Алексей Винокуров - Попы в космосе Страница 6

Секретарь. И что же, по Божьей матери теперь ругается – вместо обычной?

Ефросинья. Что вы, как можно? Просто замест бранных слов вставляет богоугодные…

Секретарь. Что ж, прекрасно.

Ефросинья. Да как сказать… Ведь он богоугодность по своему понимает. Идет по улице, да и бормочет «Мандрит твою налево!»

Секретарь (изумляясь). М-м… Мандрит?!

Ефросинья. Ну да. Это он вместо «Едрит твою налево».

Секретарь. Понятно… А вы что же?

Ефросинья. Ну, мы уж, конечно, разобъяснили, что нет такого слова – мандрит. Архимандрит – да, имеется, а мандрита никакого нет. Теперь уж он исправился, произносит, как следует. Архимандрит, говорит, твою налево!

Секретарь (не меняясь в лице). Ясно… Что еще?

Ефросинья. Еще-то? (Думает.) Прибегала Людмила, тутошнего алкоголика жена. Радость, говорит, великая у нее.

Секретарь. Что за радость?

Ефросинья. Дочь ее, Марья, забеременела. Я говорю: какая же радость – затяжелеть без мужа, да еще в 14 лет?

Секретарь. А она что?

Ефросинья. Конечно, говорит, радость. Она, Марья-то, все в компьютере сидит. Боялись, что гомосексуалистом сделается. А раз беременна, то, значит, все в порядке, не хуже людей.

Секретарь. Да. Это оригинально… Но лично я бы эту тему педалировать не стал.

Ефросинья. Только вам еще не хватало педалировать, отец Василиск. Слава Богу, это теперь запретили. А то как ни включишь телевизор, там все голые мужики с перьями педалируют. А людям-то от этого какая радость, я вас спрашиваю? Содом да и только.

Секретарь. Н-да… Я вижу, в вашем приходе все к шутке склонны, к юмору.

Ефросинья. А как без этого, отец Василиск?

Секретарь (раздраженно барабанит пальцами по столу). Ну, на сегодня цирк будем считать оконченным. Так где же, матушка, наш отец Эро́с?

Ефросинья. А вам для чего? В космос его запускать?

Секретарь. Дался вам этот космос! Не в космосе дело…

Ефросинья. А в чем?

Секретарь. Сами подумайте.

Ефросинья. Да уж думала, отец Василиск. И так, и сяк крутила. А ничего не вижу, кроме хитрой интриги.

Секретарь. Да вы уж, матушка, совсем… Что за фигура ваш отец Эро́с, чтобы интриги против него плести?

Ефросинья. Вот и я гадаю: кому дорогу перешел?

Секретарь. С вами нужно гороху наевшись, разговаривать. Где настоятель?

Ефросинья. Не знаю. Были тут с отцом дьяконом, потом вдруг растворились.

Секретарь. Что значит – растворились? Они что – херувимы бесплотные?

Ефросинья. Вам виднее. Может, херувимы. А, может, просто погулять вышли.

Секретарь (замечает записку, быстро просматривает ее). Погулять, говорите? (Показывает записку.) А вы вот это читали?

Ефросинья. Дайте. Не вам писано.

Секретарь (не дает записку, читает вслух). «Дорогая и разлюбезная моя матушка, по срочному делу с отцом диаконом еду на Байконур – взрывать ракету. При Божьем попущении вскорости надеюсь быть обратно. Всегда твой, отец Эро́с». (Смотрит на Ефросинью.) Значит, ракету взрывать поехал?

Ефросинья (крестится). О, Господи спаси!

Секретарь (вставая). Я ему взорву ракету… Я ему такую ракету взорву – на всю оставшуюся жизнь запомнит.

Идет вон. Ефросинья за ним.

Ефросинья. Отец Василиск! Погодите! Да что же это творится, Матерь Божья!

Затемнение.

Действие второе

Сцена третья

Темно. Постепенно становится светлее. Видны сидящие на двух стульях отец диакон и отец Эро́с. Оба – в смирительных рубашках.

Эрос (озираясь). Где мы, отец Михаил?

Диакон (со страхом). Не знаю, ваше преподобие. Похоже, в каком-то месте…

Эрос. Премудрость! Наверняка, что в месте. Вопрос – в каком?

Диакон. Не могу знать. Не наделил меня Господь всеведением.

Эрос. А вот я, кажется, догадываюсь.

Диакон. Вам положено. На вас и чин выше.

Эрос. На том свете мы с тобою, отче.

Диакон (осторожно). Это выходит, в раю?

Эрос (гневно). Похоже, по твоему, это на рай?

Диакон. Тогда где?

Диакон смотрит на Эро́са. Тот молчит.

Диакон. Неужто?.. Быть того не может! А где ж сковородки?

Эрос. Не скучай, отче, по сковородкам. И до них дело дойдет. Во благовремении.

Диакон. Как же это нас угораздило – к чертям?

Эрос. Возгордились сверх всякой меры. Вот Господь и решил нас смирять.

Диакон. Живьем, значит, во ад низвергнул?

Эрос. Много чести – живьем.

Диакон. Когда ж мы умереть-то успели, отец Эро́с?

Эрос. А ты не помнишь?

Диакон. Нет… Помню, ехали в Байконур – ракету взрывать.

Эрос. А дальше что было?

Диакон. А дальше… не знаю. Как отрезало.

Эрос. Я тебе скажу, что было дальше. Взорвали мы с тобой ракету, да и сами вместе с ней взорвались.

Диакон. Неужто?

Эрос. Точно так, уж мне поверь. Разорвало нас на части – за грехи наши.

Диакон. Чего же мы в преисподнюю-то угодили?

Эрос. А куда нас прикажешь? В райские кущи?

Диакон озирается по сторонам.

Диакон. Нет, отец Эро́с, не могло этого быть.

Эрос. Почему не могло?

Диакон. Я бомбу-то не успел собрать, это я хорошо помню. А раз бомбу мы не собрали, то и взрыва никакого не было. Выходит, живы мы с вами.

Эрос. Ну, а раз так, тогда на какие кулички нас загнали?..

Диакон. А это мы сейчас выясним.

Поднимается. Видно, что он в смирительной рубашке.

Диакон. О, Господи помилуй! Руки отпилили!

Эрос. Ничего не отпилили. Это ты, отче, в смирительной рубашке.

Диакон (смотрит на него). И вы не лучше.

Эрос (вставая). И я…

Озирается.

Эрос. Это что же будет? Карательная психиатрия? Как при советской власти?

Диакон. Похоже на то, батюшка. В дурку нас засунули.

Эрос. А ведь я, отец Михаил, это сразу знал.

Диакон. Когда – сразу?

Эрос. Помнишь, мы с тобой про Байконур говорили? Тогда-то я и понял, что мы крышей поехали… Не может же православный батюшка в здравом уме стать террористом.

Диакон (с сомнением). Думаете?

Эрос. Убежден.

Диакон думает.

Диакон. А много ли у нас батюшек в своем уме?

Эрос. Не кощунничай. Не смешно это ни капли.

Диакон. А по-моему, ничего юмор. Нам – смех, пастве – горе. (Озирается.) Что же делать-то теперь, отче?

Эрос. Бога молить да ждать смиренно.

Диакон. Чего ждать?

Эрос. Худшего.

Диакон. Ох, отец Эро́с, умеете вы того… подбодрить. Спасибо вам за это от всей моей диаконской души…

Эрос. Ничего, отец Михаил. Не печалиться нам надо, а ликовать.

Диакон. Я в таких условиях ликовать отказываюсь. У меня со вчера росинки маковой во рту не было.

Эрос. Это все неспроста. Это Господь нас испытует. Как возлюбленных детей своих.

Диакон. Тогда дурдом не при чем. Не место это для священнослужителя.

Эрос. А где же нам место, по твоему?

Диакон. В казематах – вот где.

Эрос смотрит на него вопросительно.

Диакон (поясняет). У спецслужб.

Эрос. Думай, что говоришь… Зачем мы им?

Диакон. Как зачем? Пытать нас будут, тайны выведывать… государственные.

Эрос. Не дури, диакон! Лично я никаких тайн не причастен, кроме святых.

Диакон. Это вы так считаете, батюшка. А как вам начнут ногти выкручивать против своей оси, так сразу вспомните – и что знаете, и чего не знаете.

Эрос. Ты, я гляжу, в грех уныния впадаешь.

Диакон. А как не впасть?! Если б спросили, где лучше – к чертям или в казематы, я бы чертей выбрал.

Эрос. Окстись, отец Михаил! Не стыдно тебе?

Диакон. Так там, в спецслужбах не люди состоят…

Эрос. А кто же?

Диакон. Туда из преисподней наиболее отличившихся чертей посылают. Это все знают.

Эрос. Глупости твои даже слушать не хочу. Лучше подумай, как нам выбраться.