Проспер Мериме - Семейство Карвахаля Страница 8

Дон Хосе. Да что такое? Что натворили индейцы?

Муньос. Черт возьми, ваша светлость! Поднимитесь на башню — увидите, что они наделали. Более двух сотен на расстоянии двух выстрелов от ворот. А хуже всего, что я видел среди них человек двадцать белых, которых привел, конечно, дон Алонсо.

Дон Хосе (сам с собой). Вчера мне исполнилось сорок шесть лет. Пришел мой час.

Муньос. Настоящий боковой шквал — надо крепко держаться. Какой будет приказ?

Дон Хосе. Ты говоришь, их только двести?

Муньос. Вполне достаточно, чтобы всем, сколько нас ни есть, снести голову, клянусь потрохами папы! Знаете, как индейцы сносят голову честному испанцу? Кладут ногу ему на живот, одной рукой держат за волосы. Два удара мачете[17] — и голова остается в руке.

Дон Хосе (рассеянно). Вооружи негров.

Муньос. Я не ждал приказа вашей светлости. Да негодяев ровно пришиб кто. Бледность сквозь черную кожу проступает. Были б у меня сейчас хоть два фальконета на защиту ворот!.. Хотя бы та плохонькая пушка, которую мы бросили в море во время знаменитой бури, что слизнула «Момбар».

Дон Хосе (в сторону). Час блаженства. Потом ад. Может быть, ничто. (Громко.) Надо ободрить людей. (Звонит.)

Входит негр.

Принеси чашку молока.

Негр уходит. Муньос удивленно смотрит на дона Хосе.

Муньос! Ты примешь командование над рабами. Мне нужно, чтобы ты продержался час. Через час я приду к тебе, и мы их прогоним или оба умрем.

Муньос. Но, ваша светлость...

Дон Хосе. Без возражений; стены высоки. Тебя страшат индейцы, вооруженные стрелами. Глупец! Десять лет назад, прикажи я тебе во время абордажа прыгнуть на палубу под жерлом заряженной пушки — ты и тогда бы не испугался.

Муньос. Ладно! Я готов на смерть. Стоп!

Негр возвращается, ставит молоко на стол и уходит.

Дон Хосе. Поди сюда. Мешай ложкой, пока я подолью в молоко этой жидкости. (Вынимает из-за пазухи пузырек и вливает несколько капель в молоко, затем бережно закупоривает пузырек.)

Муньос (в сторону). Поди ж ты, дрожит!

Дон Хосе. Пойду дозором... Отнеси молоко дочери. Как раз ей к завтраку. Погоди! Мне шпага не нужна! Возьми ее. Положи ко мне на стол вместе с заряженными пистолетами. Держи!

Снимает портупею и передает шпагу Муньосу.

Кинжал выскальзывает из ножен[18] и падает.

Муньос (поднимает кинжал). Вот он, кинжал, который пугал донью Агустину. Осторожней! Он плохо держится в ножнах.

Дон Хосе. Какой ни на есть, пригодится мне сегодня. (Кладет кинжал за пазуху.) Муньос! Ты уверен, что у дочери нет кинжала?

Муньос. Да, ваша светлость. Помните, мулатка Флора вам его отдала?

Дон Хосе (бьет себя по лбу). Я становлюсь трусом!.. Иди отнеси молоко, а я поговорю с людьми.

Муньос (в сторону). Дело принимает для нас плохой оборот.

Уходят.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Комната, где заперта донья Каталина.

Донья Каталина, Муньос.

Муньос (ставит молоко на стол; про себя). Упокой господи. Обеих.

Донья Каталина. Как себя чувствует мать?

Муньос. Очень хорошо.

Донья Каталина. Я знаю, что она была больна. Скажите правду.

Муньос. Вот вам завтрак.

Уходит.

Донья Каталина (одна). Злодей!.. Моя несчастная мать! Какие ужасные мысли осаждают меня!.. О нет!.. Это невозможно... Дон Хосе... Нет, на такое преступление все же он не пойдет... Но... каким диким взором он на нее смотрел!.. Нет... Он не посмеет... Но... Бедная мама!.. Наверное, она одна... Никто не ухаживает за ней... Она умрет одна... И я не могу быть с ней... Изверги!.. Ах, дон Алонсо, и ты меня покинул!.. Но что он может сделать для моего освобождения?.. Да и жив ли он?.. Боже! Сжалься хоть ты надо мной!.. За день свободы я отдала бы жизнь!.. Ах! (Закрывает лицо руками.) Не могу думать... Хоть бы заснуть!.. Хоть на мгновение забыться!.. Читать не могу... Какой ужас! Отнять у меня священные книги и запереть с этими проклятыми книгами! Ах, за всю жизнь я ни одной минуты не была счастлива!

За сценой глухой шум.

Что я слышу! Или это мне только чудится! Не бранные ли то крики индейцев?.. Нет! Все тихо... Ничего... Это ветер... Как бьется сердце!.. Нет! Все мне кажется... Я так устала от мыслей, от бессонных ночей, что боюсь сойти с ума... Мне часто слышится громкий разговор в моей темнице... Бедная голова моя идет кругом... (В полнейшем изнеможении садится за стол.) Я чувствую, что тупею... Скоро я начну пересчитывать соломинки в циновке... (Вскакивает.) А ему этого и надо. Тогда я буду в его руках. О Иисусе, Иисусе! Сжалься надо мной, пошли мне мужество! (Становится на колени и молится; затем встает.) Какой здесь тяжелый воздух! Мне видна лишь узкая полоска неба, но как ослепительна ее лазурь! (Снова садится.) Ах! Голова горит! (Смотрит на молоко.) Они обращаются со мной, как с животными, которые у меня в клетках. Сама буду свободна — выпущу и их. (Берет чашку, крестится, но тут же отодвигает ее.) Чуть не согрешила... Ведь сегодня постный день, а по солнцу еще полдня нет. Я, должно быть, пять дней не соблюдала поста. (С досадой.) Этого только не хватало! А молока мне хочется... Минутой раньше... Как я жалка! В моем-то положении — грех чревоугодия!.. Ах, как пагубно действует на душу горе!.. В наказание вылью молоко, все, до последней капли. (Медленно выливает молоко в ящик, где посажено деревцо.) Все-таки что-то хорошее сделала — избежала греха, и на душе стало легче.

За сценой шум.

Ах нет, на этот раз правда!.. Стреляют из пищали... Он пришел вызволить меня... Еще, еще... Я слышу бранные клики индейцев! Алонсо! Алонсо!.. Ах! (При виде дона Хосе отбегает в противоположный конец комнаты.)

Дон Хосе запирает дверь, бросает ключ в окно, смотрит на пустую чашку.

Дон Хосе. Демоны! Вы сейчас увидите зрелище, достойное вас. Бог, вложивший в меня сердце отца! Ты можешь теперь говорить в моей душе — мой эликсир заглушит твой голос.

Донья Каталина. Помогите! Помогите!

Дон Хосе. Кричать бесполезно!

Донья Каталина. Не подходите!

Крики и выстрелы приближаются.

Дон Хосе. Вот-вот придут, но будет уже поздно.

Дон Хосе бросается на донью Каталину, та некоторое время бьется в его руках. Отбиваясь, она нащупывает рукоять его кинжала, выхватывает его и пронзает отца.

Донья Каталина. Я спасена! (Отбегает от дона Хосе в противоположный конец комнаты и стоит там неподвижно с окровавленным кинжалом в руке, дико глядя на отца.)

Дон Хосе (лежит на полу). Ты убила отца, злодейка!.. Поистине, ты моя дочь... ты даже превзошла меня... Уйди!.. Проклинаю тебя!.. И там... уготовлю тебе пытку... Смотри! Это кровь отца твоего. (Протягивает окровавленную руку.)

Шум усиливается. Громкий стук в дверь.

Дон Алонсо (за сценой). Стучите! Ломайте дверь!

Дверь сломана. Входят дон Алонсо, кацик, Инголь, индейцы, испанцы; все вооружены.

Дон Алонсо. Любимая моя!.. Боже! Что я вижу!

Дон Хосе. Испанцы! Отомстите за отца, убитого... дочерью... Вот она, отцеубийца... Отомстите за меня... Отомстите за меня...

Умирает.

Дон Алонсо. Что он говорит?

Кацик. Умер.

Испанец. Она вся в крови!

Другой испанец. В руках у нее окровавленный кинжал.

Дон Алонсо. Каталина!

Донья Каталина. Не подходите ко мне!

Дон Алонсо. Кто убил его?

Донья Каталина. Я отцеубийца. Бегите прочь от меня...

Все. Она убила отца!

Дон Алонсо. Вы? Каталина, вы?

Испанец. Прострелить ей голову — иного она не заслуживает.

Дон Алонсо делает шаг по направлению к Каталине и останавливается перед трупом.

Дон Алонсо (кацику). Кацик! Прощай!.. Проводите несчастную туда, где ей угодно будет укрыться... Прощайте, больше вы меня не увидите. (Пожимает руку Инголю и уходит.)

Испанцы следуют за ним.

Кацик. Вот они, белые, старшие сыновья господа, как говорят чернорясники!

Инголь схватывает донью Каталину за волосы и поднимает мачете, чтобы отрубить ей голову.

Инголь. Ты убила отца, умри ж и сама!

Кацик (останавливает его). Наш друг хочет, чтобы она осталась жива; кацик хочет того же... Она будет жива. Женщина! Куда отвести тебя?