Роман Перельштейн - Видимый и невидимый мир в киноискусстве Страница 39

Лорна не знает, где она находится и что с нею будет, но важно не это, а то, что она растит Бога в своей душе. Она словно бы услышала проповедь Иоганна Таулера, который, надо полагать, чрезвычайно близок братьям Дарденнам. «Нам нужно снова и снова возвращаться в самих себя, отправляясь в страну созерцания и черпая силы в созерцании, дабы мир оставался под бдительным присмотром, покуда не возмужает в нас божественный Младенец и не сделаемся мы Едины с Ним»[149].

Предположение о том, что Лорна просто сошла с ума, – в мире сказки, рассказанной Дарденнами, – безосновательно. В одном из интервью журналист поставил вопрос прямо: «Так есть ребенок или нет?». Жан-Пьер отреагировал так: «На этот вопрос я иногда отвечаю: “Есть”. А иногда отвечаю: “Нет”»[150]. Хотя зритель видел, что медицинская сестра в присутствии Лорны и Фабио отрицала беременность пациентки.

Для тех, кто желает достроить чувственный или рациональный конструкт, ответ – ребенок есть, облегчит задачу понимания картины. Но в этом случае от них ускользнут слова Христа, с которыми Он обращается к раввину Никодиму: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух» (Иоан. 3:6). Божественный Младенец рожден от Духа, и никакая медицина не в силах установить, произошло чудо зарождения новой жизни в Лорне или нет. Раз молодая женщина начинает жить заново, потрясенная, раскаявшаяся, значит, она понесла от духа, а не от плоти, и ее будущий ребенок – это ее подлинное «я».

Дарденны уходят лишь от поверхностного прочтения символической природы искусства, отсюда и их пристрастие к «физиологическому очерку», но они не забывают, что символ является мостом между видимым и невидимым миром. И, чем парадоксальнее символ, тем крепче мост.

Символ чистоты – лилия не исчез бесследно в мире Дарденнов, а уступил место такой «краске», как нежность. Сказка о Лорне, по признанию самих режиссеров, это ведь еще и любовная история. Символ справедливости – весы, выражающий идею соответствия вины и наказания, трансформировался братьями, и весьма остроумно, в такую материю, как деньги. Все расчеты в «Молчании Лорны» произведены честно. А скрупулезность некоторых из них просто поражает. Символ кары небесной – меч оказывается придорожным камнем, которым Лорна оглушает Спиру. А вот огонь, символ Божественного присутствия, является еще и земным огнем, который Лорна разводит в печи, чтобы согреться.

Главная заслуга братьев состоит в том, что они, беспрестанно обращаясь к «маленькому человеку», не делают из него жертву обстоятельств и не снимают с него моральной ответственности. Напротив, они заставляют его вырастать над самим собой.

Это не по плечу главной героине фильма «Розетта» (1999). Но даже и она, отчаявшаяся и разуверившаяся во всем молодая девушка, откуда-то берет силы для борьбы за лучшее в самой себе. И помогает в этом Розетте ее друг Рикюэ, который в финале картины кружит вокруг девушки на мотоцикле, одновременно и наказывая ее за предательство и возрождая к новой жизни. У брессоновской Мушетт, утопившейся в реке от непостижимого одиночества, не нашлось такого друга. Фермеру, проезжавшему на тракторе мимо Мушетт, не было до нее никакого дела. Возможно, брессоновский трактор трансформировался в дарденновский мотоцикл. Если угодно, в «Розетте» братья Дарденны, продолжатели брессоновской традиции, воскрешают утопившуюся Мушетт. Дают ей еще один шанс победить отчаяние…

Нашему рассудку, как гоголевскому Башмачкину, все время не хватает материала, и шинель не задается. А потом, когда шинель пошита, ее вероломно крадут. И она снова сливается с другими вещами, которые нам не принадлежат. Вместе с шинелью Акакий Акакиевич утрачивает и человеческий облик. Дух его сломлен. Трагедия маленького человека русской литературы состоит в том, что он пытается жить рассудком, сводя концы с концами и в житейском смысле, и в бытийном. Подпольный человек Достоевского – это бунт маленького человека, который догадывается, как опасно и подло жить одним рассудком, но жить сердцем, на котором нет ни одного шва, он еще не готов. Сердцем живет Соня Мармеладова, сердцем живет князь Мышкин. Раскольников рвет в клочья своего маленького человека и потом шьет из маленького человека своего большого человека, которого он называет Наполеоном. Но убив старуху и Лизавету, Раскольников понимает, что на личного Наполеона ему не хватит сукна. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Этот вопрос ставит рассудок. Сердце, откликаясь на зов Творца, задает другие, совсем другие вопросы. «Как защитить Божественного Младенца?»

Рассказывая «моральные сказки», Дарденны пытаются ответить только на вопросы сердца, избегая сентиментальности, не приукрашивая взрослых и детей, выброшенных на обочину жизни, и не демонизируя их.

«Лурд»

Французский город Лурд один из самых популярных в Европе центров паломничества. В его окрестностях четырнадцатилетней Бернадетте Субиру явилась Дева Мария. Католическая церковь не сразу поверила набожной Бернадетте. Девушку освидетельствовали медики и признали вполне вменяемой. Характер Бернадетты сочли уравновешенным, что также немаловажно. После чего видению мистически одаренного ребенка придали статус непреложного факта. Это случилось в 1858 г., а в 1933-м Бернадетта была канонизирована. Так незримая реальность символически прорвалась в мир видимый в одной из пиренейских пещер, и проводником незримого стало глубокое сердце. Там, где современники Бернадетты видели только камни, она увидела Дух. И камни словно бы ожили, хотя и не для всех.

Фильм «Лурд» (2009) Джессики Хауснер об отношении людей к чуду как к «божественному фокусу», нарушающему законы природы. Подлинная вера, как известно, не нуждается в чудесах, а вера, понятая ложно, становится целиком зависима от них. Как говорил Александр Шмеман, в Евангелии постоянно звучит призыв поверить без всяких «доказательств», полюбить Христа бескорыстно. И выразил это Шмеман в формуле «не вера от чуда, а чудо от веры»[151].

Страдающая рассеянным склерозом молодая женщина Кристина парализована, и спасти ее может только вера. Не потому ли Кристина и совершает паломничество в Лурд в надежде, что Мадонна поможет ей. Однако, исповедуясь отцу Ниглу, молодая женщина дает понять, что она не готова к внутреннему преображению и не очень-то понимает, что это такое. «Меня часто охватывает гнев. Почему я заболела, а не кто-то другой? Почему я? Иногда я завидую людям, которые могут ходить и делать все нормально, не думая об этом. Есть люди, которым хуже, чем мне, но они не вызывают у меня никакой жалости. Мне хочется быть здоровой и вести нормальную жизнь». Выслушав Кристину, отец Нигл молится о том, чтобы Господь излечил ее душу, и «если на то будет воля Твоя, то и ее тело».

Во время трапезы Кристина рассказывает монахине-волонтерке Сесиль (Э. Лёвенсон) о своем удивительном сне, в котором ей явилась Дева Мария и как будто бы обнадежила ее. Но опытная Сесиль осаживает страдающую рассеянным склерозом паломницу: «Я знаю, это непросто, но мы должны принимать нашу судьбу со смирением. Мы молимся за исцеление нашей души, а не тела. И испытываемые вами страдания могут иметь глубокий смысл».

Французская актриса Сильви Тестю удивительно тонко и точно передала умение Кристины держаться на людях, быть приветливой и даже милой, при внутренней опустошенности и надломленности. Однако есть что-то удивительно детское и беззащитное в ее улыбке, в ее птичьем взгляде, в беспричинно благодарном выражении лица. Хотя благодарить ей, конечно, есть за что.

Приставленная к Кристине молодая волонтерка по имени Мария кормит ее с ложечки, монахиня Сесиль помогает парализованной раздеться и перебраться из инвалидной коляски в удобную постель. Перед сном Сесиль и Мария молятся у ее кровати. На Кристину обратил внимание сопровождающий паломников красавец Куно (Б. Тодескини): гвардеец Мальтийского ордена счел своим долго пожать ее обездвиженную руку. Правда, безобидный знак внимания не ускользнул от Марии. Она позволяет себе приревновать гвардейца к своей парализованной подопечной.

Героиня Сильви Тестю превращается чуть ли не в яблоко раздора. Оспаривает право опекать Кристину паломница с перекошенным инсультом лицом миссис Хартл (Ж. Барбье). Пожилая женщина не раз уводит инвалидную коляску из-под носа флиртующей с гвардейцами Марии. Миссис Хартл – соседка Кристины по номеру в отеле с впечатляющим названием «Мадонна Плаза». Она первая и становится свидетелем чудесного исцеления Кристины – парализованная женщина вдруг поднимается с кровати и идет в ванную причесываться.

Чудо, произошедшее на глазах у многочисленных паломников и их помощников, решительно всех застает врасплох. Кажется, что искренне обрадоваться за Кристину не способен никто. Возникает некий заговор, вдохновительницей которого становится паломница миссис Спор (Х. Баратта). Во время горной прогулки она вызывает отца Нигла на откровенный разговор: «Мы все задаем себе этот вопрос. Почему именно она исцелилась?». Священник дает ожидаемый ответ, а потому, видимо, и неспособный вернуть душевный покой миссис Спор. «Бог свободен. Его воля часто остается тайной для людей, ищущих всегда объяснений. Почему исцелилась она, а не кто-то другой? Таков закон жизни. Один умеет играть на пианино, другой нет. У одного есть дар к языкам, у другого нет. Один богат, другой нет». Не менее, чем миссис Спор, смущен и отец Нигл, он только не подает вида. Начинает-то отец за здравие, а кончает за упокой: от высшей свободы, которой обладает Бог и которой Он одарил человека, отец Нигл переходит к биологической и социальной предопределенности – природная одаренность, общественное положение человека, в связи с которыми речь о свободе теряет всякий смысл.