Александр Гельман - Зинуля Страница 5

(Отпихнув ногой кирпичи, присаживается перед Зинулей на корточки. Ласково.) Посмотри на меня… Эй! (Ткнул ее в плечо.)

Зинуля молчит.

Ну, подними глаза! (Рукой приподнимает подбородок.)

Теперь она вынуждена смотреть на него.

Я сейчас уберу руку — голову не опускай. Не опустишь? Я спрашиваю тебя, не опустишь? Отвечай на мой вопрос.

Зинуля молчит.

Имей в виду, если ты голову опустишь — я ее снова подниму. Так что опускать смысла нет. Поняла? (Убирает руку от подбородка.)

Зинуля голову не опускает.

(С иронией.) Лучшего места не нашла, чтобы выразить свои гражданские чувства? (Вздыхает.) Сколько раз ты была у меня? Десять-пятнадцать, да?

Зинуля не отвечает.

Видишь, сколько я ночей потерял. Зря! Мы же с тобой больше разговариваем, чем занимаемся любовью, извини, когда ты приходишь ко мне. Я считал, что это мое оправдание перед тобой. Ты молодая девушка, я уже лысый… заставляю тебя существовать в казарменном режиме — в пять подъем, шагом марш! Но зато я думал, я тебя уму-разуму научил, помог в чем-то разобраться, понять, усвоить, не быть такой глупенькой-глупенькой, какой тебя выпустили в жизнь твое родители — романтики-моряки! Отец твой, боцман с острова Сахалин! Оказывается, я напрасно старался! Мне тогда оправдания нет! Я тогда просто обыкновенный плут, мелкий грешник. А я о себе лучшего мнения, прости, пожалуйста, за хвастовство! Вставай — пойдем…

Зинуля покачала головой.

Не намерена вставать?

Зинуля. Нет.

Федор Иванович. А можно, я тебе скажу, почему ты не хочешь вставать?

Зинуля. Я знаю, почему.

Федор Иванович. Не знаешь. Я знаю, а ты не знаешь. Я про тебя в тысячу раз знаю больше, чем ты про себя знаешь.

Зинуля. Не в тысячу. Меньше… (Чуть улыбнулась.)

Федор Иванович. Дай я тебя поцелую… (Притягивает к себе.)

Зинуля отстраняет его.

Вот когда ты улыбаешься сквозь слезы, это прекрасно! Тебя надо специально бить, чтобы ты плакала, а потом улыбалась сквозь слезы… (Смеется.)

Зинуля. Меня уже сегодня били.

Федор Иванович. А теперь ты с этого пенька наносишь ответный удар, да?

Зинуля не отвечает.

Ой, детка!.. (Помолчав.) Так вот, чтоб ты знала: ты здесь сидишь только по одной-единственной причине. Потому что ты села! Сесть легко, встать трудно. Это давно известно. Зина Коптяева объявила ультиматум! Как же она может встать? Что скажут люди, если она встанет? Это же позор, полное поражение, стройка обхохочется! Так?

Зинуля. Нет, не так.

Федор Иванович. Так, так. Только все наоборот: вот если ты здесь досидишь до утра, тогда обхохочется стройка. И всю жизнь будут на тебя пальцем показывать: вон идет та сумасшедшая, которая на пеньке сидела. А завтра вечером во всех общежитиях этого города, а он состоит из одних общежитий, этот город, будет написано пять тысяч писем. (Передразнивает.) «Ой, а тут у нас вчерась одна девка-то что учудила — села на пенек в лесу. И заявила…» Как фамилия шоферюги, который тебя обидел?

Зинуля. Не важно.

Федор Иванович. Как фамилия?

Зинуля. Петренко…

Федор Иванович. «И заявила: «Пока Петренко на мне не женится, я с пенька не сойду». А этот Петренко, оказывается, женатый, шофер, она с ним гуляла и забеременела, и теперича сидит на пеньке уже пятые сутки и качает права!»

Зинуля не реагирует, сидит мрачная.

(Продолжает.) А вот если ты сейчас уедешь со мной, все будет воспринято нормально. Ну вспылила, села, сказала — а потом остыла, подумала, встала и пошла! Нормально! С каждым такое происходит каждый день. Сказал: нет, никогда в жизни, только через мой труп! Через час пришел: ладно, хорошо, согласен… Развожусь, ненавижу, не хочу больше знать! Вечером вернулся — поужинали, посмотрели телелевизор, легли спать. Это всем знакомо, это все понимают, все сами такие. Потом, извини, но это же чистая случайность, что ты оказалась на этом пеньке. Он куда-то ехал, ты вскочила, скандал, выскочила — глянь, а тут пенек! И села, и нате вам! Борец за правду Зинаида Коптяева! (Целует.) Дура! (Поднимается с корточек.) Давай, прощайся с ним. (Показал на пенек.) Приедем когда-нибудь сюда шашлыки жарить. И ты будешь жрать шашлык, хохотать и вспоминать свою глупость. И полезешь ко мне еще целоваться… в знак благодарности. Но я тебя заставлю сначала губы хорошенько вытереть… понятно? (Смеется.) Вставай.

Зинуля даже не шелохнулась.

Вставай, и поедем ко мне!

Зинуля не реагирует. Он заходит сзади, решительно берет ее за плечи.

Зинуля (пронзительно). Не трогать! Вы ничего не знаете!

Федор Иванович (отпрянув). Чего я не знаю?

Зинуля. Ничего не знаете!

Федор Иванович. Меру вашей скорби не знаю? Или степень морального падения водителя Петренко? Знаю! Валентина Семеновна рассказала… в подробностях.

Зинуля. Она сама ничего не поняла… что она могла рассказать? Ничего… еще поймет. (С вызовом.) Я не муха, которую можно прихлопнуть на ходу! А вы уезжайте, вас не касается, зачем я здесь сижу. Единственное, если не трудно… сообщите Виктору Николаевичу. Чтоб он знал. Можете не говорить, что мы знакомы… Просто случайно проезжали по этой дороге, увидели меня, подошли… Больше мне ничего не надо. Ни от кого!

Федор Иванович (смеется). Вот приедет барин — барин нас рассудит… да? Ну, представь себе, что он уже узнал, Виктор Николаевич… приехал! Стоит перед тобой. (Изображает Виктора Николаевича.) «Значит, товарищ Коптяева, я только что разговаривал с Петренко. Он категорически отрицает! Он клянется здоровьем своей жены и своих детей, что вы на него клевещете! У вас есть доказательства, что бетон, который находился в кузове самосвала товарища Петренко, был вами направлен на звезду Сириус, а не на звезду Юпитер? Я спрашиваю — у вас есть доказательства? Что вы молчите? Вам известно, что для того, чтобы обвинять человека, требуются доказательства? Так, извините, принято в цивилизованном обществе… Значит, у вас нет доказательств? Тогда прошу встать». (Ткнул ее.) Встать!

Зинуля. Я не встану… пока он не признается… (Отвечает серьезно, будто перед ней на самом деле стоит Виктор Николаевич.)

Федор Иванович. «Как это вы не встанете? Вы что, таким способом хотите заставить меня отменить приказ о вашем снятии? Кто это вас научил таким приемам? Ничего не выйдет, Коптяева. Да, я строго вас наказал. Ну и что? Вы знаете о том, что сейчас идет борьба за укрепление дисциплины? Или вы газет не читаете? Какую газету вы выписываете, Коптяева?»

Зинуля (серьезно). Здорово вы боретесь за дисциплину… сняли самую дисциплинированную…

Федор Иванович. «Поскромнее, поскромнее, Коптяева. Возомнили о себе!.. Одно из двух: вы сейчас встаете и отправляетесь на работу, или я вынужден звонить в милицию. Видите, уже люди вокруг собираются… в рабочее время. Вы, что же, решили… кому вздумается, тот может на каком вздумается пеньке сидеть? На территории! Коптяева, если вы сейчас же, сию же секунду не подниметесь, вас поднимут… и увезут!»

Зинуля. Пускай… Отпустят, я снова сюда приду…

Федор Иванович. «В таком случае вы будете уволены. За прогул. Выпишем из общежития, посадим на поезд и тю-тю…»

Зинуля. А я на следующей остановке выйду и сюда вернусь. (С нарастающей силой.) Пускай идет дождь, пускай идет снег… я буду сидеть. Сидеть! Сидеть! Сидеть!

Федор Иванович (выходит из роли). Вот-вот-вот… кричи громче: «Сидеть, сидеть, сидеть!» Слепые котята так визжат, когда их топят. А добьешься ты только одного этим своим «сидеть, сидеть, сидеть». Единственный человек, которому от этого будет плохо… это вот. (Ткнул в себя пальцем.)

Зинуля. Что? При чем?..

Федор Иванович. А при том, что если ты досидишь на этом пеньке до утра, завтра начнется расследование. Нет, не по поводу Петренко. Это уже никого интересовать не будет. Интересовать будет сам факт сидения на пеньке. Найдется какой-нибудь деятель, который скажет: «Вы что?.. Не понимаете, что значит сидеть на пеньке? Это же!..»