Клаус Хаммель - «Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы Страница 9

Б а д и н г. Да, палка для опоры тебе не помешает. Для больного у тебя слишком лихой вид.

Э р л е. Черт знает что, Бадинг. Вместо радости, что наш гость быстро идет на поправку…

Б а д и н г (перебивая). Он неисправимый оптимист, товарищ Шокнехт! Думает, что все вокруг него ангелочки. Причем обожает ангелочков женского пола. А они как были сплетницами, так и остались. Уже гуси вопят на Капитолии. Местные передатчики разносят по деревням: прибыл Шокнехт! Нет, ребята, не зря я возражал против такого гостя, не зря. Теперь извольте радоваться! Это он-то болен? Отдых ему нужен? Хитрая маскировка, больше ничего. Явился, видно, неспроста. За этим что-то кроется. Дважды он был у нас, и дважды начиналось светопреставление. Один раз — земельная реформа, другой — коллективизация. Значит, и сейчас что-нибудь будет.

Ш о к н е х т. Земельной реформы я здесь не проводил…

Б а д и н г. Ты уже человек из легенды, товарищ Шокнехт. Отправляйся сейчас же к нашему врачу, и мы обнародуем бюллетень о состоянии твоего здоровья.

Ш о к н е х т. И люди тогда поверят?

Б а д и н г. Не в том дело, поверят или нет. Важно, что они будут знать, что им дадут по лапам, если они станут в этом сомневаться. Иначе я ни за что не ручаюсь. О Нептун, Нептун! Зачем я бросил свой корабль и своих бравых матросов!

7

Площадка для игр в детском саду. Ш о к н е х т,  ф о н  Г е й д е н,  И л ь з а  Р е м е р. Вечереет. По всей площадке развешено детское белье. Ильза начинает его снимать; фон Гейден ей помогает, аккуратно складывает белье в корзину. По мере того как снимается белье, становится видно, что Шокнехт стоит в глубине, прислонившись к гипсовой фигуре быка. В правой руке прогулочная трость. Издалека доносится детская песенка о фонарике: дети с фонариками возвращаются после прогулки.

Ш о к н е х т (глухо). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Конечно, молодцы.

Ш о к н е х т (глухо). В мое время с нами не разучивали старых песен. Мы схватывали их на лету.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). В прежние времена хорошо знали старые песни.

И л ь з а. Дай им волю, они пели бы «Летку-енку» или что-нибудь похлеще.

Ш о к н е х т. Что?

И л ь з а. «Летку-енку». Хотя она и не подходит для прогулки с фонариками. А уж гулять они любят.

Ш о к н е х т (глухо). Ясное дело.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Он разделяет ваше мнение.

Ш о к н е х т (глухо). Забыл мотив «Летки-енки».

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Какой мотив у этой песенки?

И л ь з а (напевает). Примерно так.

Ш о к н е х т (глухо). Красиво.

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Ему понравилось.

И л ь з а. Но для прогулки с фонариками не подходит.

Ш о к н е х т (глухо). Нет.

Ф о н  Г е й д е н. Мы распевали песенку «Анхен из Тарау».

И л ь з а. С фонариками?

Ф о н  Г е й д е н. Нет, с гитарой.

И л ь з а. А вы ее помните? Напойте чуть-чуть.

Ф о н  Г е й д е н. О, это было бог знает когда.

И л ь з а. Не стесняйтесь. Она что — неприличная?

Ф о н  Г е й д е н. На моей родине не пели непристойных песен.

Из подъехавшей радиомашины звучит голос  д и к т о р а.

Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера поздно вечером к нам из Карл-Маркс-Штадта прибыл партийный работник — товарищ Карл Шокнехт. Согласно категорическому требованию врачей, товарищ Карл Шокнехт направлен к нам для восстановления своего здоровья. Мы желаем ему полнейшего и скорейшего выздоровления. Всякие слухи иного характера не соответствуют действительности. Распространители вымышленных слухов будут привлекаться к ответственности!

Подпись: доктор Хазе, заведующий медпунктом Рима.

Передача заканчивается громкими звуками «Летки-енки». Шокнехт стоит как окаменевший.

Ф о н  Г е й д е н. Надо было облечь это в форму приветствия.

И л ь з а (продолжая снимать белье). Ну теперь каждый уразумеет, что к чему.

Радиомашина отъезжает под звуки «Летки-енки». Детские голоса с восторгом подхватывают песенку. Слышно, как где-то вдалеке сообщение повторяется.

Ш о к н е х т. Сегодня же уеду.

И л ь з а. Не впадайте в крайность. Все, господин фон Гейден. (Передает Гейдену последнее белье, снимает веревки.) Выступите лучше с докладом в молодежном клубе.

Фон Гейден кладет белье в корзину и уходит в дом.

Ш о к н е х т. А не прочесть ли мне цикл лекций в Римской академии?

И л ь з а. На какую тему?

Ш о к н е х т. Об отношении к человеку.

И л ь з а. Вы в этом смыслите?

Ш о к н е х т. Разве смыслить обязательно?

И л ь з а. Кроме шуток, приходите в клуб. У нас бывали космонавты, артисты, ученые и генералы. А с вами мы проведем дискуссию на тему: когда крестьянин перестает быть крестьянином и становится рабочим.

Ш о к н е х т. К счастью, врачи категорически запретили мне участвовать в дискуссиях.

И л ь з а. То есть как это «к счастью»? У вас что, нет собственного мнения? Нас эта проблема занимает всерьез.

Ш о к н е х т. Я не теоретик.

И л ь з а. Теоретики нас не интересуют. Им, как правило, с грехом пополам удается вскочить в последний вагон, и, пока они дофилософствуются до локомотива, глядишь, поезд уже прибыл к месту назначения. (Вешает снятые веревки на рога быка.) Нам хочется понять, почему крестьяне могут вступить в рабочую партию, но все же остаются крестьянами, даже если они давно трудятся как рабочие.

Вместо «Летки-енки» вновь слышится песенка о фонариках.

Дело не срочное. Вы ведь у нас еще побудете. Правда, все, кому мы предлагали эту тему, увиливали под разными предлогами.

Входит  Г р э л е р т.

Знакомьтесь, Грэлерт, мой… герой-любовник.

Грэлерт и Шокнехт здороваются.

Атаман златоискателей. Мелиоратор. Говоря канцелярским языком — специалист по осушению и орошению. Есть такая профессия.

Г р э л е р т. Давай-давай, не тяни.

И л ь з а. Рано пришел, атаман. «Цветы жизни» еще не вернулись с прогулки. Побеседуйте, а я пойду гладить белье. Может быть, их дворянское благородие мне поможет. (Уходит.)

Г р э л е р т. Сигарету?

Ш о к н е х т. Для меня они не существуют.

Г р э л е р т. Не возражаете, если я?..

Ш о к н е х т. Давай-давай, не тяни.

Грэлерт ухмыляется и закуривает.

Из Саксонии?

Г р э л е р т. Из Тюрингии.

Ш о к н е х т. По говору не скажешь. Двадцать пять?

Г р э л е р т. Двадцать семь.

Ш о к н е х т. Член партии?

Г р э л е р т. Нет… Преступный элемент.

Ш о к н е х т. Ты?

Г р э л е р т. Мой предок. Брал все в кредит, увяз в долгах. После подлога удрал из Ганновера на Восток. Лагерь для беженцев; родители вновь повернули на запад, а я рванул на север. Детдом, пионерский отряд, Союз свободной немецкой молодежи; изучал сельскохозяйственную технику, вкалывал на уборочных работах, учился на инженера, приехал в Рим. Ясно? Вот сейчас — дело дрянь. (Тушит сигарету носком ботинка.)

Ш о к н е х т. Почему?

Г р э л е р т. Из-за межи. Наша атака захлебнулась под Мидельхагеном. Сидим сложа руки. Ты, наверное, такой же добрый дядя. Дашь портачам напутствие, а сам в кусты.

Из дома доносится надтреснутый голос фон Гейдена, он поет начальную строфу песенки «Анхен из Тарау».

Если и дальше так пойдет, то мы станем первым государством, погибшим от чрезмерной чувствительности. Тошнотворно. «Мы» — с заглавной буквы — чушь! Демократия — да не смешите вы меня. Кругом частники. Омерзительно.

Звучит вторая строфа песенки.

Нужна революция в сельском хозяйстве или нет? Так в чем же дело? (Снова закуривает.) Я хотел снести деревни. Признаюсь, был идиотом. За это меня исключили из партии. Ладно, можно работать по-партийному, если даже не платишь партвзносов.

Слышится третья строфа той же песенки.

Давай-давай, не тяни, Ильза! Беспартийный я только по форме. Если душой и телом был в партии, то никто тебя исключить не может.

Ш о к н е х т. Жениться собираешься?