Марина Дяченко - Магия театра (сборник) Страница 41

АЛОНСО (шепотом): Раз…

Альдонса укоризненно на него смотрит.

Авельянеда мрачно жует.

АЛЬДОНСА: Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать… конечно, такого человека легче вообразить больным.

САНЧО: Но ведь наш сеньор Алонсо… ведь он тоже отправляется в далекое и трудное… и опасное… и что там говорить, чреватое колотушками путешествие… отправляется ради всеобщего счастья. Но ведь он в здравом уме?

Все смотрят на Алонсо. Тот вместо ответа берет гитару.

АЛОНСО: Вечереет… Какой сегодня вечер, а? Не станцевать ли нам, сеньоры? Кто знает, когда в следующий раз нам доведется вот так, всем вместе, станцевать…

Танцы. Алонсо танцует поочередно с женой, с Фелисой, с Санчо; Карраско остается сидеть за столом и стремительно напивается. Авельянеда тоже сидит — и мрачно жрет за обе щеки.

АЛОНСО: Друг мой Санчо… Мы тронемся в путь на рассвете. А когда взойдет солнце — каждая капелька росы будет переливаться цветными огоньками. Встретим утро в апельсиновой роще… И дорога будет звенеть под копытами Росинанта… «Amanecia en el naranjel. Abejitas de oro buscan la miel…?»[1]

САНЧО:…И Серого. Вы знаете, у меня вообще-то осел бурой масти, но я его назвал по традиции Серым, как когда-то мой отец назвал меня по традиции Санчо…

АЛОНСО: И в дороге мы встретим тысячу разных людей…

САНЧО:…И каждый второй захочет посмеяться над нами, а каждый третий — набить морду. Мой дядя Андрес Панса вернулся домой с та-акими синячищами!

АЛОНСО: И мы увидим вдов, которым некому помочь, и сирот, за которых некому заступиться…

САНЧО: Днем на дорогах страшный зной. Вода в колодцах высыхает, мы можем подхватить дизентерию…

АЛОНСО: А как иначе? Ведь это наше предназначение!

САНЧО: Скажите, господин мой… А зачем нам все это надо?

Танец обрывается. Алонсо вздыхает.

Берет со стола красное яблоко. Протягивает Санчо.

АЛОНСО: Хочешь яблочка? Понюхай, как оно пахнет…

Санчо тянется к яблоку, Алонсо в последний момент прячет его за спину.

АЛОНСО: Что же ты? Укуси, оно сладкое…

Санчо тянется снова, и снова яблоко уплывает.

АЛОНСО: Вот видишь… А для меня вот этот аромат, вот этот недостижимый вкус… Это как красота Дульсинеи — недостижимая… Это дорога, Санчо. Это предназначение. Это донкихотство. Так надо. Понимаешь?

САНЧО: Случалось мне, господин мой, повесить вязанку сена перед мордой своего Серого, и он шел вперед, тянулся за сеном, которое все отдалялось и отдалялось, а ослик все шел и шел…

Алонсо хочет что-то возразить, но тут пробуждается к активной деятельности пьяненький Карраско.

КАРРАСКО: Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова… Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность…

Карраско подходит к одному из портретов — тот задернут бархатной шторкой. Отдергивает бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами.

КАРРАСКО: Это, милейший Санчо, еще один Дон Кихот! Это сеньор Кристобаль Кихано! Диагноз на диагнозе, принудительное лечение не представилось возможным провести, в конце концов безумец погиб от аркебузной пули… И этот человек — тоже предок нашего Алонсо! А вы смеетесь надо мной…

Альдонса быстро задергивает шторку, Алонсо усаживает психиатра за стол, наливает ему вина, успокаивает. Авельянеда хмуро жует.

АЛОНСО: Не волнуйся, все в порядке, мы учтем твои рекомендации… Выпишешь рецепт… На вот, выпей.

КАРРАСКО: Вы… смеетесь надо мной… А вы можете сойти с ума! Рехнуться! В любой момент!

АЛОНСО: Очень хорошо. Выпей…

Карраско пьет. Авельянеда жрет.

САНЧО: Господин мой… А что это он молол, этот лека-ришка? Что он имел в виду?

АЛОНСО: Не обращай внимания.

САНЧО: Вы меня простите за откровеннось, господин мой, но… все-таки… когда человек надевает латы… берет копье… в наше время… ну, вы понимаете? Действительно похоже, что он… малость того. Ненормальный.

АЛОНСО: Что ты сказал?!

САНЧО (отступая): Н-ничего.

АЛОНСО (хватает со стола тяжелый канделябр): Повтори, что ты сказал!

САНЧО (пятясь): Ничего, ничего, ничего! Вам померещилось!

Алонсо наступает на него с явным намерением огреть канделябром по темечку; в последний момент, прижав Санчо к стенке, вдруг подмигивает оруженосцу.

АЛОНСО (улыбаясь): Санчо. Санчо, друг мой Санчо, ну конечно же, я не сумасшедший. Был бы я сумасшедшим — ни за что не пошел бы никуда. Честное слово.

За столом пьяный Карраско доказывает что-то Авельянеде; Авельянеда брезгливо отодвигается, но Карраско не отстает от него.

АЛОНСО (делаясь серьезным): Ты думаешь, я не понимаю, как буду выглядеть со стороны? Копье, латы, фамильный шлем? Я понимаю, Санчо. Те, за кого я вступлюсь, не скажут мне ни единого доброго слова. Они будут кидать в меня камнями и комьями грязи. Если я упаду — они будут топтаться по мне, если попытаюсь усовестить их — они будут ржать и хлопать в ладоши…

Санчо ежится.

АЛОНСО (улыбаясь):…Но мы с тобой, Санчо, тоже не лыком шиты. Ты видел, как я управляюсь с копьем?

Снимает со стены копье. Проделывает с ним цирковые трюки.

АЛОНСО: Не бойся, друг мой Санчо! Я тебя прикрою! Случалось, что Дон Кихоты гибли в пути, но оруженосцы Панса — никогда!

САНЧО (опасливо): Да-а… Только мой троюродный дед охромел на всю жизнь, грянувшись с осла. Так и остался колченогим…

Альдонса подхватывает мужа, и упражнения с копьем сменяются танцем. Альдонса танцует свирепо, но лицо ее при этом остается подозрительно безучастным.

АЛОНСО: Все эти годы ты ведь знала, что я уйду. Альдонса танцует.

АЛОНСО: Я должен… Я последний Дон Кихот. Молчи. Так получилось. Ты ни в чем не виновата. Мы же не вчера узнали, что детей не будет. И не позавчера. Мы все знали заранее.

Альдонса танцует.

АЛОНСО: Ты знаешь… Сегодня ту девчонку, ну, Панчиту, сегодня ее опять бил отчим. А ее собственная мать не пустила меня на порог! Семейные дела, мол, сор из избы… Так вот когда я надену латы — пусть она только попробует вякнуть про семейные дела! Первым делом я пойду к ним и…

Альдонса танцует.

АЛОНСО: Альдонса… Я последний Дон Кихот. Все мои предки смотрят на меня! (Вдруг улыбается.) Скажи честно, ты мной гордишься?

Альдонса наконец-то улыбается в ответ. Обнимаются.

Авельянеда не может перенести самого вида чужого счастья и наконец-то поднимается из-за стола, оставляя бормочущего Карраско в одиночестве.

АВЕЛЬЯНЕДА: Прошу прощения, сеньор Алонсо… Я, вот, принес то, что мы с женой у вас брали читать: «Срок для Амадиса», «Ловушка для Амадиса», «Амадис в беспределе»… Потрясающие книги! Потрясающие! Невозможно оторваться, какое напряжение, какой размах действия, какой герой… А вот «Амадис против Фрестона» мы еще не читали, можно взять? А для жены — «Рыцарь моей страсти». Она очень просила…

САНЧО: «Амадисом против Фрестона» у меня сынишка зачитывался. «Капкан для Амадиса», «Меч Амадиса», «Амадис на зоне»… Однако, милостивый сеньор, я по простоте своей думал, что это для простых людей книжки. Что благородные господа ими брезгуют.

АВЕЛЬЯНЕДА (оседлав любимого конька): Любезный Санчо, вы касаетесь давнего спора… Я говорю и утверждаю, что рыцарские романы, если их понимать правильно, не могут принести вреда, а, наоборот, приносят пользу. Рыцарские романы, друг мой, вечны. Им подвластны как простолюдины, так и идальго, так и сам король… Верите ли — однажды, вернувшись домой, я застал все свое семейство в слезах — они плакали, потому что Амадис умер! И как же благородны и искренни были эти слезы… Рыцарские романы развлекают и взывают к добрым чувствам. Они не обманывают людей, уставших от повседневных забот и работы: добро в них непременно побеждает зло. В них описывается, как должна быть устроена жизнь, а не как она устроена на самом деле — в этом их неоспоримое достоинство!.. Разумеется, если не верить в них безоговорочно, как в конце концов поверил наш Рыцарь Печального Образа…