Алексей Арбузов - Мой бедный Марат Страница 8

Марат. Плохо ты меня знаешь. (Леонидику.) Верно? (Ударил его по руке и замолчал – понял, что у него протез.) Прости…

Леонидик (словно извиняясь). Что поделаешь.

Марат (серьезно). Мне это не нравится.

Леонидик (улыбнулся). Мне тоже.

Марат (резко). Мне это не нравится больше, чем тебе.

Леонидик. Почему?

Марат. Когда-нибудь я тебе скажу об этом.

Леонидик (Лике). Я, пожалуй, слетаю в магазин… Отличный повод произнести тост.

Марат. За кого ты принимаешь меня, Леонидик? (Вынул из шинели бутылку коньяка.)

Леонидик. Восхитительно.

Марат. А ты думал… (Открыл бутылку.) Ты более чем красива, Лика… Ты как солнце. На тебя можно смотреть, только прищурившись.

Леонидик (налил коньяк, поднял рюмку). За что?

Марат (подумав). Молча.

Снова солнечный день. Настежь распахнуты окна. Далекая музыка. Внимательно слушала Лика беспокойно шагавшего по комнате Марата.

Марат…Из Берлина я летел на «Дугласе», погода была ясная – ни облачка, и все проклятое разорение было как на ладошке. (С какой-то внутренней яростью.) Осенью буду в институте. Буду! А потом начнем строить мосты. Мосты! Святое дело. То, что соединяет. (Задумался.) Мне скоро двадцать два, – когда-то я считал, что это половина жизни. Ерунда, конечно. (Подошел к Лике.) О чем мы только не мечтали тогда – в сороковом…

Лика (усмехнулась). Да… Похоже на фотопленку, которую впопыхах случайно засветили.

Марат. Когда две недели назад я вошел в эту комнату, я не знал, что все так непросто. Берлин был взят год назад, но только здесь, в Ленинграде, я понял, что война кончилась. Безвозвратно.

Лика. Ты жалеешь об этом?

Марат. Мне немножко страшно.

Лика. Страшно?

Марат. Ну одиноко, что ли… Точно я опять лишился семьи. (Оглянулся.) И никого нет.

Лика. Никого?

Марат. Прости. Мне надо привыкнуть…

Лика. К чему?

Марат. К жизни. К тебе. (Усмехнулся.) Я не всегда верю, что остался жив… И что ты – это ты.

Лика (тихо). Возьми да поверь…

Марат (он думал о своем). Иногда они кажутся десятками лет, эти четыре года… Их не забудешь.

Лика. Ты… любил кого-нибудь?

Марат. Всякое бывало. Можно, конечно, и не говорить об этом, но поглядим лучше правде в глаза.

Лика. Ладно, поглядим.

Марат. Что ты?

Лика. Чепуха.

Марат. Да, смешно… Ходил-ходил по свету и, кажется, ни черта не знаю о себе. (Неожиданно.) Ты знаешь что-нибудь о себе?

Лика (в запальчивости). Все!

Марат (резко). И это «все» – выдумки!

Лика не ответила.

Какой у тебя медальон красивый.

Лика. Нравится? Это ты мне его подарил.

Марат. Что ты врешь… когда?

Лика (с какой-то исступленной радостью). В прошлом году в день моего рождения. Его продавала одна старушка. Деньги, правда, за него заплатила я, но поверила, что это ты… И всегда буду верить.

Марат (не сразу). Спасибо. (Отошел к окну, обернулся.) Ты придумала… с медальоном?

Лика. Может быть.

Марат. Это красиво, во всяком случае.

С улицы донеслась мелодия вальса, под который они танцевали в сорок втором, в день ее рождения.

Помнишь?

Лика (тихо). Да…

Они молча стояли и слушали.

А потом вошел Леонидик…

Марат. И съел твою посылку. (Посмотрел на часы.) Где он, кстати? Мы ведь в три встретиться условились.

Лика. Явится. Он аккуратный.

Марат. Он здорово изменился. В сорок втором старшим был я. Сейчас не так.

Лика. И тогда было не так.

Марат. Хочется, чтобы ему было хорошо.

Лика. Очень.

Марат. Стихи-то его стоят чего-нибудь?

Лика (задумчиво). Они какие-то непростые.

Марат. Это плохо?

Лика. Может быть. Во время войны я Тургенева любила, Толстого… Зачитывалась как ненормальная… А сейчас детские книги люблю. Особенно веселые. (Засмеялась.) По-моему, четырнадцать лет – лучшая пора жизни.

Марат. Четырнадцать – это шикарно!

Лика. Кхе-кхе-кхе!… Мы с тобой, как два старичка.

Марат (неожиданно). Да, хотелось, чтобы он был счастлив.

Лика. С левой рукой ему не повезло.

Марат. Нет, это мне не повезло. (Поглядел на нее.) Он говорил, что любит тебя?

Лика. Нет… пожалуй.

Марат. Только все равно видно.

Лика. Ты ведь тоже не говорил.

Марат. Погоди, скажу еще. Может быть.

Лика. Может быть?

Марат. Не люблю толкучки. (Не сразу.) А стоит?

Лика. Сначала скажи, а там посмотрим.

Марат. У Леонидика передо мной большие козыри.

Лика. Какие?

Марат. И потом, я ужасно гордый, Лика. Я такой гордый, что мне иногда самому противно. Мне вон в общежитии паршивую комнатенку дали. Не жалуюсь – герой все-таки.

Лика. Марик… я давно хотела сказать – эта комната, конечно, принадлежит тебе и…

Марат (прервал ее). Об этом – замри.

Лика (насмешливо). В тот день они спорили о жилплощади.

Марат. Ни о чем они не спорили. В том и беда.

Леонидик (почти вбежал в комнату). Конитива! Конитива! – добрый день по-японски. (Начал долго и церемонно кланяться.) А за сим последует раздача первомайских подарков. (Лике.) Тебе – подснежники, а Герою Советского Союза – «уйди-уйди»… Главный приз – раскидай – будет разыгран несколько позже.

Марат. По-моему, военкор, ты где-то нагрузился.

Леонидик. Выпита сущая малость, да еще с моим унылым кузеном. (Поставил на стол принесенную бутылку вина.) Жажду продолжения.

Лика. Я тебя сейчас выгоню отсюда, вот что!…

Леонидик. Марат тебе не позволит. Марат любит меня – он друг народа.

Марат стал ожесточенно дудеть в пищалку.

Марат, скажи ей, что ты меня любишь… И где штопор, в конце концов?

Марат. Дай ты ему штопор.

Лика. И не подумаю! В клинике его смотрели лучшие профессора – у него тридцать три болезни, а сердце вообще ни к черту.

Леонидик (подмигивая). Он скоро умрет, Марат.

Лика. Вот дурак.

Леонидик. Дашь ты нам штопор?

Лика. Нет.

Леонидик. Первое мая – международный праздник трудящихся.

Лика. Нет.

Леонидик. Встреча боевых друзей.

Лика. Эта встреча длится две недели.

Леонидик (патетично). Я больше не буду!

Лика (дала ему штопор). И чтобы это было в последний раз.

Леонидик. Какой разговор, дитя мое. (Подошел к окну.) А правда, сегодняшний день какой-то довоенный? Флаги на кораблях, музыка, танцы – как будто не было смерти и разрушения, не было этих пяти лет!

Марат (резко). И все-таки они были! Помнишь, я спорил с тобой, Лика, хотел, чтобы после войны все было как прежде? Ты оказалась права – вчера, на параде, я понял это. По-прежнему играли оркестры, шли войска, родители несли детей, но все было полно другого значения, и я вдруг ясно увидел, что мы живем уже в каком-то новом летоисчислении и прежнее не вернется.

Лика (осторожно). Может быть, потому что мы стали другие?

Леонидик. Мы? А кто они такие – мы – интересно бы узнать.

Лика. Мы… те, кто, став взрослыми, читает детские книги.

Леонидик. Я дрался с японцами, когда на Хиросиму упала атомная бомба. В тот день я кое-что понял. (Помедлив.) Может быть, мы – это те, кто уцелел?

Марат (яростно). Нет! Те – кто победил! Именно так -победители! И если мы забудем об этом – нам крышка.

Леонидик. Ты пьян победой больше, чем полагается, детка. Бойся похмелья… Знаешь, что опаснее всего для победителя? Унаследовать пороки побежденного.

Марат. Очень уж ты… размышляешь.

Леонидик. Лика, обрати внимание, Марат не хочет, чтобы я размышлял… Он деспoт. Ура, в Россию скачет кочующий деспoт.

Лика. Перестаньте спорить! Надоело.