Уильям Шекспир - Зимняя сказка Страница 8

Гермиона

Хвала, хвала!

Леонт

А верно ли прочел ты?

Судья

Да, государь, все точно, слово в слово.

Леонт

От слова и до слова — это ложь.

Суд не окончен!

Входит слуга.

Слуга

Государь, простите!

Мой государь!

Леонт

В чем дело?

Слуга

Государь,

Не гневайтесь на вестника печали!

Встревоженный судьбою королевы,

От горести и страха принц, ваш сын…

Принц…

Леонт

Говори же!

Слуга

В вечность отошел.

Леонт

О силы неба! Мне за богохульство

Мстит Аполлон.

Гермиона падает без чувств.

Что там случилось?

Паулина

Дурная весть сразила королеву,

Я чувствую, над нею кружит смерть.

Леонт

Велик удар! Пусть унесут ее.

Она очнется. О, зачем я верил

Слепому подозренью! Умоляю,

Все сделайте, чтобы ее спасти.

Паулина и дамы уносят Гермиону.

Прости, прости, великий Аполлон!

Прости мне богохульство! Поликсену

Я возвращаю дружбу. Королеву

Вновь назову возлюбленной женой.

У доблестного, честного Камилло

Я на коленях вымолю прощенье.

Ревнивец лютый, в злобе кровожадной

Ему велел я друга отравить,

Но ясный ум Камилло не смутился

Пред выбором награды или смерти.

В порыве доброты и благородства

Мой умысел открыл он Поликсену,

Не пожалев своих богатств, бежал

И вверил жизнь изменчивой фортуне.

Каким алмазом честь его сияет

Сквозь ржавчину моих деяний темных!

В сравненье с ним я черен!

Входит Паулина.

Паулина

Горе, горе!

Разрежьте мне одежду, или сердце,

Стесненное шнуровкой, разорвется.

Первый придворный

Сударыня, что с вами?

Паулина

Ты, тиран!

Какие пытки ты мне уготовишь,

Колесованье, дыбу иль костер?

Или велишь сварить в кипящем масле?

Что ты измыслишь, если каждым словом

Я самых страшных пыток заслужу?

Твоей ревнивой злобы тирания,

По глупости достойная мальчишки,

Какие принесла она плоды!

Подумай — и казни себя, проклятый!

Пред этим злодеянием кровавым

Померкло все, что прежде ты свершил.

Ты сделался глупцом неблагодарным,

Когда в измене друга заподозрил;

Как верности и чести отравитель,

К убийству ты Камилло подстрекал,

Все это — вздор, ничтожные проступки

В сравненье с новым подвигом твоим.

И даже то, что воронам в добычу

Дочь бросил ты, — не самый тяжкий грех,

Хоть этого и дьявол бы не сделал!

И то, что принц убит твоею злобой,

Наследник твой, чей благородный дух

Заставил сердце юное разбиться,

Когда отец бесчестью предал мать, —

Не в этом величайшее злодейство!

Нет, ты стократно худшее свершил,

Гнуснейшее — о небо! — Плачьте, плачьте

Кровавыми слезами: королева,

Чудесное и чистое созданье,

Скончалась — и убийца не наказан!

Первый придворный

Помилуй, Аполлон!

Паулина

Она мертва!

Клянусь, она мертва! Кто мне не верит,

Ступай и убедись. О! Если б ты

Ее щекам вернул румянец нежный,

Губам дыханье, телу теплоту,

Тебе как богу вновь бы я служила.

Но ты напрасно каешься, палач!

Нет скорби, равной твоему злодейству.

Отчаянью бессильному предайся.

Коленопреклоненный и нагой,

Бессонницей и голодом терзаясь,

Под бурями, на ледяном утесе

Стой десять лет, нет, десять тысяч лет —

Ты у богов не вымолишь прощенья.

Леонт

Так! Продолжай! Язви! Все будет мало.

Мне мало слов, хотя бы все вы, все

Горчайшее в лицо мне говорили.

Первый придворный

На государе нет лица, довольно!

Пускай великий совершил он грех,

Вы речью дерзкой перешли границы.

Паулина

Вы правы, сударь… Верно… Перешла…

Язык-то бабий, как его удержишь!

Смотрите, весь дрожит и побледнел.

Что горевать, когда уж не воротишь,

Какой в том прок! — Утешься, государь!

Стыд мне за то, что прошлым вас корила!

Простите дуру! Только потому,

Что всей душой любила королеву…

Опять! Ах, дура! Больше я не буду.

Ни бедную покойницу, ни принца,

Ни вашу дочь, ни моего супруга

Погибшего… Молчу, молчу, не надо!

Ни слова больше, добрый государь!

Леонт

Ты хорошо и честно говорила.

Мне правда легче жалости твоей.

Пройди со мной к телам жены и сына.

Я их в одной могиле схороню

И надпись дам с правдивым изложеньем

Причин их смерти — вечный мой позор!

И каждый день к ним приходить я буду,

И слезы лить, и каяться в грехах.

Пойдем взглянуть на это ложе скорби.

Уходят.

Богемия. Дикая пустыня на морском берегу.

Входят Антигон с младенцем на руках и матрос.

Антигон

Так мы пустынь Богемии холодной,

По-твоему, достигли? Ты уверен?

Матрос

Да, господин, но мы в недобрый час

Пришли сюда. Глядите, небо в тучах

И молнии сверкают. Будет буря.

Мне сердце говорит, что небеса

Накажут нас за этого младенца.

Антигон

Да совершится их святая воля!

Ступай на борт и подавай мне голос.

А я недолго.

Матрос

Сударь, торопитесь.

И вглубь не заходите. Будет буря.

А здесь в трущобах рыщет дикий зверь.

Антигон

Иди, я крикну.

Матрос

Слава небесам,

Что я избавлен от такого дела.

(Уходит.)

Антигон

Несчастная малютка! Я слыхал,

Что мертвецы порой встают из гроба.

Я думал, это вздор, но прошлой ночью,

Сомненья нет, я видел королеву.

Она явилась в белом одеянье

И головой качала сокрушенно.

Такой печальной и такой прекрасной

Я госпожу мою еще не видел.

Она склонилась трижды и хотела

Мне что-то молвить, но внезапно скорбь

Стеснила ей дыханье, а глаза,

Казалось, в два потока обратились,

Но все же наконец она сказала:

«Мой добрый Антигон, ты клятву дал.

Жестокая судьба тебе велела

Стать палачом моей малютки бедной.

В Богемии немало диких мест,

Где слез ее никто и не услышит.

Прошу, навек утраченное нами

Дитя мое Утратой назови.

Ты невиновен, знаю, но злодейству

Покорно ты служил, и в наказанье

Ты не увидишь больше Паулины».

И, зарыдав, растаяла она.

Я от испуга памяти лишился,

Когда же с глаз упала пелена,

Я понял ясно, что не сон я видел.

Сны лгут всегда, но этот сон не лжив.

Я понял: Гермиона умерла,

И справедливый Аполлон желает,

Чтобы младенец, отпрыск Поликсена,

Жил или умер на земле отца.

Живи, цветок, родным хранимый небом!

Лежи здесь рядом с именем твоим

И с тем, что может обернуться счастьем,

Когда иначе не рассудят боги.

Ну, буря поднимается! Бедняжка,

За прегрешенья матери ты гибнешь.

В моих глазах нет больше слез, но сердце

Исходит кровью. Будь я трижды проклят

За то, что против разума поклялся.

Прощай, дитя, прощай! Какие тучи!

День будто ночь. А море и гроза

Хотят мою сиротку убаюкать.

Где ж барка? Тьфу ты, ветер валит с ног.

И эта темень! Что там? Рев какой-то.

Медведь, медведь! О боги, я погиб!

(Убегает, преследуемый медведем.)

Входит пастух.

Пастух

Лучше бы люди, когда им уже исполнилось десять, но еще не стукнуло двадцать три, вовсе не имели возраста. Лучше бы юность проспала свои годы, потому что нет у нее другой забавы, как делать бабам брюхо, оскорблять стариков, драться и красть.

За сценой охотничьи рога.

Слышите? Кто, кроме этих двадцатилетних балбесов, станет охотиться в такую погоду? Они спугнули двух моих лучших баранов, и волк, чего доброго, разыщет их скорей, чем хозяин. Вернее всего искать их на берегу, где плющ. Они его любят. Пошлите мне, боги, счастья, да будет ваша воля. — Что это? Милосердное небо, ребенок! Да какой красавчик! Мальчик это или девочка? Ох, ты, наверно, чей-нибудь грешок. Хоть я и не обучен грамоте, а вижу, вижу: дело не обошлось без служанки. Была работа где-нибудь под лестницей или в чулане. А им, греховодникам, было теплей, чем бедной малютке. Надо взять ее, пожалеть бедняжку. А где же сын? Ведь он только что кричал оттуда. Эй! Ау!