Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы Страница 41

Геркулес. Но ведь он еще грязнее Элиды.

Деянира. Но я буду с тобой.

Геркулес. Мы должны быть всегда вместе.

Деянира. Мы созданы друг для друга.

Геркулес. Надо погасить огонь. (Затаптывает костер.)

Деянира. Давай уложим все, что у нас осталось.

Полибий. Осталось немного. (Складывает шатер в котел.)

Деянира. Пошли. (Садится на помост.)

Полибий. В Стимфал. (Тоже садится на помост.)

Геркулес. Итак, за дело! (Толкает помост в глубь сцены.)

Полибий. Приступаем к шестому подвигу!

Деянира. Моя чаша!

Геркулес прерывает работу.

(Слезает с помоста, идет направо.) Чаша с черной кровью. (Берет чашу.) Чуть ее не забыла. (Снова влезает на помост, садится с чашей в руке.)

Геркулес толкает помост в глубь сцены.

Теперь вокруг виден только навоз.

Слева выходит Иола.

Иола. Геркулес! Мой возлюбленный! Я пойду за тобой, куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, какие бы подвиги ни совершал, пойду хоть на край света. Я всегда буду рядом с тобой, но останусь для тебя незримой, я буду скрываться то за кустом, то за скалой, и мой голос будет казаться тебе дальним эхом, и ты его не узнаешь. Мой возлюбленный! Геркулес! Однажды ночью, в каком-нибудь неведомом месте, которого ни ты, ни я еще не знаем, хотя оно наверняка существует, однажды ночью, когда я стану старше и красивей, а на небе будет светить полная луна, я подойду к твоему шатру. И ты не сможешь против меня устоять, ты станешь моим. (Медленно уходит в глубь сцены направо, вслед за Геркулесом.)

Слева появляется Филей. На нем греческий шлем, в правой руке обнаженный меч. На его одежде свадебные ленты.

Он мрачно останавливается посреди сцены.

Филей. Деянира!

Тишина. Слева появляется его отец Авгий.

Авгий. Сын мой.

Филей (враждебно). Они нас бросили, отец. Скала пуста.

Авгий. Знаю.

Филей. Ты должен был этому помешать.

Авгий. Никто не может помешать Геркулесу. Он — единственная наша возможность, которая появилась и пропала.

Филей. Мы ее упустили, эту единственную возможность. И это дело твоих рук, отец.

Авгий. Я только президент нашего Великого национального собрания, сын мой.

Филей. Но ты ведь хотел убрать навоз.

Авгий. Мы все этого хотели.

Филей. Так почему же его не убрали, отец?

Авгий. Потому что элидийцы боятся того, что желает их разум. Для победы разума нужно очень много времени, а уборка навоза дело не одного, а многих поколений.

Филей. Со мной случилось несчастье, отец. Деянира бросила меня у домашнего алтаря. Моя жизнь разбита, имя мое опозорено. Я должен вызвать на бой Геркулеса, единственного человека, которого я люблю, а теперь должен ненавидеть, потому что только его смерть сотрет с моего имени позор.

Авгий. Геркулес тебя убьет, сын мой.

Филей. Я верю в свою победу.

Авгий. В нее верят все перед боем.

Филей. Мир узнает, что и в Элиде есть настоящие герои.

Авгий. Бессмысленно идти на бессмысленную смерть.

Филей. А разве жизнь в нашем навозе имеет смысл?

Авгий. Иди ко мне в сад. Он переливается яркими красками осени.

Филей (с удивлением). В Элиде есть сад?

Авгий. Ты будешь первым, кто в него войдет. Выбирай между ним и могильным курганом, под которым погребут твой искалеченный труп. Идем, сын мой!

Филей выходит вперед с правой стороны, смотрит в зрительный зал. Авгий выходит на середину сцены.

Филей. Отец!

Авгий. Что, сын мой?

Филей (мрачно). Сколько цветов! Сколько плодов на деревьях!

Авгий. Прикоснись к земле!

Филей. Земля!

Авгий (резко). Из навоза получилась земля. Хорошая земля.

Филей. Я тебя больше не понимаю, отец.

Авгий. Я политик, мой сын, а не герой. А политика не творит чудес. Она так же слаба, как люди. Она — воплощение нашей хрупкости и всегда обречена на провал. Она никогда не творит добра, пока мы его сами не творим. И вот я сделал добро. Я превратил навоз в перегной. Плохи времена, когда так мало можно сделать людям добра, но мы должны делать хотя бы это немногое: зато свое собственное добро. Ты не можешь заставить благодать озарить наш мир, но если все же она снизойдет, пусть глядится в тебя, как в зеркало, способное отражать ее лучи. Так пусть же этот сад будет твоим. Не отказывайся от него. Будь как он: преображенным уродством. Плодоноси. Попытайся жить здесь, посреди этой уродливой пустынной страны, но не довольствуйся тем, что у тебя есть, а будь вечно недовольным и распространяй свое недовольство на все — только так можно со временем изменить мир: это, сын мой, и есть тот геройский подвиг, который я хочу на тебя возложить, та Геркулесова работа, которую я хочу взвалить на твои плечи.

Филей стоит неподвижно. Потом он поворачивается к отцу, подходит к нему и становится рядом, спиной к зрительному залу.

Филей. Прощай! (Идет в глубь сцены, за Геркулесом, с обнаженным мечом.)

Все к черту летит стрелою,Все прахом пошло сполна:Политики и герои,А с ними и вся страна.

Богатые с жиру и с лениПриблизили общий позор.Сгустились мрачные тени,Великий приблизился мор.

Но грязь с ваших душ беззаботныхСама по себе не сойдет:Не убранная сегодня,Вас завтра она засосет.

Вы попусту время не тратьте,Гоните бездельников прочь,А то вас задушит в объятьеБездонная темная ночь.

Метеор

Посвящается Леонарду Штекелю

Действующие лица

Вольфганг Швиттер — лауреат Нобелевской премии

Ольга — его жена

Йохен — его сын

Карл Конрад Коппе — его издатель

Фридрих Георген — знаменитый критик

Гуго Ниффеншвандер — живописец

Августа — его жена

Эммануэль Лютц — пастор

Великий Мухайм — предприниматель

Профессор Шлаттер — хирург

Госпожа Номзен — заведующая общественным туалетом

Глаузер — привратник

Майор Фридли — из Армии спасения

Шафрот — инспектор полиции

Критики, издатели, полицейские, солдаты Армии спасения

Акт первый

Меблированная мастерская художника. Слева и справа в глубине большие ниши. Одно окно скошенное, другое откидное, встроенное.

В левое окно видна верхушка колокольни, в правое — строительные краны и небо. Самый длинный день лета, время — пополудни, душно, тяжело. Перед левой нишей мольберт, в нише полки с красками, кистями, посудой и т. д. В середине, между нишами, дверь, то есть единственный вход и выход. За дверью маленький коридор и крутая лестница. При открытой двери видно, как поднимаются наверх люди. Справа от двери в нише комод. Слева от двери умывальник с краном и электрическая плитка. На левой боковой стене впереди картина, изображающая нагую женщину.

У правой стены параллельно рампе — кровать. По обе стороны изголовья кровати два старых стула, за кроватью ширма, за ней в бельевой корзине близнецы. Вокруг висят и стоят картины с обнаженным женским телом. Слева и справа две железные печки с замысловатыми выкрутасами трубы, которая после нескольких извивов в центре мастерской уходит над дверью в потолок. Протянуты веревки, на которых развешены пеленки. У левой печки стоит старое расшатанное кресло, а рядом старый круглый покосившийся стол. Перед мольбертом в трусах стоит Ниффеншвандер и пишет обнаженную натуру. Модель — его жена Августа — позирует, лежа на постели спиной к публике. Дверь на лестничную клетку широко распахнута. Справа от двери на полке маленький радиоприемник: слышна классическая музыка.

Ниффеншвандер. Августа! Не шевелись!

Музыка кончается. Голос диктора: «В связи со смертью лауреата Нобелевской премии по литературе Вольфганга Швиттера вы слушали вариацию для флейты и клавесина из хорала “Утреннее сияние вечности” Христофа Эммануэля Баха. Сейчас перед вами выступит Фридрих Георген».