

ФИЛИПП: Я хочу написать чертовски хороший роман о нашем поколении. И писать его буду наверху. Здесь, на ферме. Я снова обрету работу, мир, способность удивляться.

МОЛЛИ: Но...

ФИЛИПП: Я ощущаю приближение чуда, это как дуновение ветра в ночи. После всех черных лет я ощущаю приближение чуда. Ты должна любить меня.

МОЛЛИ: Ты все еще любишь меня, Филипп?

ФИЛИПП: Люблю ли я тебя? (Отрицательно качает головой). Я чувствую, что попал в замкнутый круг одиночества. Пытаюсь дотянуться, дотронуться, но под моими руками одна пустота. Потому, что только вещи долговечны. ( Трогает стол, стул). Стол, стул. Они переживут меня.

МОЛЛИ: Почему ты вернулся, раз не любишь меня?

ФИЛИПП: Потому, что слабый смотрит на сильного. Потому, что умирающий смотрит на живого. Нет, Молли, это не любовь.

МОЛЛИ: Тогда что же?

ФИЛИПП: Без тебя я чувствую себя так, будто с меня содрали кожу. Ты всегда знала, что я способен жить только в коконе. Ты знала, что мне нужно жить с тобой и чувствовать себя защищенным. Это не каприз, это требование природы.

МОЛЛИ: Но коконы как шелуха, сами они безжизненны.

ФИЛИПП: Да, это так.

МОЛЛИ: Я не хочу умирать, Филипп.

ФИЛИПП: Слушай, Молли, слушай же.

Как защитить мне душу от душитвоей прикосновений; не твоейдуши коснуться ль ей во тьме ночей?

Ах, я бы душу пестовал в тиши,во тьме темнее ночи, где ничейглас не ответит жалобе душив удушливой тиши ручья ручей

Но наши души делает однимто, что сольет их, как смычок: под нимтак слиты струны, прежде столь немы.Какого инструмента струны мы?

Под чьей рукой мы звучим из тьмы?Сладчайшую мелодию храним...

МОЛЛИ: Как прекрасно, Филипп!