Михаил Грушевский - Звезды. Неизвестные истории про известных людей Страница 15

Гимназия мне памятна историей с кляксой. Мы писали чернилами в чистой тетрадке, и у меня получилась огромная клякса. Ко мне подошла учительница, очень симпатичная, молоденькая, и даже меня не корила, не ругала… Очень по-доброму отнеслась к моей кляксе.

В детстве со мной бывали разные экстремальные случаи. В школу мне нужно было ехать на трамвае. Идет трамвай, стараешься на ходу запрыгнуть. Однажды, Господь Бог помогал, прыгнул я на трамвай, а за ручку не схватился, хорошо, под колеса не попал. Свалился на мостовую. Другой раз мы плавали на речке, мимо шел пароход с колесами. Ребятам нужно было как можно ближе подплыть к пароходу. Я подплыл и чувствую, что меня это колесо начинает затягивать к себе. Еле выплыл, чуть не попал под колесо парохода.

3

На «Пролетарке» был клуб, в который мы ходили смотреть картины, билеты стоили копейки. Там шли приключенческие картины с участием Гарри Пиля, Дугласа Фербенкса, Мери Пикфорд. Мы упивались этими картинами.

Мы очень дружили всем двором, семьями. Это была интеллигенция, инженеры с фабрики. Мы ходили друг к другу в гости. Всегда были какие-то подарки, лакомства, конфеты, пироги, домашний торт. Мы ждали этих праздников. Дни рождения отмечали скромно – собирались всей семьей, приглашали близких, знакомых, друзей. Было очень симпатично. На Пасху из окна можно было увидеть, как люди шли после крестного хода. Поздно, темно, народ шел с зажженными свечками, они светились, красота была необыкновенная. Загораживали свечку, но все равно ее было видно. В период НЭПа это еще не запрещалось советской властью. Делали даже детские театры, домашние представления, разыгрывали какие-то сцены – кто во что горазд. Я двигался очень хорошо, танцевал с девочкой под музыку.

У меня было счастливое детство. Несмотря на то что шла Гражданская война. Когда мы жили в Тамбове, было очень тревожно. Банды были – Антонов, Махно, Краснов. Позже все вошло в нормальное русло. А праздники остались в памяти.

4

Когда приезжаешь в Тверь из Москвы, где быстрое движение, бешеный ритм существования, то погружаешься в настоящую русскую атмосферу спокойной жизни. Тверь очень уютный город.

Я не был пай-мальчиком и не был хулиганом, я был нормальным человеком, который умел дружить со сверстниками. Мы в детстве играли в футбол. Мяч набивали соломой и тряпками. Он хорошо прыгал, и мы целыми днями гоняли. Ходили на самодельных лыжах. Я не курил, потому что у меня в семье никто не курил, не пил. Эти стороны жизни в школе не культивировались. Я не был пионером, не был комсомольцем, не был коммунистом. Вокруг меня бегали пионеры в галстуках. Но я прошел мимо этого. Сдавал на значок «ГТО», в то время это называлось «Ворошиловский стрелок». Очень красивые значки, нужно было сдать спортивную норму – бег, плавание, прыжки в высоту.

Когда мы переехали в Москву, у нас в школе было военное дело. Нам пошили форму, мы участвовали в параде на Красной площади. Многие захотели уйти в военное училище. Я тоже хотел пойти в военно-морское училище. Меня привлекала форма, море, романтика. Но меня не взяли туда из-за зрения. И я пошел в ученики слесаря. Но эта работа мне не понравилась. Приходил домой: руки грязные, по-настоящему вымыться негде. Холодная вода. Нужно было зарабатывать деньги. Папа умер, когда мне было тринадцать лет. Мама умерла, когда мне шел семнадцатый год. Мне всю жизнь очень не хватало родителей.

5

Я был еще маленький, но отец брал меня с собой на работу. Он в оркестровой яме в антрактах играл с оркестром для зрителей Чайковского, Глинку, Мусоргского.

Как-то я случайно проходил по одной из улиц и вижу объявление: прием в производственно-театральное училище. Решил сдавать экзамен. Не готовился. Правда, у нас в школе была самодеятельность, драматический кружок, танцевальный кружок. Я хорошо двигался. Участвовал в концертах, мы выезжали выступать на фабриках. Существовала «Синяя блуза» – такие концертные бригады. А мы, школьники, выступали с номерами. Я решил поступить в театральное училище. Попаду – хорошо, не попаду – и бог с ним! Все равно. Пойду какую-нибудь другую профессию получать. Все дрожали, трепетали, а у меня была полная свобода, никакого напряга.

Сидит комиссия, приятные лица с любопытными глазами. Когда я читал, попросили спеть, станцевать. Они очень мило улыбались. А потом посмотрели на меня, сказали: «Хватит. Зайдите через две недельки, будет список, посмотрите, приняли вас или нет». Я ушел, даже на время забыл об этом, а потом вспомнил. Поехал туда: висит список, и в нем значусь я.

Аркадий Инин

Аркадий Яковлевич Инин родился 3 мая 1938 года в Харькове. Окончил Харьковский политехнический институт, сценарный факультет ВГИКа. Писатель, драматург, публицист. Автор тридцати кинокомедий, выпустил пятнадцать книг. Заслуженный деятель искусств России, награжден орденом Дружбы и орденом Почета.

1

Харьков. Детство у меня было невеселое, военное, тяжелое. Но я это не очень ощущал. Растили меня мама и бабушка, потому что отец ушел на фронт и погиб сразу в 1941 году, в октябре. Мама больше не вышла замуж. Она была инженером-гальваником на Харьковском электромеханическом заводе. Работала в гальваническом цеху, в ужасной химической атмосфере. В 1941 году мы уехали в эвакуацию в Чебоксары.

У меня есть одно сладкое воспоминание. У меня были воспалены гланды, надо было их удалять. Тогда их не вырезали лазером, как сейчас. В Чебоксарах медицина была не на высоте, хотя это и столица Чувашии. Меня повезли по Волге в Казань, в столицу Татарстана. Там не было ни анестезии, ни кровоостанавливающих средств. Прямо так гланды и вырезали. Доктор мне их показал, когда вырвал. А потом давали мороженое для остановки крови. Можно было есть сколько хочешь, пока кровь не остановится. И это было счастье, благодаря этой печальной операции я впервые попробовал мороженое. Мороженое было в брикетике, квадратное, прихлопнутое двумя вафельными крышечками.

2

Нормальные люди, как говорил Лев Толстой, помнят себя с момента появления из чрева матери. Я, к сожалению, урод в этом смысле. Не помню, кто были мои соседи, сколько нас жило в доме, сколько комнат – ничего не помню. Зато помню, что на веревочке под плитой висели мои заледеневшие варежки. С них капала вода. Когда мы в снегу катались, барахтались, они покрывались корочкой льда.

Если говорить о раннем военном детстве, запомнилось еще, что одинокие матери не могли сами купить коньки. Их покупали на двоих. У нас было по одному коньку. Коньки назывались «снегурки», «гаги» и «ножи». «Снегурки» с загнутыми носами, «гаги» – похожи на современные, а «ножи» – просто как ножи. О ножах и гагах вообще никто не мечтал, а «снегурки» мы прикручивали веревкой к валенкам, отталкивались одной ногой и катались.

Зимой я потерялся. Шел из детского сада. Как я мог сам идти в пять лет – не понимаю. Бабушка меня все-таки опекала. Мама работала на заводе с утра до ночи. Я потерялся в овраге. Я помню себя маленького, несчастного, замерзающего в сугробе. И вижу приближающиеся огоньки фонарей. Это весь цех мамы с фонарями вышел меня искать. И нашли.

Когда я был в классе пятом-шестом, отмечали семидесятилетие Сталина – любимого вождя. Все ему слали подарки, писали стихи. Я тоже написал стихи Сталину. К сожалению, они не сохранились. Но я на конкурсе что-то за них получил.

3

Я был примерный, тихий мальчик. Учился хорошо, практически отличником был. Школу закончил с серебряной медалью, потому что была «четверка» по астрономии. До сих пор не могу понять: почему мне не далась астрономия? Все языки, математика, физика, химия – пятерки, а по астрономии – четыре. И я вел себя очень прилично. По счастью, меня не били. То, что я никого не бил, – это уж точно. Не умел и сейчас не умею драться. Жизнь прожил, а драться не научился. Но почему меня не били – не знаю. Отличников били всегда. Может, я и это забыл?

Моя бедная еврейская мама, она вообще не знала, как это – бить детей. У меня была строгая бабушка. Она была учительницей еще до революции. Мама в восемь ушла, в восемь пришла, вечно – планы, срывы сроков, в общем обычная заводская жизнь советских времен. Растила меня бабушка Дора. Я проделок своих не помню. Зато было другое. Бабушка Дора для того, чтобы меня наказать, когда я плохо себя вел, падала в обморок. Я очень пугался. Потом уже я понял, что она играла. Помню жуткую картину, когда бабушка упала. Упала в обморок, лежит. Я страшно перепугался и пытался открыть ей глаза. И чувствовал, как она усилием их сжимает. Из этого я и заключил, что она придуривается. Тогда стал меньше реагировать на ее обмороки.

4

Я учился в мужской школе, а еще была женская, тогда не было смешанных. Нас иногда водили «на случку» на вечера. Девочек приводили к нам, мальчиков водили к ним. Это я сейчас говорю «на случку», но тогда это была чистота и невинность. О чем вы говорите? Если вспомнить первый поцелуй, то он у меня был лет в двадцать восемь. Я стою на углу, жду девушку на свидание, у меня пижонский белый шарфик, я в демисезонном пальто, на улице дикий мороз. Но я в пальто, потому что оно мне вроде бы идет, и без шапки. Слава богу, выжил.