Эльвира Сарабьян - Актерский тренинг по системе Георгия Товстоногова Страница 32

Как только актер почувствует себя в предлагаемых обстоятельствах легко и свободно, начнет переживать чужую жизнь как свою, действовать за другого, в нем возникнут черты этого другого человека. Наступает самый волшебный момент в творчестве актера. К его пробуждению и возникновению ведет система Станиславского в части работы с актером, что так кратко и точно выражено в его гениальной формуле – «от сознательного к подсознательному». Способствовать этому процессу перевоплощения – главная цель метода действенного анализа. [3]

Этюд тесно связан с поиском «зерна роли». Существует целый ряд тренинговых упражнений, цель которых заключается в быстром определении сути образа. К таким упражнениям относятся задания представить «душу» вещей, животных, растений, игрушек, рыб, детей и стариков. Ведь «зерно образа» и есть глубинная сущность предмета или живого существа. При помощи таких небольших упражнений можно вплотную подойти к нахождению зерна образа. Когда постигнута суть вещей, животных и абстрактных людей, можно приступать к постижению сути персонажей. Б. Е. Захава называет это «домашними этюдами»:

«Когда в результате изучения жизни и фантазирования о роли уже накоплен известный внутренний материал, а в результате упражнений на элементы физической характерности достигнуто органическое овладение хотя бы некоторыми из этих элементов, большую пользу актеру могут принести домашние этюды на образ. В чем же они заключаются? Например, еще с вечера, ложась спать, актер решает: завтра я буду все свои действия до ухода на репетицию выполнять так, как если бы это был не я, а заданный мне образ. И вот, проснувшись утром, актер совершает все свои обычные утренние процедуры – встает с постели, умывается, одевается, бреется, причесывается, завтракает – не так, как это свойственно ему самому, а так, как это стал бы делать данный персонаж: Фамусов, городничий, Тузенбах, Незнамов, Отелло и т. д.» [13]

В этюдных и импровизационных упражнениях ведущую роль играет воображение. Но прежде чем приступать к этюдам, нужно иметь достаточный опыт «интеллектуального тренинга».

Контрольные вопросы

* Что такое перевоплощение?

* От чего оно зависит?

* Что такое «зерно роли», и как его найти?

* Что такое этюд? Назовите типы этюдов.

* Что такое импровизация?

Тренинговое задание № 20

Прочитайте следующий отрывок из пьесы Л. Зорина «Римская комедия». Составьте «роман жизни» для каждого персонажа. Постарайтесь найти зерно роли для каждого из них.

Составьте несколько этюдов на основе этого отрывка. Поимпровизируйте с текстом. Измените обстоятельства большого, среднего и малого кругов. Измените жанр пьесы. Произносите текст в разных состояниях. Найдите физическое действие для каждого действующего лица.

Леонид Зорин.

РИМСКАЯ КОМЕДИЯ.

Большой зал в знаменитом дворце Домициана. В глубине – терраса с видом на сад и озеро. Прохаживаются гости. На первом плане – прокуратор Афраний и Бен-Захария.

АФРАНИЙ. Прекрасный вечер, Бен-Захария, не правда ли?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Истинная правда, справедливейший.

АФРАНИЙ. Только в Риме бывают такие праздники. Сознайся, ничего подобного ты в своей Иудее не видел.

БЕН-ЗАХАРИЯ. В этом нет ничего удивительного. Мы ведь – бедная пастушеская страна.

АФРАНИЙ. Вечер на диво, что и говорить, а все-таки мне не по себе. И каждому в этом доме сегодня не по себе, хоть и не следовало бы мне говорить об этом вольноотпущеннику.

БЕН-ЗАХАРИЯ. В этом тоже нет ничего удивительного. Мерзавец Луций Антоний взбунтовался совсем уж открыто.

АФРАНИЙ. Чего доброго, через несколько дней он появится в Риме.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Это будет крупная неприятность!

АФРАНИЙ. Скажу тебе по секрету, Бен-Захария, это способнейший человек.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Если мне придется свидетельствовать перед ним, я присягну, что вы о нем хорошо отзывались.

АФРАНИЙ (смущенно). Бога ты не боишься, Бен-Захария!

БЕН-ЗАХАРИЯ. Не боюсь, справедливейший.

АФРАНИЙ. Значит, ты не веришь в него?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Он мне просто не нравится. Что это за бог, который не дает человеку покоя? То он требует око за око, то зуб за зуб. Не бог, а какой-то подстрекатель.

АФРАНИЙ. Но, Бен-Захария, без бога нет народа.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Так ведь я сторонник ассимиляции.

АФРАНИЙ. Вон что… Ну, это – другое дело. (Проходят.)

Появляются Лоллия и Сервилий.

СЕРВИЛИЙ. Все-таки танцы, заимствованные у галлов, заслуживают своей популярности.

ЛОЛЛИЯ. Дорогой друг, сейчас не до танцев. Я хочу вам дать несколько советов.

СЕРВИЛИЙ. Неповторимая, я весь – внимание.

ЛОЛЛИЯ (тихо). Не торопитесь обличать Луция Антония.

СЕРВИЛИЙ. Проклятье, но почему? Он изменник!

ЛОЛЛИЯ. Возможно, но это выяснится не раньше, чем через десять дней.

СЕРВИЛИЙ. Что еще должно выясниться, разрази меня гром?!

ЛОЛЛИЯ. Изменник Луций Антоний или…

СЕРВИЛИЙ. Или?

ЛОЛЛИЯ. Или император.

СЕРВИЛИЙ. Но ведь я поэт, у меня есть гражданские чувства.

ЛОЛЛИЯ. Ах, да! Вы такой прелестный возлюбленный, что я иной раз забываю, что вы к тому же лауреат. Простите, это случается со мной редко.

СЕРВИЛИЙ. Кроме того, кем будет Антоний Сатурнин еще неизвестно, а Домициан – император, это знает каждая курица.

ЛОЛЛИЯ (нетерпеливо). Сервилий, курица не в счет. Как вы думаете, почему здесь Дион?

СЕРВИЛИЙ (живо). Представьте, я сам хотел вас спросить!..

ЛОЛЛИЯ. Пишите стихи, а думать за вас буду я. Не делайте шагу без моего одобрения. Как вы провели ночь?

СЕРВИЛИЙ. Ругался с Фульвией.

ЛОЛЛИЯ. Я вижу, вы не теряли времени. (Не глядя на него.) Она идет сюда. Уходите.

Сервилий исчезает. Показываются Фульвия и нелепо одетая Мессалина.

МЕССАЛИНА. Почему вы разрешаете Сервилию беседовать с этой женщиной? О них уже шепчутся на каждом углу.

ФУЛЬВИЯ. По крайней мере, все поймут, что он – со щитом. Лоллию не занимают неудачники.

МЕССАЛИНА. Напрасно Диона сюда позвали. Семейному человеку нечего здесь делать.

Они останавливаются рядом с Лоллией.

ФУЛЬВИЯ. Дорогая, вы сегодня прекрасны.

ЛОЛЛИЯ. Напротив, я чувствую себя усталой. Вы смотрели новую пьесу у Бальбы?

ФУЛЬВИЯ. Ну разумеется. Там был весь Рим.

МЕССАЛИНА. Меня не было. Впрочем, я десять лет не ходила в театр.

ЛОЛЛИЯ. Милая, вы ничего не потеряли. Фаон в главной роли невыносим.

ФУЛЬВИЯ. Ни жеста, ни голоса, ни внешности.

ЛОЛЛИЯ. Как это ни грустно, театр вырождается. Он доживает последние дни.

ФУЛЬВИЯ. Я совершенно с вами согласна.

ЛОЛЛИЯ. Он мог процветать у наивных греков с их верой в мифы. Наше время все меньше допускает условности.

К ним подходит Клодий.

КЛОДИЙ. Условности утомительны, но без них немыслима общественная жизнь. Фульвия, дорогая, вас ищет ваш знаменитый супруг.

МЕССАЛИНА. А не попадался вам мой Дион?

КЛОДИЙ. Я и сам бы хотел его встретить.

МЕССАЛИНА. Странное это местечко, скажу я вам. Можно найти что угодно, кроме собственного мужа.

ФУЛЬВИЯ. Идемте, Мессалина.

Они уходят.

КЛОДИЙ. И вы ополчились против условностей! Но ведь чем мы сложнее, тем нам меньше доступно все естественное. Ваша мирная беседа с Фульвией только потому и возможна, что вы обе соблюдаете правила игры.

ЛОЛЛИЯ. Вы ревнуете меня к Сервилию, Клодий?

КЛОДИЙ. Ревновать вас? Это бессмысленно. Разве можно ревновать Капитолий, Базилику Юлия, храм Аполлона? Вы не можете принадлежать одному римлянину. Вы принадлежите Риму.

ЛОЛЛИЯ. Теперь я вижу, что дела Рима плохи. Государство, в котором мужчины разучились ревновать, обречено.

КЛОДИЙ. Мне и самому кажется, что на этих стенах появились Валтасаровы письмена. Все танцуют, шутят, слушают музыку, а в небе рождается гроза.

ЛОЛЛИЯ. Антоний Сатурнин собрал легионы.

КЛОДИЙ. Антония еще можно остановить, но как справиться с нашей усталостью? Боюсь, что вы правы, моя дорогая.

Подходит Дион. Мессалина заставила его принарядиться, и он чувствует себя стесненно. Вместе с тем внимательному наблюдателю не трудно заметить, что он возбужден.

Друг мой, это такая приятная неожиданность – видеть тебя здесь.

ДИОН. Я всю ночь ломал голову, зачем это я мог понадобиться Домициану, и так ничего не смог придумать. Но даже если это пустая прихоть, я использую эту возможность.

ЛОЛЛИЯ (чуть высокомерно). Что же вы намерены совершить?

ДИОН. Я открою ему глаза, только и всего. В мире происходит беспрерывное надругательство над идеалом. Уж нет ни достоинства, ни стыда. Три четверти людей, гуляющих в этих залах, – клятвопреступники, мошенники, тайные убийцы, предатели, наконец, просто мелкие льстецы, ничтожества, не имеющие ни взглядов, ни убеждений. И что же? Если не принимать во внимание их забот о месте в прихожей цезаря, то жизнь их – вечный праздник. Может быть, вы находите это справедливым? А между тем человек, облеченный властью, мог бы сделать много добра.