Кристофер Хэмптон - Опасный метод Страница 5

Терпеть не могу Новый год…

Юнг резко выпрямляется; он весь внимание.

Юнг. Почему?

Сабина. Дома вечно скандалы: вот, например, в прошлом году отец пришел в дикую ярость, хотя никто ничего не понял, — видно, мой брат Исаак что-то сболтнул… и тогда… тогда… тогда… он…

(Ее конечности дергаются в кратких, но устрашающих судорогах.)

…избил его… при всех… и я… я…

Не в состоянии продолжать. Юнг выдерживает паузу, прежде чем взять инициативу на себя.

Юнг. Мы с вами не раз обсуждали выходки вашего отца. Припомните самую одиозную из тех, что касались непосредственно вас.

Сабина безуспешно пытается усмирить свое непослушное тело, потом через силу начинает рассказывать.

Сабина. Мне было тогда лет тринадцать… да, точно, тринадцать… и он отчего-то разозлился. Затащил меня в маленькую гостевую комнату, а там… велел облокотиться на кровать и задрать платье, чтобы он мог… меня выпороть… а я ни в какую, твердила, что уже не маленькая, и он в конце концов… отстал и только приказал мне опуститься на колени, поцеловать портрет деда и поклясться его памятью, что я всегда буду… послушной девочкой… послушной девочкой…

Молчание.

Юнг. И это — самый ужасный случай?

Сабина. Да… Я…

Юнг. Хотя он вас и не бил?

Сабина. Да… насколько я…

Юнг. Но ведь были случаи, не правда ли, когда он поднимал на вас руку?

Сабина. О да, еще как, и очень часто, он часто…

Юнг. Расскажите об этом.

У Сабины бегают глаза; выражение лица становится испуганным и затравленным.

Сабина. Давайте заканчивать, можно?

Юнг. Еще совсем немного.

Сабина. В общем… ох…

(Пытается взять себя в руки.)

О чем вы спрашивали?

Юнг. Расскажите, как отец, впервые на вашей памяти, вас ударил.

Вначале кажется, что Сабина вот-вот выпадет из кресла. Через некоторое время к ней возвращается дар речи.

Сабина. Мне, наверное, было… года четыре… я разбила тарелку… или… да… и он велел мне подняться в ту самую гостевую комнату… и раздеться догола… а сам пришел следом и… меня отлупил… с перепугу я описалась, и он… опять стал меня лупить… ну, вот…

Юнг. А после этого первого случая он часто поднимал на вас руку?

Сабина. О да… да… а в его отсутствие меня, бывало, и мать поколачивала… но это совсем другое… это совсем не то, что…

Она умолкает; по щекам текут слезы.

Юнг. А что вы почувствовали, когда это случилось в самый первый раз?

После затяжной паузы Сабина отвечает едва слышно.

Сабина. Мне понравилось.

Юнг. Повторите, пожалуйста. Я не расслышал.

Сабина. Мне понравилось. Это меня возбудило.

Юнг. И впоследствии тоже нравилось?

У Сабины вырывается долгий стон, и только после этого она продолжает.

Сабина. Да… да… прошло совсем немного времени, и я, услышав приказ подниматься в гостевую спальню, начинала… испытывать желание…

Юнг. А случалось ли вам намеренно провоцировать отца?

Сабина. Нет, я не… И без того это случалось достаточно часто… а потом…

(Умолкает; Юнг ее не торопит.)

…когда он избивал моих братьев… или только грозился… этого хватало… мне достаточно было лечь в постель, прикоснуться к себе там…

(Она вскрикивает; ее неудержимо подбрасывает в кресле.)

…а потом я пошла в школу, и… от любой мелочи, например если меня дразнили… я во все глаза высматривала, где кого унижали… и даже здесь… когда я однажды увидела, как медсестра заталкивает пациентку в палату… или когда вы сказали… как-то раз вы сказали… «Делайте, что вам говорят»… и у меня сразу… а еще в этом кабинете… когда вы стали вытряхивать одеяло, помните?.. Я еле добежала до горшка. На меня нахлынуло такое возбуждение…

(У нее вырывается поток неудержимых рыданий; потом она на миг замирает и продолжает ровным тоном.)

Мне надеяться не на что… я мерзкая, грязная, порочная… меня нельзя отсюда выпускать…

Юнг. Должен задать вам еще один вопрос.

(Сабина поднимает голову; на ее неподвижном лице застыло отрешенное выражение.)

Что вы представляете себе во время мастурбации? Для поддержания возбуждения?

Сабина. Боль. Оскорбления. Всяческие пытки…

Юнг. И руку отца?

Сабина. Необязательно: весь мир населен мучителями…

Юнг. А есть ли у вас… какой-нибудь особый образ, который вы храните про запас, прибегая к нему только для достижения кульминации?

Сабина. Да, как будто я… как будто мы в театре, на сцене, и он срывает с меня одежду… и лупит на виду у всех, перекинув через колено, а толпа ревет… жаждет моей крови…

Сабина понурилась. Долгое молчание. В конце концов Юнг опасливо поднимается со своего места.

Юнг. Благодарю вас.

Кабинет профессора Зигмунда Фрейда в его квартире по адресу: Вена-9, Бергштрассе, дом 19; в этой уютной берлоге, обставленной в поздневикторианском стиле, красуются турецкие ковры, стоит удобный письменный стол с кипами бумаг; все видимые глазу поверхности занимают семейные фотографии, многочисленные классические рисунки и гравюры, а также огромное количество предметов декора, в основном из археологических раскопок. Весь интерьер, включая стеллажи с книгами, выдержан в неброских, темных тонах.

Фрейд сидит за столом, попыхивая сигарой. Это худощавый пятидесятилетний человек среднего роста, с бородкой; на вид проницателен и энергичен; одет в старомодный сюртук — продуманно и консервативно. Перед ним расположился Юнг; его ноги не помещаются на знаменитой кушетке и неловко выступают за ее край.

4 марта 1907 года; время — едва за полночь.

Юнг. В этом сне происходит следующее: какого-то жеребца при помощи тросов вздергивают на значительную высоту; вообще говоря, лошадей там несколько, но мое внимание привлекает именно каурый жеребец. Внезапно один трос лопается, и бедняга летит вниз. Как ни странно, он не разбивается, а просто вскакивает на все четыре ноги и галопом уносится прочь, сдерживаемый только тяжелым столбом, который волочится за ним по земле. Вдруг на пути возникает верховой на жалкой лошаденке, и жеребец волей-неволей замедляет бег; а перед лошаденкой возникает тарантас, и наш скакун вынужден еще более умерить свою прыть.

Фрейд ненадолго задумывается.

Фрейд. Надо полагать, жеребец — это вы.

Юнг. Да.

Фрейд. И в какой-то степени ваши надежды рушатся, отсюда — падение.

Юнг. Или же это указывает на мои поиски собственного пути.

Фрейд. Теперь относительно столба…

Юнг. Должен признаться, в студенческие годы меня прозвали Столбом — за мой рост.

Фрейд. Хм.

Юнг. Всадник мешает мне продвигаться вперед…

Фрейд. Так-так.

Юнг. Как я подозреваю, это соотносится с первой беременностью моей жены. Мне тогда пришлось отказаться от стажировки в Америке.

Фрейд. Н-да, Америка. Вы правы: для каждого из нас это необычайно заманчивая территория.

Юнг. А возникший впереди тарантас и вовсе перекрыл мне дорогу; очевидно, он знаменует собой опасение, что две наши дочурки, а с ними и другие дети, которые появятся в нашей семье, свяжут меня по рукам и ногам.

Фрейд. Да, как отец шестерых детей, могу подтвердить, что это неизбежно, не говоря уже о финансовых проблемах.

Юнг. Нет-нет. К счастью, моя жена располагает баснословным состоянием.

Фрейду требуется несколько мгновений, чтобы переварить этот факт.

Фрейд. А-а-а. Да, это весьма удачно.

(Он хмуро прокручивает в голове все, что услышал.)

Теперь насчет столба.

Юнг. Да?

Фрейд. С моей точки зрения, целесообразно будет задуматься о том, что он символизирует пенис.

Юнг. Согласен; в таком случае логично предположить, что страх бесконечной череды беременностей накладывает некоторые ограничения на сексуальность.