Мартин Вальзер - Дуб и кролик Страница 9

Алоис. Да, конечно, доктор Мозер говорил то же самое.

Д-р Церлебек. Я считаю, господа, что нет смысла продолжать разговор на этом уровне. Затронутая проблема не может быть предметом дискуссии непрофессионалов.

Алоис. Ну вот, теперь господин доктор рассердился. Мне очень жаль, господин доктор. Я больше ни одного слова не скажу. И потом, я не это имел в виду. Я только очень люблю говорить о пении, потому что больше всего в жизни люблю петь! А с чего бы я попал к коммунистам? Я думал, что у них самые красивые песни. Но теперь-то я, конечно, знаю, у кого лучшие песни.

Потц. Где лучшие песни, там и лучшие люди, Алоис. Надо было вам раньше мне спеть.

Алоис. Я всегда хотел, но не осмеливался.

Потц (Шмидту). Вот так мы потеряли прекрасный голос.

Шмидт. Но как член правления хорового кружка, я всегда буду голосовать против приема такого... (Пугаясь повторения.) голоса. В конце концов, согласно уставу, мы являемся мужским хором. (После паузы.) Как бы это ни было трагично.

Потц. Ах, знаете, коллега, если бы он только не был изменником! Какое это было бы приобретение. Какое обогащение нашего кружка! Действительно несчастье!

Выстрелы приближаются.

Горбах (испуганно). Эсэсовцы!

Алоис. Французы, господин крейслейтер!

Горбах. Скажи нам правду, Алоис!

Алоис. Они прочесывают лес.

Горбах. Они найдут нас.

Выстрелы.

Алоис. Похоже на то, что они уже у ручья...

Горбах. Значит, нам не пройти, господин Потц, мы отрезаны.

Потц. Мы должны прорваться.

Горбах. Мы слишком слабы для этого.

Выстрелы раздаются совсем близко.

Господа, я полагаю, что нам придется отложить приведение приговора в исполнение. Господин Шмидт, господин доктор Церлебек, что вы предлагаете? Что нам делать?

Д-р Церлебек. Нужно уходить.

Горбах. Ваше слово, школьный советник Шмидт?

Шмидт (с достоинством). Никто добровольно не бывает немцем. (Насторожившемуся Потцу.) Одну минуту, коллега. Я сказал: никто добровольно не бывает немцем. Это значит, мы являемся немцами, хотим мы этого или нет. Отсюда вывод, что мы не имеем права добровольно уклоняться от нашей судьбы, предпочитая ей легкую смерть. У мертвеца нет национальности, следовательно, покойник уже не является немцем. Тот, кто будет голосовать за то, чтобы мы легкомысленно ринулись навстречу опасности, тем самым докажет, что он не хочет оставаться немцем.

Потц. Я понял только одно: что коллега Шмидт рассчитывает получить орден от французов за саботаж оборонных работ.

Выстрелы.

Горбах. А если эсэсовцы не придут? У нас же нет солдат.

Алоис. Если мне будет позволено, господин крейслейтер, внести одно предложение.

Горбах. Пожалуйста, Алоис, мы тебя слушаем.

Алоис. Сначала снимите с меня веревки. Я даю слово, что не сбегу.

Горбах. Машник, снять веревки, быстро.

Машник. Будет сделано, господин крейслейтер! С удовольствием (Развязывает Алоиса.)

Потц. Я протестую!

Д-р Церлебек (явно наслаждаясь). Протест отклонен.

Горбах. Возможно, он укажет нам выход.

Алоис подходит ближе.

Алоис (Потцу). Взгляните сюда, господин старший школьный советник. Вот там находится Брецгенбург, значит, эсэсовцы могут спуститься только по склону Тойтахской долины.

Потц слушает его объяснения.

Мы не знаем, кто первый появится на нашей вершине. (Быстрым движением выхватывает пистолет, который Потц держал в руке.) Стойте смирно... Не двигайтесь... Я буду стрелять, только если вы меня вынудите.

Потц. Господа, немедленно застрелите этого парня! Теперь вы убедились, какова была его цель.

Алоис. Минутку, дайте мне сказать. Машник, будь добр, свяжи господину старшему школьному советнику чем-нибудь руки.

Машник. С удовольствием, Алоис. Я уже наловчился связывать.

Д-р Церлебек. Браво, Алоис, браво. Агрессивная тенденция, сменяющая апатию. Очень интересно. (Делает заметки.)

Потц. Открытая измена! Господин крейслейтер, я предостерегаю вас.

Алоис (отдавая Горбаху пистолет). Я только одного хочу: чтобы меня выслушали. Я хочу сказать, поскольку все очень неопределенно и неизвестно, кто первый сюда придет, я думаю, что лучше всего будет, если мы друг друга привяжем к этим деревьям. Придут эсэсовцы — мы скажем, что это французы с нами сделали, а появятся французы — мы скажем, что так поступили с нами эсэсовцы. Вот мое предложение.

Шмидт. Классическое решение!

Горбах. Ну, что вы теперь скажете, господин Потц? Вы должны признать, что это предложение имеет большие преимущества. А вы, доктор Церлебек?

Д-р Церлебек (снимает мундир и брюки и остается в легком штатском костюме, который, оказывается, был надет под его черной формой). А теперь, господа, я, так сказать, отступаю на заранее подготовленные позиции. Надеюсь, вы тоже подумали о том, как сохранить себя для отечества. Тот, кто не подготовился к этому дню, проявил безответственность. Мои научные материалы находятся в надежном месте. Следовательно, мой долг — отправиться к моим материалам. Подведение итогов, господа, подведение итогов научных исследований. (Вынимает из кармана мундира маленький пистолет.)

Потц. Вы покидаете знамя, Церлебек!

Д-р Церлебек. Но сначала знамя покинуло нас, дорогой Потц. (Начинает спускаться вниз.)

Горбах. До свиданья, доктор.

Алоис дружески машет вслед доктору.

Алоис. До свиданья, господин доктор.

Шмидт. Итак, Алоис, не будем терять времени. Начинайте с меня.

Алоис. Охотно, господин школьный советник. (Привязывает его к дереву.)

Горбах (направляясь к хижине). С каждым днем становится все жарче. Думаю, мне придется надеть что-нибудь полегче.

Алоис (кричит вслед). Только не слишком легкое, господин крейслейтер, на апрель нельзя полагаться. Вдруг еще пойдет снег?

Шмидт. Так... я думаю, ты меня прочно привязал. Чудесное чувство — быть пленным. И к тому же еще sua sponte[7].

Горбах (из хижины). Теперь моя очередь, Алоис!

Алоис. Сначала я закончу с господином советником. (Потцу.) Поймите же, господин старший школьный советник, что бы ни случилось, вы все равно нужны нашему городу. Город нуждается в вас, нуждается в господине крейслейтере — без элиты, без избранных обойтись невозможно. Унтершарфюрер Шёк всегда говорил: «Народ нуждается в элите, иначе он никогда не сможет стать избранным народом».

Потц. Я вам не доверяю.

Алоис. А теперь я должен связать господина крейслейтера — извините меня, господин старший школьный советник.

Горбах выходит из хижины в чем-то, напоминающем костюм для верховой езды — наполовину штатский, наполовину военный. Слышны выстрелы.

Горбах. Быстро, Алоис, вяжи меня, а то я один останусь на свободе.

Алоис привязывает его.

Алоис. Вот теперь вы прекрасно выглядите, господин крейслейтер.

Горбах. Не так крепко, Алоис, а то у меня омертвеют руки.

Алоис. Лучше руки, чем весь человек, господин крейслейтер.

Горбах. В этом положении есть своя хорошая сторона — чувствуешь себя таким... освобожденным.

Алоис. Машник, ты справишься сам?

Машник. Если ты завяжешь мне узел. И немножко затянешь.

Алоис (около Машника). Порядок. Если будет больно — скажешь.

Машник. Нечего меня теперь щадить, Алоис. Немножко жестокости только поможет делу.

Алоис достает веревку, завязывает себе руки, становится под веткой, на которой все еще висит петля, просовывает в нее голову и затягивает до тех пор, пока она не ложится плотно вокруг шеи.

Горбах. Ну как... Господин Потц... Не так это плохо, как вам казалось?

Потц. Погодите радоваться, пока не пришли эсэсовцы!

Горбах. Я буду вынужден им доложить, что вы сопротивлялись приказу о применении военной хитрости.

Алоис. Вместо того чтобы спорить, надо лучше подумать, как мы объясним по-французски наше положение.

Горбах. Господин Потц, вы же знаете французский.