Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 55

Наташа. Разве так можно? Вы все сборки и пуговицы так посорвете. Дайте я вам поглажу, а то на женщину нельзя надеть такое платье, вы ее обидите.

Климчицкий внимательно глядит на Наташу.

Иван. Глядя какая женщина будет — иная и неглаженому будет рада.

Наташа (осторожно гладя платье). Какое хорошее платье! Изящное, простое, такое живое по цвету… Она любила и понимала, что бывает красивым.

Климчицкий. Она понимала… Иван, нам дамские туфли нужны — тридцать седьмой номер. Только нам надо купить очень хорошие туфли…

Иван. Туфли?.. Да по нашему понятию тут такого товара нету, но найти можно.

Климчицкий. Возьми деньги и сходи поищи.

Иван. Сейчас прикажете отправляться?

Климчицкий. Да, иди сейчас.

Иван уходит.

Наташа. Хорошо быть любимой.

Климчицкий. А мертвой хорошо быть?

Наташа. Если быть вечно любимой, то можно и умереть.

Климчицкий. А разве любимым легко умирать?

Наташа. Да, когда я умирала, мне было не трудно, мне было не страшно.

Климчицкий. А вас тогда любил кто-нибудь?

Наташа. Тогда я любила, но это то же самое — и меня любили в ответ.

Климчицкий. Кто же это был?

Наташа. Это было много людей, и не одни люди — это были и деревья, и рожь, и облака, и наши избушки, и даже бабочки в поле над цветками, вся наша Россия.

Наташа вручает Климчицкому выглаженное платье. Климчицкий осторожно рассматривает платье, снимает с него соринки и складывает его.

Череватов. Вечная любовь! Вечная любовь! Она, конечно, возможно, допустимо, неизбежно, вероятно, есть. Но у нее есть и младшая сестра — измена, и тоже вечная. Заразные источники! Вечного много, а здоровья нет.

Является Иван с коробкой в руках.

Иван. Во дворе у жильца приобрел… Тридцать седьмой номер и не надеванные ни разу, покрыты лаком… Примерить бы надо, в случае чего я обратно их отдам и деньги назад.

Климчицкий (рассматривая туфли в коробке). Примеривать некому.

Иван (понимая). Царствие божие!

Климчицкий. Я не хочу более болеть… Я работать хочу, я жить хочу с солдатами, и я хочу сражаться! Я тоже люблю многих людей, а не одну ее только, бедную мертвую мою, и я люблю и деревья, и наши избушки, и рожь, и птиц над цветами… Исцелиться мне надо!

Иван (задумчиво). Горе само не любит оставлять человека, Александр Иванович. Горе истомить в себе нужно.

Климчицкий. Оно меня томит.

Иван. Это худо. Вас войско ждет, нам туда пора, Александр Иванович! Вам нельзя так быть… Поплакать нужно, помолиться — да и с богом на фронт против врага.

Череватов. Молиться расчета нет — бога не существует.

Иван. Как расчета нету? Расчет есть: Александр Иванович нам, солдатам, нужен, там трудно без него войску обходиться — я-то знаю!.. Я сам за него помолюсь и поплачу, может, ему легче станет.

Наташа. Пусть он молится.

Череватов. Но кому?

Иван. Я всем святым помолюсь.

Череватов. Святым можно, святых и среди нас много живет, я с ними даже знаком. Это обыкновенное явление.

Иван становится на колени, лицом в угол, спиной к зрителю, и шепчет молитву. Климчицкий тоже стоит спиной к зрителю. Немного погодя, встают на ноги и остаются в этом положении Наташа и Череватов.

Иван (кончая молитву, кланяется до земли). Простите нас, сестра наша Мария!

Иван подымается, оборачивается лицом к зрителю, лицо у него в слезах. Климчицкий оборачивается лицом к зрителю, лицо его тоже в слезах.

Наташа (делает движение в сторону Климчицкого, говорит с кроткой нежностью).

Александр Иванович…

Климчицкий подымает взор на Наташу, склоняется к ее руке и целует ей руку. Когда он склонился к ее руке, Наташа одним робким движением проводит рукой по волосам Климчицкого.

Занавес

Действие третье

Картина пятая

Слева пустынный уголок парка. В отдалении, за кустарником, стоит на часах Варвара; за ней заметен какой-то склад. Справа — веранда маленького кафе-пивной. На веранде стойка. За стойкой — Любовь. На стойке обычная механика и принадлежности этого рода предприятия: пивной сосок, откуда льется пиво, манометр, кружки, бутылки с вином, закуски в тарелках. Ростопчук сидит на веранде за столиком.

Ростопчук. Всем увлекался, Любовь Кирилловна. Любил и целоваться, утирая затем уста, усы носил — и сбрил, размножался — двое детей было, и обои скончались, путешествовал по своей воле и по чужой тоже, служил по снабжению в тресте, смысла жизни искал, нашел его и забыл, на старости лет лейтенанта заслужил…

Любовь. А ведь вы разлагаетесь, Геннадий Сафронович! Вы раньше строже характером держались.

Ростопчук. Естественно. В тылу трудно — обязанностей мало, пива много.

Любовь. Но неужели вы теперь совершенно не способны любить кого-нибудь?

Ростопчук. Способен, Любовь Кирилловна, я ко всему способен.

Любовь. К пиву вы способны!

Ростопчук. Нет, после пива я могу стать безумцем и, например, полюбить женщину. Ну, а потом все равно пива захочется. Так что я не начинаю никого любить, а сразу выпиваю обе порции без промежутка на любовь.

Любовь. Ну, это же пошло! Вы живете без всякого аромата, без душевных иллюзий!

Ростопчук. А пена! А пивная пена! Я сразу вдыхаю ячменные поля, я вижу васильки, птичек там различных, как девушки в колхозах по вечерам поют. В пене — всё!

Любовь. Сегодня в кино «Тельняшка моряка» идет. Пойдемте со мной! Пиво там тоже в буфете продают.

Ростопчук. Нет. В кино часто моргать нужно. А я не моргающий. А сколько я вам должен за напитки?

Любовь. Не помню. Приблизительно кружек двести. Да это не важно.

Ростопчук. Я думал, больше. Это очень важно. А отчего у вас здесь так пустынно?

Любовь. Моя торговая точка не на месте поставлена. Тут зенитная батарея близко… Не везет мне с судьбою! А вам?

Ростопчук. Я сам судьбу везу! Что мне судьба! Я генералом не буду, не успею…

Любовь. Геннадий Сафронович! А как здоровье Александра Ивановича? Кто о нем заботится — неужели вы с Иваном?

Ростопчук. Мы. Мы его вылечили. Мы скоро вперед трогаемся.

Любовь. Как же вы его вылечили? Ему же было очень плохо…

Ростопчук. А мы просто. Генерал слушался моих указаний — лекарств не пил, компрессов ему не ставили, ничего не впрыскивали. Я велел ему жить нормально — и он стал жить.

Любовь. Никогда не поверю, чтобы мужчина мог без женского ухода встать на ноги… Отчего меня больше приглашали? Мне было тогда так приятно в вашей квартире! Там обстановка со вкусом и генерал такой симпатичный, и я заметила, что со мной он здоровей себя чувствует… Только напрасно он так рано вам велел уйти. И зачем вы тогда меня увели?

Ростопчук. Вам гулять настала пора.

Любовь. А мне все равно нравится генерал.

Ростопчук. Который?

Любовь. Но второй ведь не строевой службы! Он — так… Когда я еще увижу генералов? Геннадий Сафронович, вы должны организовать в нашем населенном пункте высшее культурное общество. Нам нужно развитие… Я хочу генералов! Не смейтесь надо мной: мне скучно!

Ростопчук. Я не смеюсь, Любовь Кирилловна. Я все больше и больше привыкаю, а впоследствии, вероятно, полюблю вас!

Любовь. А вы скорее, а то вы можете постареть.

Ростопчук. А вы?

Любовь. Нет, у меня еще время есть.

Ростопчук (вставая из-за стола). Тогда я сейчас!

Ростопчук идет к стойке. В это время появляются Климчицкий, Наташа и Череватов. Ростопчук замечает их и старается поспешно удалиться за стойку, за спину Любови, к выходу из кафе через заднюю дверь.

Любовь. Вы чего же шутите со мной? Иль вы пиво боитесь пить при генералах?

Ростопчук. Пить можно, но у меня дозы большие (Уходит через заднюю дверь).

Любовь (разглядывая Наташу). А она ему не пара! Нет, в ней чего-то тонкого нету — ни в фигуре, ни во взгляде. С генералами должны гулять высшие натуры! А это что — это случайность судьбы, слепая фортуна! Подумаешь: одна с двумя генералами!