Как он лгал ее мужу - Бернард Шоу Страница 5

Муж (зловеще багровея). Почему абсурд?

Он (пожимая плечами). Да я просто не восхищаюсь миссис Бомпас, не чувствую к ней ничего такого...

Муж (кричит Генри прямо в лицо). Разрешите вам сказать, что миссис Бомпас восхищались более достойные люди, чем такой пронырливый щенок, как вы.

Он (ошеломленный). К чему такие оскорбления? Даю вам честное слово джен...

Муж (вне себя от ярости, ничего не слушая, теснит Генри все дальше и дальше к роялю). Вы не восхищались миссис Бомпас! Вам и в голову не приходило посвящать ей стихи! Моя жена недостаточно хороша для вас! (Кричит яростно.) А кто вы такой, скажите, пожалуйста, чтобы так задирать нос?

Он. Мистер Бомпас, я допускаю, что ревность способна...

Муж. Ревность? Да неужто вы вообразили, что я ревную к вам? И не подумаю, даже к десятку таких, как вы. Но если вам кажется, что я позволю оскорблять мою жену в ее же собственном доме, то вы жестоко ошибаетесь!

Он (зажатый между роялем и наступающим Тэдди). Ну как мне убедить вас? Будьте благоразумны. У нас с миссис Бомпас далекие отношения, мы совершенно равнодушны друг к другу...

Муж (презрительно). Повторите, ну-ка повторите это еще раз! Вы как будто гордитесь этим? Эх, о вас даже руки марать не хочется!

Совершенно неожиданно Генри использует прием, называющийся у боксеров уклоном, и меняется местами с мужем, который оказывается теперь зажатым между ним и роялем.

Он. Довольно! Я больше не намерен это терпеть.

Муж. Ого! Да вы, оказывается, не робкого десятка! Молодец, молодец!

Он. Это нелепо! Уверяю вас, что миссис Бомпас совершенно...

Муж. Хотел бы я знать, за кого вы принимаете миссис Бомпас? Я вам сейчас доложу, что такое миссис Бомпас. Это самая элегантная женщина из самого элегантного общества в Саут-Кенсингтоне! Красавица, умница! Перед такой обольстительной женщиной не устоит ни один, даже самый искушенный мужчина, что бы там ни говорили о ней всякие зазнавшиеся рифмоплеты, на которых ничем не угодишь. Это признано самыми известными людьми нашего круга, а вы будто ничего не знаете! Так что это доказывает? Только то, что вы человек безвестный, ничтожный! Три или четыре режиссера предлагали ей сотню фунтов в неделю, согласись она выступать на сцене. И я думаю, они не хуже вас понимают, что делают. Единственный более или менее представительный мужчина в кабинете министров пренебрег делами государственной важности ради того, чтобы потанцевать с ней, хотя сам он не принадлежал к нашему кругу. Лучший поэт Бедфорд-парка написал в ее честь сонет, который один стоит всей вашей любительской брехни. На прошлогодних скачках в Аскоте{4} старший сын одного герцога отказался прийти ко мне с визитом только потому, что его чувства к миссис Бомпас противоречили его долгу по отношению ко мне как к хозяину дома; и это делало честь нам обоим. А для вас (с возрастающей яростью), для вас она, видите ли, недостаточно хороша! Вы к ней холодны, равнодушны и имеете наглость заявлять об этом мне прямо в лицо. Да я вам нос расквашу, может быть, тогда вы повежливей станете! Знакомить вас с интересной женщиной — все равно что метать бисер перед свиньей. (Кричит на него.) Перед свиньей! Слышите?

Он (к сожалению, забыв свои хорошие манеры). Только посмейте еще раз назвать меня свиньей... я так вас двину по физиономии, что вам на неделю хватит звона в ушах!

Муж (вне себя). Что? (Налетает на Генри, точно разъяренный бык.)

Генри занимает оборонительную позицию, обнаруживая повадку хорошо натренированного боксера, и ловко увертывается от удара, но, к несчастью, забывает о табурете, который стоит сзади. Валится навзничь, нечаянно толкая табурет под ноги Бомпасу, и тот падает на него. Миссис Бомпас с воплями влетает в комнату, бросается к поверженным бойцам, садится на ковер и правой рукой обнимает мужа за шею.

Она. Тэдди, перестань, перестань! Он убьет тебя, он же настоящий боксер!

Муж (горя мщением). Я ему покажу настоящего боксера! (Пробует вырваться из ее объятий, но тщетно.)

Опа. Генри, не дразните его! Ну я прошу вас!

Он (жалобно). У меня громадная шишка на затылке. (Приподнимается с пола.)

Она (хватает Генри левой рукой за фалды и не дает ему встать, правой продолжая обнимать Тэдди). Нет, сначала обещайте мне, что не будете драться, обещайте оба! (Тэдди приподнимается, но она снова притягивает его к себе.) Тэдди, ведь ты обещаешь? Ну скажи — да! Будь умницей!

Муж. Нет, пусть он сначала возьмет свои слова обратно.

Она. Возьмет, возьмет! Вы берете свои слова обратно, Генри? Да?

Он (свирепо). Да! Беру!

Она отпускает его фалды. Он встает. То же самое делает и Тэдди.

Я беру назад все! Все до последнего слова.

Она (сидя на ковре). А мне никто не поможет встать?

Оба поднимают ее.

Теперь протяните друг другу руки и будьте умницами.

Он (не задумываясь). Ни за что! Я погряз во лжи ради вас, и мое единственное вознаграждение — это шишка на затылке величиной с яблоко. Но теперь я снова вернусь на правильный путь.

Она. Генри! Ради бога...

Он. Бесполезно. Ваш муж дурак и скотина...

Муж. Что вы сказали?

Он. Я говорю, что вы дурак и скотина. Потрудитесь выйти со мной отсюда, и я скажу это еще раз.

Тэдди снимает пиджак, готовясь к бою.

Эти стихи действительно были посвящены вашей жене, все до последней строчки, — только ей, никому другому. Свирепая мина сходит с лица Бомпаса. Просияв, он снова надевает пиджак.

Я написал эти стихи потому, что любил ее. Она была для меня самой прекрасной женщиной в мире, и я повторял ей это сотни раз. Я обожал ее, слышите? Я называл вас тупым дельцом, недостойным такой женщины, — и это правда.

Муж (настолько польщен всем этим, что боится верить своим ушам). Не может быть!

Он. Еще как может! Вы еще не то услышите. Я просил миссис Бомпас уйти со мной из этого дома, оставить вас, развестись с вами и выйти замуж за меня. Я умолял, настаивал еще сегодня вечером. И только после ее отказа мне стало ясно, что между нами все кончено. (Презрительно глядя на него.) И что только она в вас находит, одному богу известно!

Муж (полный раскаяния). Дорогой мой, что же вы раньше этого не сказали? Извините меня. Ну, перестаньте сердиться. Дайте руку. Рори, заставь его дать мне руку.

Она. Ради меня, Генри. В конце концов, ведь это мой