Сиркку Пелтола - Антология современной финской драматургии (сборник) Страница 55

ДЖОН. Шестьсот бутылок?

АДМИРАЛ. Должна же и у меня быть хоть какая-то мечта. Большое у тебя там письмо получается?

ДЖОН. Длинное, как сама вечность. (Читает.) Потому что эта любовь никогда не кончится. Я всегда на пути к тебе и никогда с него не сверну. Меня переполняет любовь к тебе, и эта любовь никогда не угаснет, не постареет и не устанет, не померкнет и не поблекнет. Всей этой любовью, любовью всего моего сердца я тебя люблю сейчас и всегда буду любить тебя. Буду любить тебя, ЛТ, ЛТ, ЛТ, ЛТ, ЛТ, ЛТ, ЛТ, ЛТ…

16. Китовый берег. Белые киты и кормящая молодая женщина

Инге осталась на острове ждать возвращения Джона.

Она кормит ребенка грудью на берегу, сидя на цветочном лугу. В море у берега белухи кормят своих детенышей. Все они матери.

ИНГЕ. Удивительно, что здесь, на этом острове, произошло так много ужасного, так много страданий и мучений, и все же эта минута вполне реальна, невероятно реальна. Что на этом берегу, на цветочном лугу, я сижу рано утром и кормлю своего ребенка грудью, а белухи, единственные киты, которые поднимаются на поверхность моря, чтобы спеть свою песню, подплывают к самому берегу, гигантские матери, самки, кормят своих черных детенышей, а я кормлю своего ребенка, маленькую девочку, и мы все матери, мы даем жизнь своим детям, на этом берегу, под этим небом, белые киты и человеческое дитя. И мне хочется плакать от того, насколько совершенна и светла эта минута, как она реальна, столь же реальна, как боль и стыд, эта минута на цветочном лугу позади пустыни и болота, я и белухи и наши дети. Это и есть счастье.

17. Летучий Голландец. Каюта на пароходе «Линчепинг»

Туристический корабль продолжает свой путь, на палубе толпятся туристы с биноклями, которые хотят поглазеть, хотят все увидеть своими глазами. У них есть деньги, чтобы оплатить все, что они видят, а именно то, что происходит с другими.

Ниссе, Свенссон и молодой военный турист заходят в каюту с полными руками покупок и деликатесов.

НИССЕ. Конечно, ты поедешь, даже не думай! У нас целых два свободных места до Севастополя, иначе они просто пропадут.

МОЛОДОЙ ВОЕННЫЙ ТУРИСТ. Спасибо, это просто фантастика, это грандиозно, что я попал сюда вместе с такими бывалыми путешественниками. Я тут абсолютный новичок. Это моя первая поездка.

НИССЕ. Первый рейс!..

МОЛОДОЙ ВОЕННЫЙ ТУРИСТ. Первый рейс!

НИССЕ. Затем мы поедем в Петропавловск, это жемчужина Тихого океана в окружении вереницы вулканов со снежными вершинами… Корякская сопка…

СВЕНССОН. Там, должно быть, очень хорошее обслуживание.

НИССЕ. Это они всегда так говорят! А потом окажутся какие-нибудь песчаные горы, из-за которых стреляют арабы, желтый песок и невероятные закаты, почти как в Сирии, помнишь, Свенссон?

МОЛОДОЙ ВОЕННЫЙ ТУРИСТ. Шикарно!

Чокаются. Свенссон трет глаза.

СВЕНССОН. Простите. Я сегодня немного расчувствовался. Моя дочь утонула в день своего восемнадцатилетия, ровно год назад. Вместе с ушедшим на дно горящим кораблем. Осталась только черная дыра во льду. Видимо, кто-то уснул, светильник опрокинулся, никакого лучшего объяснения случившемуся потом не нашлось, все остальные были на суше в кабаке, вопреки приказу, конечно же, но кто может недели и месяцы напролет сидеть безвылазно на обледеневшем корабле и слушать треск льдин в ночи. На судне остались только старик и девушка. К счастью, больше никого не было, только они, только их и нашли, когда обнаружили корабль. Единственное, что так и не удалось выяснить и вряд ли это когда-либо вообще выяснится, – так это то, почему на девушке, или на том, что когда-то было девушкой, почему на ней была только одна туфля. Это всем показалось довольно странным.

Свенссон достает из кармана туфлю Инге. Наливает в нее шампанского, все мужчины с почтением пьют из нее.

Так и продолжает свой путь корабль военных туристов, вечный, как «Летучий голландец».

Затонувший корабль на дне

В это же время в глубине проплывает подводный мир, затонувший корабль.

В нем видны две тени, люди, киты.

КОНЕЦ.

Мика Мюллюахо

Гармония

Пьеса о страсти к работе

(Mika Myllyaho, Harmonia, 2009)

Перевод с финского Евгении Тиновицкой

Действующие лица

ОЛАВИ, режиссер-постановщик, 40–50 лет

СААРА, сценограф, 35–40 лет

АЛЕКСИ, продюсер, 35–45 лет

Действие происходит в наши дни, место действия – рабочий кабинет Саары и Олави, примыкающий к их дому.

Сцена первая: новый проект

Вечер. Кабинет режиссера и сценографа. Посреди комнаты стол, на нем макет декорации – домик со стеклянными стенами. Входит Олави, он ищет очки. Останавливается, засматривается на домик. Следом входит Саара. Олави в костюме, Саара тоже в вечернем туалете, они явно куда-то собираются.

ОЛАВИ (смотрит на домик).

СААРА. Ты здесь? Что ты делаешь? Мы ведь, кажется, опаздываем?

ОЛАВИ. Да знаю я. Очки вот потерял. Не помню, куда сунул.

СААРА. Постарайся все-таки вспомнить.

ОЛАВИ. А я что делаю?

СААРА. Извини, по-моему, ты просто стоишь и разглядываешь макет. Ты ужасно рассеянный. Ну скажи, о чем ты думал?

ОЛАВИ. Да ни о чем. Я здесь репетировал речь, так что они точно где-то здесь. Тьфу. Вечно я их куда-нибудь засуну.

СААРА. Ты не нервничай. Я просто хотела напомнить, что мы торопимся.

ОЛАВИ. И что, мне легче от этого? Очки-то все равно нужны, я же должен речь читать. И вообще ты сама виновата – связалась с полуслепым. (Оглядывает свой костюм.) Что это за наряд? Народ смешить.

СААРА. Ну в приглашении же сказано: театральное торжество, костюм в стиле ретро. Внятно прописанный дресс-код. И вообще ты очень красивый.

ОЛАВИ. Спасибо.

СААРА. А куда мы поедем на деньги, которыми тебя наградили? (Обнаруживает очки.) Да вот же они, у тебя в жилетном кармане.

ОЛАВИ. Спасибо. Дай-ка сюда. Вот послушай начало.

СААРА. Не успеем.

ОЛАВИ. Да ладно. Послушай.

СААРА. Ну давай, давай. Начинай.

ОЛАВИ. Так вот. Начало…

СААРА. Только успокойся. Не нервничай, не спеши. И читай спокойно, по бумажке, вот так.

ОЛАВИ. Ты что это, поучать меня взялась?

СААРА. А ты разве не об этом просил?

ОЛАВИ. Нет, я просил послушать. Терпеть не могу, когда мне говорят, что делать. Поэтому-то я и режиссер.

СААРА. Ну извини. Всё, молчу.

ОЛАВИ. Да. Я совершенно не умею говорить речи.

СААРА. Ну что ты!

ОЛАВИ. Театр является для меня… (Задумывается.) Или лучше сказать: «Театр кажется мне…»? Не слишком книжно?

СААРА. Да это одно и то же. Пропусти. Придумаешь какую-нибудь замену.

ОЛАВИ (читает). Однажды я совершал пробежку… (Задумывается.) Наверное, надо объяснить, почему я ее совершал? Так вот, я бегал, чтобы на меня напало вдохновение.

СААРА. Извини, знаешь, я вдруг подумала – может, ты отложишь эту бумажку и просто расскажешь обо всем как бы от себя? Вот как друзьям за кружкой пива рассказываешь. Вложи в эту историю чуть побольше себя.

ОЛАВИ. Опять ты режиссируешь.

СААРА. Да нет, я пытаюсь воспринимать с позиции слушателя, и именно поэтому… Ну ладно, делай как хочешь.

ОЛАВИ (откладывает бумажку и начинает медленно рассказывать). Мне нужно было придумать в «Смерти коммивояжера» некое движение для главного героя. Вилли Ломана. Некий жест.

СААРА. Вынь палец из носа. И можешь чуть-чуть ускориться.

ОЛАВИ. Ладно… Так вот, я бежал, и вдруг оказался возле ступеней Кафедрального собора. Я собирался пробежать по ним со всех ног, но тут вдруг сверкнула молния и начался дождь. Я посмотрел на пульсометр – сто шестьдесят ударов в минуту. Но на меня вдруг напал страшный кашель, дыхание перехватило, руки одеревенели, тело пронзила боль… Мне показалось, что я вижу себя со стороны. Я подумал: вот так же глохнет машина, когда мотор отказывает. Тьфу, как все это смешно и жалко!

СААРА. Нет-нет, все отлично, продолжай. Мы успеем.

ОЛАВИ. Но в этот самый момент… Хоть я и скрючился там на ступенях, мозг мой по-прежнему обдумывал постановку. И вдруг меня осенило. Вилли Ломан должен все время двигаться, преодолевая физические преграды: на сцене надо наставить всяческих загородок и ступенек. И только в самом конце, когда Вилли выгонят с работы, – он сядет на ступеньки, и сцена смерти произойдет под дождем. Во-от. И я потихоньку пополз от церковных ступеней… И тут мне на глаза попалось распятие.

СААРА. Нет, про распятие не надо.

ОЛАВИ. Но это же важнейший символ в западной культуре! Всех нас распинают так или иначе. Вилли распял сам себя. И я сделал почти то же самое. Забавно: на этой церемонии наградят человека, который практически повторил путь Вилли. И сейчас в зрительном зале собрались все однокашники, и я тем самым как бы поблагодарю…