Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник) Страница 50

И увидела, уходя, как пристально и недоуменно глядят мне вслед исключительно замечательные люди, Герберт и Вениамин.

Вернулась домой. Антошка спит, нога под одеялом — не шевельнулся за все время, бурундучок. Набираю номер телефона.

— Слушаю. — Вадим уже дома, сам подошел.

— Как доехал?

— Извините, молодой человек, вы, наверное, ошиблись номером.

— Докладываю: будильник поставила, спокойной ночи.

Положил трубку, и я кладу. Нет, все-таки мне, наверное, сейчас лучше: я лягу, а ему еще врать жене про какую-нибудь делегацию из Польши, про скучный, затянувшийся банкет… Спать. Задергивая штору, вижу двор, вижу, как выбежал из дома Сашка. Значит, опять поссорились, Валюшка плачет. Может, и мне пореветь? Не получится, наверное, и раньше-то не очень получалось. Еще кто-то вышел из парадного. Судя по походке — Герберт. Наверняка вот та длинная белая иномарка — его машина. «Мерседес», кажется.

Уселся, поехал — не увлекла Лариска спором, вариант не прошел, вечеринке конец.

Опять стою в ванной, смываю глаза. Сейчас приму душ — и спать, спать.

Господи, это еще что такое — звонок в дверь.

— Кто?..

Молчание.

— Кто там?

— Извините, Валя, это я, Вениамин… Прошу вас, откройте на минутку.

Так. Не очень оригинально.

— Извините, Вениамин, но здесь живет не Валя, а Оля. И она спит.

— Да, конечно Оля, простите, оговорился… Я волнуюсь. Подождите, не уходите от двери.

— Еще не ушла. В чем дело?

— Мне нужно сказать вам очень важное, но я не могу через дверь. Пожалуйста, откройте! Оля.

— Вениамин, я очень устала, и я примерно представляю, что вы скажете.

— Я тоже представляю, что вы представляете, но это совсем не то. Честное слово. Клянусь вам мамой.

Сумасшедший какой-то. Но после таких слов попробуй не открыть. Открываю.

Стоим друг перед другом, глядим через порог.

— Говорите.

— Оля. Выходите за меня замуж.

Час от часу не легче. Хотя — уже понятнее.

— Интересно, — произношу не без иронии. — Вы бы хоть мое имя запомнили, прежде чем делать предложение.

— Да, все это выглядит нелепо. Я совсем не с того хотел начать. Но поскольку я боюсь, что вы захлопнете дверь… Можно, я войду? Ровно на пять минут.

Я подумала: ведь не отвяжется.

— Ну заходите. Только говорите тише — сын спит.

Теперь мы стоим друг против друга в прихожей. В той же позиции.

— Понимаете, Оля, я никогда не был женат. Так вот вышло: дожил до тридцати шести годов, влюблялся, всю жизнь мечтал о семье и не женился. А вы… Вы сказали поразительную вещь. Вы так неожиданно сказали и так не по-сегодняшнему, вы помните?

— Что плохо быть одной?

— Не только. Это любому плохо… Что семья — это как родина. Должна быть, и все остальное — неважно.

— Интересно. Неважно даже, люблю ли я? Скажем, вас?

— Да! Потому что и родину мы заранее не выбираем. Мы просто рождаемся и уже только после учимся и любить ее, и уважать, и исполнять свой долг. А вначале мы ее просто обретаем… Вы ведь сейчас все равно никого не любите, так чем я хуже других? Кроме того, что понимаю вас лучше, чем остальные.

Я гляжу на него: сумасшедший или не сумасшедший? Нет, глаза нормальные. Усталые, правда.

— А вы не хотите крепкого чая? Или лучше кофе?

Он понял, усмехнулся.

— Вы не думайте, я не пьян, вернее, не настолько. Просто не каждый день приходится говорить такие слова… Но кофе я выпью, если предложите.

Что с ним делать? Ну ладно, напою его кофе, такие слова слушать тоже не каждый день приходится.

Пошла на кухню, Вениамин поплелся за мной. Сел тихонечко за стол. Пока я вожусь с кофейником, вертит головой, оглядывается по сторонам, продолжает свои речи:

— Вы понимаете, жизнь приучила меня быть осторожным с женщинами, хотя я человек очень доверчивый по натуре. Но про вас я точно знаю, что вы не лгали, и мне с вами легко, и почему-то верится, что вы меня верно поймете. Мне даже кажется, что я уже был в вашем доме, видел ваши чашки, эту скатерть — словно уже давно здесь живу.

Интересный поворот, думаю я.

— А вы бы и поселиться здесь хотели?

Он смутился, но ненадолго:

— Ну пока, если бы вы, конечно, согласились. Квартиры у меня, понимаете, сейчас нет, мы живем с мамой в коммуналке. Но я зарабатываю не так уж плохо. Я программист по профессии, подрабатываю немножко заказами… Пишу кандидатскую…

Пока он говорил, я разглядывала своего странного гостя. И не таким уж чудиком он мне показался при ближайшем рассмотрении: свитер, действительно мешком, на локтях неумело заштопан, но рубашка свежая, лицо доброе — обыкновенный неустроенный мужчина. А кофе я в результате проглядела: брызнул на плиту, зашипел — Вениамин вздрогнул и замолчал.

— Готов ваш кофе, — сказала я.

— Да. Спасибо… — Он медленно, глоток за глотком, выпил всю чашку, поставил ее и печально смотрит на меня: — Так как, Оля? Давайте жить вместе?

Затянулся наш разговор, и его явно пора было заканчивать. Я засмеялась:

— Но не с сегодняшней же ночи!

Он кивнул:

— Извините. Я и так пробыл втрое больше отпущенного. Я ухожу.

— Желаю счастья, — провожаю я его в прихожую.

У двери он обернулся:

— Но если мои слова все-таки не покажутся вам полным бредом и если когда-нибудь вам станет совсем плохо — вы вспомните, как я сказал вам: Оля, давайте жить вместе! И тогда вы мне позвоните и скажите: да. Просто: да.

— Вениамин, дорогой, — этак покровительственно отвечаю я ему. — Мне было интересно вас послушать, но я люблю другого человека, и он меня. И жаловаться мне совершенно не на что. Правда.

Он поглядел на меня укоризненно, покачал головой.

— Неправда. У вас глаза были бы совсем другие. А такие — я каждый день в зеркале вижу. Всего хорошего, Оля.

Стою у окна, гляжу вниз, на опустевшую площадку для автомобилей, по которой идет Вениамин. Тихонько идет, неторопливо, как человек, которому и вправду некуда спешить.

Ну вечерок. Надо позвонить Лариске.

— Лариска, спишь? Проснись на минутку — не пожалеешь!

Да неужели же кто-то опять звонит?

Нет, это будильник, надежный товарищ. Половина восьмого. Утро. Солнце. Кавардак в квартире. Рабочий день.

Стучу кулаком в стенку:

— Эй, зверь бурундук, подъем!

Ношусь как угорелая по квартире под Пугачеву из проигрывателя. Одеваюсь, собираюсь, мажусь, навожу красоту. Антошка у себя в комнате, тоже, по идее, должен одеваться. Заглянула к нему — сидит на кровати встрепанный, сонный, задумчиво сует ногу в колготки.

— Быстрей, быстрей напяливай!

— Если быстлей, то будет задом напелед. (Когда же он «р» научится выговаривать?)

— Ничего. Когда опаздываешь, можно и задом наперед.

— А почему ты все влемя опаздываешь?

— Потому что такая уж у тебя мать, выбирать не приходится.

Бегу в ванную, но у меня ведь не ребенок, а «что, где, когда».

— Мама, а человек плоизошел от обезьяны?

— От обезьяны.

— А как же — в Ленингладе ведь обезьянов нету!

— «Обезьянов» нету, а обезьяны — жили, очень давно, от них он и произошел. А ты — от ленивца, знаешь такое животное?

— Не-ет…

— Ну вот, придешь в сад и спросишь, а поэтому одевайся быстрее.

«…держи меня, соломинка, держи. Когда вокруг шторма в двенадцать баллов…» — это Пугачева из проигрывателя.

А это уже Лариска. В дверь звонит. Открываю — не Лариска, а ее Сережка.

— А где…

— Ч-хи!

— …мама?

— Мама в лифте стоит, чтобы не уехал.

— Здесь я, здесь! Быстрее!

Наконец выволакиваю Антошку, и мы — в лифте, где, чтобы не уехал, стоит Лариска.

— Привет.

— Привет. На машине поедем — Коле с автобазы по пути.

— Ул-ла! Ч-хи!..

— Ну, не надумала Витамину звонить?

— Ага, он не дурак. Позвоните, а телефона не оставил.

— Кстати, мой бывший звонил, им пальто дутые финские завезли.

— А какого цвета?

— Не знаю. Дутые!

Остановка. Надо сбегать за Валюшкой. Слава богу, собрана, запирает дверь. Почему-то на три замка, сокровища, видите ли, у нее.

— А Лариска где?

— В лифте стоит, чтобы не уехал. Ну что, поссорились?

Валюшка глядит, сияющая, счастливая:

— Что ты! Вернулся, прощения просил. Прямо какой-то сумасшедший… — И в лифте с гордостью отворачивает свитер на шее со свидетельствами пылкой любви.

— Ох, дура ты, дурочка у нас, Валюшка, а еще воспитатель. Как мы только тебе детей доверяем! Тебе пальто финское нужно?

— Какого цвета?

— Дутое.

— Мне Сашка из Чехословакии привезет.

Спускаемся, выходим дружной семьей из подъезда. Впереди — мы с Лариской, сзади — Антошка, Сережка и Валюшка, взявшись за руки. Перед подъездом — целый автобус, на боку написано: «Изыскательская КХ-2». Внутри — приборы, но места хватает.