Михаил Угаров - Смерть Ильи Ильича Страница 5

ОЛЬГА. Разве нельзя? Может быть, у вас есть тайны?

ОБЛОМОВ. Может, есть.

ОЛЬГА. Да. Это важная тайна – надевать разные чулки.

ОБЛОМОВ. Странно! Вы злы, а взгляд у вас добрый.

ОЛЬГА (смутилась). Хотите, я вам покажу коллекцию итальянских акварелей?

ОБЛОМОВ. Не хочу. Вы стараетесь по обязанности хозяйки занять меня?

ОЛЬГА. Я хочу, чтоб вам не было скучно. Вы любите цветы?

ОБЛОМОВ. Не люблю. В поле еще так, а в комнате – противно, сколько возни с ними…

ОЛЬГА. А музыка вам нравится?

ОБЛОМОВ. Нет. Иной раз даже уши зажмешь.

ШТОЛЬЦ. Спойте, Ольга Сергеевна! Casta diva!

ОЛЬГА. А если мсье Обломов вдруг уши зажмет?

ОБЛОМОВ. А если вы дурно поете?

ОЛЬГА. Вы не хотите, чтоб я пела?

ОБЛОМОВ (указывая на Штольца). Это он хочет.

ОЛЬГА. А вы?

ОБЛОМОВ. Я не могу хотеть, чего не знаю.

ШТОЛЬЦ. Ты грубиян, Илья! Вот что значит залежаться дома и надевать чулки…

ОБЛОМОВ (быстро). Помилуй, Андрей! Мне ничего не стоит сказать: «Ах! Я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, чудесно поете… мне это доставит…» Да разве это нужно?

ОЛЬГА. Но вы могли пожелать по крайней мере, чтоб я спела… хоть из любопытства. (Штольцу). Ну, тогда я вам спою.

ШТОЛЬЦ. Ну, Илья, готовь комплимент!

Ольга садится к роялю.

ПоетCasta diva.

Обломов приготовился зажать уши.

Но вдруг руки его опустились, взгляд, устремленный в одну точку, померк.

Ольга закончила пение.

ОБЛОМОВ (бормочет). У сердца, вот здесь, начинает будто кипеть и биться. Тут я чувствую что-то лишнее. Чего, кажется, не было. У сердца, в левом боку, как будто болит. Даже дышать тяжело. Не успеваю ловить мыслей. (Громко.) Ах!..

ШТОЛЬЦ (торжествуя). Вот он, комплимент!

Ольга вспыхнула.

ОЛЬГА. Что с вами? Какое у вас лицо! Отчего? Посмотрите в зеркало, глаза блестят, боже мой, слезы в них! Как глубоко вы чувствуете музыку!

ОБЛОМОВ. Нет, я чувствую… не музыку… А… (Тянет к ней руки.) Любовь!

Ольга, недослушав, стремительно уходит.

ШТОЛЬЦ. Ты сошел с ума, Илья! Не нужно говорить все, что тебе на ум приходит. Не хотел даже слушать пения, я тебя почти насильно заставил. А теперь вдруг как из пушки стреляешь: любовь! Ты смутил Ольгу Сергеевну. Какую еще любовь ты выдумал?

ОБЛОМОВ. Обыкновенную, с приливами к голове. Сухость во рту. И сердце щемит. Это любовь, приметы точные.

Штольц и Ольга.

ОЛЬГА. Кого вы привели?

ШТОЛЬЦ. Медведя. А что? Да он ручной, не бойтесь. И у него доброе сердце.

ОЛЬГА. Вы рассказывали о нем, но я и предположить не могла, что он таков.

ШТОЛЬЦ. Живет на диване, штор поднимать не разрешает. Спит днем, плотно ужинает на ночь.

ОЛЬГА. Он болен?

ШТОЛЬЦ. Ленив.

ОЛЬГА. Мужчина – ленив? Я этого не понимаю.

ШТОЛЬЦ. Вы разбудили его.

ОЛЬГА. Да чем же?

ШТОЛЬЦ. Casta diva! Я давно его таким не видал. Подумайте, Ольга Сергеевна, возвратить человека к жизни – сколько славы доктору! Особенно, когда он спасет безнадежного больного.

Обломов и Ольга.

ОЛЬГА. Если б вы ушли, не сказав мне ни слова… Если б вы не сказали – «ах» после моего пения… Я бы, кажется, не уснула ночь. Может быть, плакала бы.

ОБЛОМОВ. Отчего?

ОЛЬГА. Сама не знаю.

ОБЛОМОВ. Вы так самолюбивы?

ОЛЬГА. Самолюбие – двигатель, управляющий волей. Вот у вас, должно быть, нет его, оттого вы всё…

ОБЛОМОВ. Что? Лежу? И чулки разные. И рубашка часто бывает надета наизнанку. Это правда. Но теперь… Мне отчего-то больно, неловко. Жжет меня. (Помолчав.) Можно, я пойду?

ОЛЬГА. Куда?

ОБЛОМОВ. Домой.

ОЛЬГА. Я вас не держу… Постойте! Вы такой странный. Вас как будто гонит кто-то.

ОБЛОМОВ. Стыд. Поначалу я обрадовался, увидев вас. Ни белизны, ни жемчугу во рту.

ОЛЬГА (растеряна). Monsieur Обломов!..

ОБЛОМОВ. Постойте! У вас же нет ярких щек? Нет коралловых губ? И не горят у вас, слава Богу, глаза лучами!

ОЛЬГА. Monsieur Обломов, я… Я не знаю, продолжать ли разговор с вами?

ОБЛОМОВ. И вдруг… Ни с того, ни сего… (Зажмурился. После паузы.) Я полюбил вас!

ОЛЬГА (в панике). Я… Простите, я должна идти…

ОБЛОМОВ. Постойте минуточку! Мне стыдно. Поверьте, это вырвалось невольно. Я не смог удержаться. Я сам теперь жалею! Бог знает что дал бы, чтоб воротить глупое слово. Забудьте! Тем более, что это – неправда.

ОЛЬГА. Неправда? Что неправда?

ОБЛОМОВ. Уверяю вас, это только минутное. От музыки.

ОЛЬГА. Все же я пойду. Ma tante ждет.

ОБЛОМОВ. Вы в салочки играете? Или в пятнашки? Это очень просто, я вас мигом научу. Хотите, сейчас и начнем? А лучше – в жмурики! У вас платок есть?

ОЛЬГА. Платок?

ОБЛОМОВ. Как же! Без платка нельзя. А то будете подглядывать – я вас знаю! (Жалобно.) Вы сердитесь на меня. (Решительно.) Нет, кончено! Я не стану больше слушать вашего пения!

ОЛЬГА. Я… Я и сама не стану петь! (Порывается уйти.)

ОБЛОМОВ. Стойте! Если вы вдруг уйдете… Я… Пожалейте, Ольга Сергеевна! Я буду нездоров, у меня колени дрожат, я насилу стою. Под ложечкой тяжесть. Ноги отекают. В сердце отверделость. Дыханье тяжело. Приливы к голове.

ОЛЬГА. Отчего?

ОБЛОМОВ (мотает головой). Не скажу! А то вы уйдете! Мне опять плакать хочется, глядя на вас. Никак не слажу с собой!.. Может быть, вы споете еще раз?

ОЛЬГА. Ни за что!

ОБЛОМОВ. А в пятнашки? Или в горелки? Вы платок для жмурок обещали!

ОЛЬГА (смеясь). Monsieur Обломов!.. Честно говоря, я в растерянности… Не знаю чего в вас больше – наивности или коварства? Или, может…

ОБЛОМОВ. …глупости? Может быть. Я ленив и толст. Наверное, не очень умён… Ах, как жаль, что у вас одна нога не короче другой! Тогда бы вы меня полюбили.

ОЛЬГА (смеясь). Вас нельзя любить! Посудите сами, как же любить человека, который не сходит с дивана?

ОБЛОМОВ. Я слезу! Вот увидите! Я даже, знаете, что сделаю? Ради вас. Я… Я в Гостиный Двор пойду!

ОЛЬГА. Вот подвиг! Почему – в Гостиный?

ОБЛОМОВ (поёжился). Там очень страшно.

ОЛЬГА (смеясь). Я таких жертв не приму! Обещайте мне вот что…

ОБЛОМОВ. Обещаю.

ОЛЬГА. Не ужинать на ночь.

ОБЛОМОВ (ошарашен). Совсем?

Ольга молчит, испытующе смотрит на Обломова.

(В панике.) И бараньего ребрышка нельзя? И рябчикова крыла тоже?

ОЛЬГА. Нельзя.

ОБЛОМОВ (помолчав). Хорошо. Я обещаю.

ОЛЬГА. Господин Обломов! Если б кто-нибудь слышал наш с вами разговор… Я не смогла бы объяснить… о чем мы с вами тут разговаривали… Но поверьте, скучно мне с вами не было ни минуты! Я, кажется, не усну ночь. Может быть, захвораю…

Ольга убегает.

Сцена пятая.

Входит Аркадий, доктор.

Он в очках, на лице у него белая марлевая повязка.

Он проходит прямо к столу с зеленой скатертью, стучит.

АРКАДИЙ. Эй! Кто-нибудь дома?

ОБЛОМОВ (из-под стола). Нет! Зачем так кричать? Я и так слышу. Никого дома нет.

АРКАДИЙ. Совсем-совсем никого? А разве это не ваш голос?

ОБЛОМОВ. По-моему, нет.

АРКАДИЙ. А это разве не вы?

ОБЛОМОВ. Не я.

АРКАДИЙ. Я должен проверить. Вылезайте!

Из-под стола вылезает Обломов.

Узнать его невозможно, – вместо вечного халата на нем теперь бордовый фрак с желтой бабочкой.

(Критически оглядывая Обломова.) Действительно, это не вы.

ОБЛОМОВ (пугаясь). Вы кто? Что вам нужно?

АРКАДИЙ. Я ваш доктор. Аркадий Михайлович.

ОБЛОМОВ (представляясь). Обломов. Илья Ильич.

Пауза.

Присматриваются друг к другу. Узнали.

АРКАДИЙ. Вас, видно, сбила с толку марлевая повязка?

ОБЛОМОВ. А вас?

АРКАДИЙ. Фрак… Где же теперь ваш халат?

ОБЛОМОВ. В шкапу. Я его больше не надену.

АРКАДИЙ. Что-то случилось?

ОБЛОМОВ. А с вами? (Указывая на марлевую повязку.)

АРКАДИЙ (указывая на стол). Может, пройдем в дом?

ОБЛОМОВ (быстро). Нет-нет!

АРКАДИЙ. Видите ли, Илья Ильич… После первого моего визита к вам, придя домой, я почувствовал легкое недомогание. На которое поначалу не обратил должного внимания. Помните, вы чихнули под столом? Я лег на диван и встал лишь к обеду другого дня. Потом снова лег и заснул. А проснувшись… Мне не захотелось больше вставать.

ОБЛОМОВ (быстро). Ужинали на ночь?

АРКАДИЙ. Необычно плотно. На другой день – то же самое. Нет сил встать с дивана. Зачем? Одеваться, идти куда-то и что-то делать? (Воодушевляясь.) Я тут же сел писать письмо доктору Шмитке об открытии, которое я сделал: душевные болезни заразны! Болезнь передается воздушно-капельным путем.