Иван Горбунов - Самодур Страница 6

Зоя.

Да я бы на вашем месте и думать-то долго не стала…

Сергий Ильич (ухмыляясь).

Полноте, Зоя Евграфовна…

Зоя.

Да что, полноте! Известно, уж это не от нас, а как Богу угодно. Я только к примеру говорю. А ты вот что: тащи ты его отсюда.

Луша.

Он рассердится.

Сергей Ильич.

В суд уж его раз сволокли, еще стащим, коли что. Не прежнее время! Это прежде, бывало, коли человек с деньгами, хоть всю Москву разнеси: нынче и на своем дворе бунтовать-то не велят.

Зоя.

Это истинно! Вот Иван Назарыч, богач, именитый, кучеру своему плюху закатил… (За сценой смех и голос Данилы Григорьича): Эй, официант! (Луша и Егорушка уходят). Поди в сад, поговори, может, что… наше женское дело – чуть мужчина глаз накинул – тут она и есть… Да ступай, что зеваешь-то! (толкает его).

Сергей Ильич.

А коли мне от нее конфуз будет, ты уж лучше так и умирай, пока я тебя не убил.

(Уходят).

ЯВЛЕНИЕ XII

На сцену входят гости.

Данила Григорьич (официанту).

Ты обнес бы гостей-то мадеркой, али там чем; может, которые и выкушать желают. Али вот что: давай сюда шампанского. Полагаю, теперь время самое настоящее. Садиться милости просим. Мы будем пить, а нас будут величать, а может кто и проплясать вздумает. Матрена Панкратьевна, что ж твоя команда плохо действует? Барышни, что же нам почету от вас не будет?

(Девушки запевают песню, по окончании которой за сценой музыка играет персидский марш. Все встают).

ЯВЛЕНИЕ XIII

Официант (громко).

Майор Карташев!

Майор (в дверях).

Какую мне парадную встречу! С музыкой! (Целуется).

Данила Григорьич.

Это уж у нас такие порядки, чтобы, например, с музыкой. Милости просим. Домна Степановна, пожалуйте рядом. Милости просим. (Усаживает). Это значит, Домна Степановна, первая по нашему дому, можно сказать…

Купец.

Основания…

Майор (протягивая руку).

Прошу принять меня в ваше расположение. Я ценю расположение людей пожилых и опытных.

Данила Григорьич.

Это первое дело! Это я завсегда говорю: коли человек, к примеру, пожилой, и, значит имеет…

Купец.

Достатки… Это так, то истинно.

Данила Григорьич.

Я такое рассуждение имею: ежели человек… (Официант подает вино). Пожалуйте! Домна Степановна! (Отказывается). Нельзя! Хошь пригубить надо.

Купец (берет бокал).

Пример этот соблюсти.

Данила Григорьич.

Невеста, и ты должна откушать.

Майор.

Прошу меня не конфузиться.

Данила Григорьич.

За здоровье дорогого жениха! (Музыка играет туш).

Майор.

Нет, уж теперь музыку в сторону.

Данила Григорьич.

Это действительно! Девицы! Что же вы? Ваш черед.

(Девушки поют).

Майор.

Я в полной мере доволен! Я истинно доволен! (Домне Степановне). Я ужасно люблю русскую песню. Во время моей боевой службы, я только и любил лихую тройку и русскую песню.

Купец.

На тройке важно!

Майор.

Как-то увлекаешься! Что-то этакое необъяснимое! (Девицам): Еще раз благодарю и прошу принять от меня мою благодарность. (Девушка подходит, он дает деньги). Вы вполне ее заслужили.

Калин Власов.

Она заслужит! Параша, ты у меня старайся! (Треплет ее по плечу). Это, ваше превосходительство, дочка мне будет.

Майор.

Очень приятно.

Калин Власов.

А это, Домна Степановна, тоже нам сродственница. Ваше превосходительство, так будем говорить: простые мы мужики, только с деньгами.

Майор.

А это главный рычаг в жизни и есть. Слава что? Слава – дым!

Петр Савич.

В клубе этто у нас разговор был…

Калин Власов.

Домна Степановна, матушка! Из чего мы с твоим покойником произошли? Из мужиков из простых…

Официант.

Лименацию зажгли.

Данила Григорьич.

В сад, на вольный воздух, пожалуйте… милости просим… и чтобы музыку туда.

(Все уходят. Майор и Даша остаются).

ЯВЛЕНИЕ XIV

Майор.

Скажите мне откровенно: чувствуете вы ко мне расположение?

Даша.

Да-с.

Майор.

Я не столь молод, как бы, может быть, вы желали, но я вам заменю отца. Я вам буду отец, а не муж.

Даша.

Мне все равно.

Майор (обнимая).

Ваше сердце, может, уж занято?

Даша.

Совсем напротив.

Майор.

Выслушайте меня…

Даша.

Пойдемте в сад.

Майор.

Зачем же в сад?

Даша.

Как же можно, здесь никого нет.

Майор.

Готов. Ваше дело теперь приказывать, мое – исполнять.

(Уходят: сцена остается пуста).

ЯВЛЕНИЕ ХV

ЛУША, СЕРГЕЙ ИЛЬИЧ и ЗОЯ ЕВГРАФОВНА.

Луша (сквозь слезы).

Голубчик, Сергей Ильич, делайте со мною, что хотите, только, ради Бога, возьмите меня отсюда.

Сергей Ильич.

Конечно!

Зоя.

Вот мы с тобой как живо эту статью-то обработали. Только пока ни гу-гу! (Уходит).

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

ЯВЛЕНИЕ I

АВДОТЬЯ и ЗОЯ ЕВГРАФОВНА.

Зоя.

Что ж теперь будет-то?

Авдотья.

А то и будет… сказала бы… тьфу!.. Только девушку раздразнили. Уж она выла-выла, ревела-ревела…

Зоя.

Да как не выть-то, сама посуди! Разве это шутка? Девушка ко всему приготовилась…

Авдотья.

Что говорить!

Зоя.

Это и в наши года возьми… Вот так раз! (Хохочет).

Авдотья.

Да! Вот ты и думай!

Зоя.

Шафер-то приехал к нему: пожалуйте, говорит, Ардалион Ардалионыч, невеста готова. – А деньги, говорит, готовы? – Данила Григорьич приказал сказать, что после они с вами расчет сделают, им теперь недосуг. И мне, говорит, тоже некогда: я, говорит, в Сокольники должен ехать. Нет, голубушка, это – военный человек, не нагреешь. Его вся Москва знает, ведь он в комитете по снабжению служит.

Авдотья.

Так, так! Наш туда сукно ставил. А уж какие приятели-то были! Как-то в саду это запили, уж они целовались-целовались, словно бы вот муж с женой. Помнишь, говорить: тебе было хорошо и мне было хорошо.

Зоя.

Я ведь была у него после.

Авдотья.

Была?

Зоя.

Как же, была. Просвирку снесла. Вошла я в залу-то, а на меня, матушка ты моя, огромная собака: так я и затряслась вся, а он и выходит… Орел, голубушка ты моя! Картина! Не бойтесь, говорит, почтеннейшая, эта собака даже к женскому полу привязана. Что, говорит, скажете хорошенького? Бог, говорю, милости вам прислал, Ардалион Ардалионыч. Благодарю вас, садитесь. И пошел, и пошел!.. Что он, говорит, шутить со мной вздумал! Разве он не знает, кто он и кто я! Я, говорит, 15 лет на коне сидел! Хоша я теперь по неприятностям в отставку и вышел, а я, говорит, страмить себя не позволю. Без денег-то, говорит, всякая бы дворянка за меня с радостью пошла. Ежели я жениться вздумал, то это потому, что дела мои расстроились. А я ему, будто спроста: полноте, говорю, сударь, беспокоиться, разве мало по Москве этого товару. Нет, уж я, говорит, обжегся, теперь я буду умнее; теперь уж я, говорит, как посмотрел невесту, так и деньги, сейчас деньги, сию минуту, вот сюда на стол… все… Да по столу-то кулачищем как грохнет! Думаю: как звизнет он меня с сердцов этим кулачищем – на месте оставит. Смотрю, матушка, чай подают. Я, со страху-то оскоромилась – со сливками выпила, ей-Богу! забыла, что и пятница-то на свете. Уж он, матушка ты моя, ругал-ругал, страмил-страмил. Я, говорит, его подлеца – Господи, прости Ты мое великое согрешение – я, говорит, его, подлеца этакого, от каторги спас! Да, ладно, говорит: я про него еще одно дело знаю; только бы, говорит, оно наружу вышло, с колокольным звоном под присягу пойду. Ей-Богу! Это он, должно быть, насчет Егорушки.

Авдотья.

Тот теперь, матушка, так в трубу и трубит. Вот-те и Егорушка, вот-те и дурак! Вчера мимо нас раз двадцать на извозчике проехал. Уж ловить примались, да в трактире у Серпуховских спрятался.

Зоя.

А хоть бы и поймали, что с ним сделаешь? Не родной сын.