Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник) Страница 43

— Пиши!.. — обернулась Анна. — Так Генрих тебя и послушал!.. Дырявый король!

— Ярославна! Анна! — спешила за племянницей Доброгнева. — Что пустое к сердцу принимаешь?

— Пустое? Я ему добра желаю, а он меня — богохульницей!.. — Анна увидела Даниила, бросилась к нему. — Даниил! Буди рыцарей, седлайте коней! Едем, немедля!

— Анна… — начал было Даниил.

— Ноги моей больше не будет в этой земле! А когда я стану королевой — мы с Генрихом объявим ему войну!..

И вдруг она уткнулась лицом в грудь Даниилу и горько заплакала. Даниил стоял не шелохнувшись, и рука его застыла на полпути к волосам Анны…

Метались по стенам двора блики от множества факелов и торопливые тени. Крики, ругань, звон железа, конское ржание сопровождали суету неожиданного отъезда.

— Что, Даниил, — донесся сквозь шум до ушей монаха вкрадчивый голос, — сладко обнимать княжну?..

Сарацинский купец сидел в арбе на выезде из ворот и улыбался на себя не похоже.

— Прощай, монах. Ваш отъезд велит и мне спешить. Хочешь, поедем со мной?

— Куда?

— По миру: в земли Аравии и Палестины, в Индию, в Туманный Альбион. Мало ли куда судьба заносит купцов?

— Увы, я не купец, — ответил Даниил и повернулся, чтобы уйти, но сарацин в мгновение ока вновь оказался перед ним и глядел улыбаясь.

— Да, ты не купец. Я забыл: ты — раб. Ты лучший из рабов. Ради господина ты пожертвуешь даже самым дорогим…Ну что ж, ступай своей дорогой. Париж недалек, и Генрих уже готовит брачное ложе…

— Замолчи… — чуя недоброе, простонал Даниил.

— Что тебе до этого? Грех мирских соблазнов ты одолел в себе. Ведь ты не увезешь свою княжну от развратного жениха?

Даниил, не оглядываясь, шагал прочь и слышал за спиной:

— Ты бежишь, монах, значит, ты грешен! Ибо нет человека без греха, иначе бы люди не были смертны. Нет, не раб ты, Даниил, а господин себе — разве не родила тебя женщина от любви и разве не свободен ты от рождения?.. Так убей же в себе раба, истинно тебе говорю: возвысься, Даниил!

Не купец, а Халцедоний в одежде купца стоял перед Даниилом, и сам сатана улыбался его улыбкой.

— Нет! — отпрянул от Халцедония Даниил. — Я знаю, ты подослан, чтобы выведать мои тайные мысли. Но я говорю тебе: нет! Нет!..

— Раб! Неужели ты не чувствовал, как замирала Анна на твоей груди! Это говорю тебе я — человек, я видел сады Семирамиды и держал в объятиях райских гурий!.. Прощай, слепец.

Все ускользало и плыло в глазах Даниила, плыло небо с бледной луной, плыли зубцы стен, плыли предутренние облака, огненные, как волосы Анны.

— Стой!.. — бросился Даниил вслед за тронувшейся арбою. — Если ты и дьявол, то Бог сейчас говорил твоими устами… Помоги! Возьми мою душу, но — помоги!..

Широким шагом ступал Даниил, подставив лицо влажному утреннем ветру. Развевались полы его рясы, меч ударял по ногам, новая, безоглядная решимость освещала глаза.

Он шел в одиночестве, в стороне от процессии, движущейся среди туманных холмов.

Сонно покачивались в седле Роже, всхрапывал, согнувшись до крупа коня, Шалиньяк. Бенедиктус отгонял сон, прихлебывая из фляжки. Зевал Злат; Янка, сидя в телеге, ела вишни, одну ягоду клала в рот, другую — бросала Злату в спину, и глаза ее лукаво щурились, потому что отрок почесывал шею, затылок, глядел даже в небо и до одного в простоте душевной не додумывался: оглянуться назад.

Хмуро шагали пешие воины, звякал металл в охраняемом ими возке.

А в хвосте кавалькады ехала Анна, за ней трусил на осле толстый монах и тянул:

— Ее величество светлая королева…

— Я уже сказала — нет, — твердо отвечала Анна.

— …просит забыть обиду и вернуться, — видимо, уже в сотый раз тоскливо повторял монах.

— Нет, нет и нет!

— Ее величество светлая королева… — опять начал монах.

Анна обернулась.

— А его величество светлый король? — произнесла она с елико возможной долей яда.

Монах развел руками.

— Вернись и повтори королю: ноги моей больше не будет в его королевстве!

Монах печально отстал, а Анна нагнала Даниила:

— Разве я не права?

— В чем, Ярославна?

— Ты сам учил меня — королева должна быть милосердной, справедливой, но — строгой. Ведь королева должна быть строгой, верно, Даниил?

— Но ты еще не королева, — глядя прямо ей в лицо открытым взглядом, ответил Даниил. |

Секунду Анна с интересом рассматривала этого незнакомого ей Даниила — и упрямо хлестнула лошадь:

— Да, но я ею буду!

И — поскакала галопом вдоль кавалькады, как рыжий жеребенок вдоль сонного табуна.

— Эй, рыцари, — не спать! — тронула она рукояткой хлыста Шалиньяка, совсем согнувшегося в седле. — Ромуальд! Злат!.. Все слушайте. Я буду королевой — справедливой, но строгой! И пусть не пеняют виновные, если их головы полетят с плеч!

— Только не моя, — отозвался Бенедиктус, на фляжку которого упал гневный взгляд Анны.

— Почему?

— У богатых голова — бесплатное приложение к богатству, — охотно объяснил Бенедиктус, — у меня — единственная ценность. Полезнее подумать, как использовать ее, когда ты станешь королевой.

— Меньше пей, Бенедиктус, вот тебе мой первый указ, — объявила Анна. — Пьяниц не будет среди моих подданных!

— Боюсь, многие изменят подданство, — заметил Бенедиктус, но Анна его уже не слышала, она ускакала дальше.

Лихо пригнувшись к луке седла, Анна ушла далеко вперед — и атаковала процессию с фронта, осадив коня прямо перед почтенным епископом. Но мул Роже остался так же невозмутим, как его хозяин; епископ лишь на секунду приоткрыл глаза, чтобы сказать с отеческой улыбкой:

— Главное, дочь моя, не забывай церкви, когда станешь королевой.

— И нас с Янкой, — прибавил Злат, нежно глядя на возлюбленную.

— Я буду королевой строгой, но щедрой! — откликнулась Анна. — Никто не останется без даров, бедных не будет в моем королевстве!

— Кто же тогда будет работать? — окончательно проснувшись, резонно возразил Шалиньяк. — Государство разорится!

Анна умолкла озадаченно, но ненадолго.

— Мы что-нибудь придумаем. Даниил! — она поскакала к монаху и подняла перед ним лошадь на дыбы. — Как ты думаешь, Даниил…

Но взгляды их не встретились. Даниил напряженно глядел мимо Анны, куда-то вверх.

Анна обернулась — и увидела, что на вершинах двух холмов, меж которыми шла дорога, блещут шлемы неизвестного воинства.

Рыцарь в черном плаще, с лицом, наполовину закрытым забралом, медленно выехал вперед:

— Именем святого Агобера клянусь, что сохраню ваши жизни в обмен на ваше золото и драгоценности!

Роже заволновался. Трудно было узнать сонного прелата в суетящемся и сердито выкрикивающем старике:

— О каком золоте ты говоришь?.. У нас нет никакого золота! Я — епископ Шалонский Роже, посол французского короля!

— Тем неприличнее твоя ложь, святой отец, — усмехнулся рыцарь. — Уж не эту ли рыжую девочку собрались защищать твои недоноски?

— Сам ты — недоносок! — возмущенно крикнула Анна. — Убирайся с дороги и дай нам проехать! — с этими словами Анна прыгнула с лошади на возок и встала там в решительной позе.

— Его святейшество хотел сказать, — с поклоном пояснил Бенедиктус, сразу понявший всю меру опасности, — что ценности принадлежат не нам, а его величеству королю Франции!

Рыцарь снова усмехнулся.

— Оставь софистику для застолья, Бенедиктус. Лучше объясни своим друзьям, что, упорствуя, они погибнут.

— Грозила мышь кошке, да издалеча! — крикнул Злат, сжав рукоять меча.

— Считай, что ты уже погиб, русс, — ответил рыцарь.

Шалиньяк, как всегда бывало с ним в минуты гнева, наливался багровостью:

— Назови свое имя, черный рыцарь, чтобы я знал, по ком служить панихиду!

— Мое имя — твоя смерть, Шалиньяк. А ты, брат, — обратился рыцарь к Ромуальду, — можешь ехать спокойно, я знаю — споры о сокровищах никогда не волновали твою возвышенную душу.

Но Ромуальд покачал головой, надвинул забрало и, обнажив меч, встал рядом со Златом и Шалиньяком.

Черный рыцарь наклонил голову, и качнулся султан на его шлеме.

— Аминь.

Он поднял руку в черной перчатке — и тотчас разбойники покатились вниз с обоих холмов.

Воины окружили возок со всех сторон, прижавшись к нему спинами и выставив веером пики. Их лица выражали решимость стоять насмерть.

И в это мгновение скрипнули колеса повозки, и, круто развернувшись, она оказалась внизу, у ног Ярославны.

— Прыгай, княжна!

Анна не слышала.

— Эй ты, вор! — кричала она рыцарю, возвышавшемуся на холме. — Посмей только тронуть нас — перед Русью и Францией ответ держать будешь!

Все громче звенели доспехи наступавших воинов, в конском топоте терялся голос Анны.