Роман Перельштейн - Видимый и невидимый мир в киноискусстве Страница 44

Наступает утро. Заночевавшие в стогу сена путешественники открывают глаза. Никаких катаклизмов не произошло. Туман. Колонна танков возвращается с учений. Жизнь входит в привычное русло. Химик-органик больше не ангел. Артиллерийский расчет уже не духи. Город рассеивает резервистов. Город оставляет только одну общую нить, которая отныне будет связывать их: пароль последних в жизни военных сборов – «Карабин-Кустанай». Слова, лишенные, в общем-то, смысла, но понятные поколению сорокалетних. Они дети тех, кто вынес на своих плечах войну, а их сыновья будут проходить срочную службу в Афганистане. Поколению астронома Костина не довелось понюхать пороха, стать частью истории. Герман Костин и его сверстники мучительно ищут самих себя в обстоятельствах заурядных.

«Земля», «Вода», «Огонь», «Небо» – четыре истории, обладающие законченностью новелл. В каждой из них раскрывается та или иная грань внутреннего мира человека ничем не примечательного и, тем не менее, уникального и неповторимого. В мире душ или в мире тел совершается то, что символизируется в Апокалипсисе, в мире духов или в космическом пространстве, в мире духовных сил или в эмпирической истории? Авторы фильма «Парад планет» отвечают однозначно: в мире душ, духов и духовных сил.

Абдрашитов и Миндадзе видят в Апокалипсисе ответственность человека не только за свою жизнь. Они ставят вопрос об ответственности поколения, о призвании поколения, если у поколения вообще может быть какое-то призвание. Наконец, ответственность за свою жизнь немыслима для них без ответственности за свою страну. Каждое поколение так или иначе ищет ответы в мистических глубинах религиозного мироощущения. Вопросы, которые поставил фильм, грандиозны по своему масштабу и в то же время удивительно интимны.

«Герой»

Фильм-притча Чжана Имоу «Герой» (2002) является недвусмысленным ответом на историческую драму Чэня Кайгэ «Император и убийца» (1998). Кайгэ показывает, в какое чудовище может превратиться человек, с маниакальной одержимостью стремящийся к власти. Его Император, блистательно сыгранный Ли Сюэцзянем, – порождение ада. Убийца, покушающийся на жизнь кровожадного тирана, безусловный герой.

Чжан Имоу преподносит фигуру владыки Цинь иначе, а следовательно, иначе трактует и трагедию власти. Его Император – посланец небес, который из двух зол выбирает меньшее: объединив Китай, он кладет предел бесконечным распрям. Перед нами два подхода не только к политике Цинь Шихуанди, но и к самим основам человеческого бытия.

Свои апологеты имеются у сторонников обоих подходов. Иначе проблема не стояла бы так остро ни в III веке до н. э., ни сейчас. То, что ее поднимают китайские кинематографисты, причем режиссеры первой величины, в высшей степени символично. Китай в числе первых столкнулся с идеями прогресса, который выразился в унификации всех сторон жизни. Введение Первым Императором Цинь единой ширины оси для телег поспособствовало принудительному единомыслию не в меньшей мере, чем сожжение книг и уничтожение сословия мудрецов. Не лишним будет напомнить, что идеи прогресса сыграли поистине роковую роль в истории ХХ века.

Фильм Чжана Имоу «Герой» можно разделить на две части. Действие первой разыгрывается в воображении Убийцы и Императора. Именно так мы могли бы назвать персонажей истории, знакомой нам по картине Чэня Кайгэ «Император и убийца». Действие второй части фильма «Герой» разворачивается в действительности. Мы не можем согласиться с кинокритиком А. Артюх, которая провела параллель между интригой «Расёмона» Куросавы и «Героем» Имоу[159]. Имоу ограничивается лишь намеком на философию картины «Расёмон», в которой равноправны все версии развернувшегося в лесной чаще события. Причем ни одна из них не претендует на истинность или претендуют все. Заимствовать концепцию Куросавы целиком он бы не стал.

Итак, в первой части «Героя» поэтизируется воображаемая реальность, те версии событий, которые окажутся предумышленно, а затем и невольно искаженными. Цвет одежд воображаемой реальности красный и голубой. Во второй части тем же поэтическим языком повествуется о действительных событиях. Цвет их одеяния белый. К действительным событиям относятся и воспоминания. Чтобы не путать их с настоящим временем экранной истории, режиссер вводит новый цвет. Воспоминания мы узнаём по струению зеленого шелка.

В фильме Чжана Имоу существует примечательный парадокс, который позволяет нам постичь замысел режиссера: события воображаемой реальности ограничиваются пределами умопостигаемой области, а значит, – и рубежами видимого мира. Воображение как будто бы «не дотягивается» до высших смыслов бытия, хотя и из кожи вон лезет. Действительность же как таковая, без прикрас воображения персонажей, оказывается сопредельна с областью непостижимого и творится за рубежом видимого мира. Она прочно связана с незримым миром, а именно со смыслом жизни всех героев фильма.

Владыка Цинь (Чэнь Даомин) собирается завоевать все земли Китая. Благодаря политическим и военным реформам циньскому правителю удастся осуществить свой грандиозный замысел. Неудивительно, что на жизнь будущего императора покушаются. Среди заговорщиков мастер Безымянный, убедительно сыгранный Джетом Ли. Благодаря хитроумному плану, который мастер разрабатывает вместе со своими соратниками-меченосцами Небом (Донни Йен), Сломанным Мечом (Тони Люн Чу Вай) и Летящим Снегом (Мэгги Чун), ему удается, по меркам простого смертного, почти вплотную приблизиться к будущему императору. Их разделяют десять шагов. Безымянный в совершенстве владеет мечом, но для того чтобы убить узурпатора, ему придется воспользоваться не своим оружием, а мечом своего заклятого врага. Прозорливому правителю удается раскрыть заговор, но уже слишком поздно: стража находится на расстоянии ста шагов от трона. Однако Император не теряет самообладания. Он спрашивает Убийцу о его происхождении, ведь подданный Цинь не смог бы решиться на такое. Мастер Безымянный отвечает, что он житель царства Чжао.

Чтобы стало понятно, какие чувства питает житель Чжао к императору, обратимся к истории. После битвы при Чанпине, которая состоялось в 260 г. до н. э. между войском Цинь и Чжао, циньский полководец Бай Ци, нарушив свое обещание сохранить пленным жизнь, закопал в землю живьем 400 000 чжаоских воинов. В картине Чэня Кайгэ «Император и убийца» будущий Цинь Шихуанди лично отдает приказ подвергнуть подобной казни всех выживших после осады Ханьданя детей.

Вернемся в императорские покои. Правитель царства Цинь понимает, что он обречен, однако мастер Безымянный медлит. Дело в том, что в рядах тираноборцев возник раскол. Каллиграф и ратник Сломанный Меч призывал Безымянного отказаться от плана мести, так как он признал за правителем Цинь право объединить под одним небом всех жителей Срединной страны. Таким образом, Убийца предстал перед Императором, раздираемый сомнениями. Он решает – казнить узурпатора или исполнить волю Сломанного Меча: покориться силе, которая, быть может, и вправду имеет небесное происхождение.

Фильм «Герой» делится не только на две части, первая из которых разыгрывается в воображении, а вторая разворачивается в действительности. Он состоит из трех новелл. Каждой новелле соответствует свое колористическое решение.

Поистине удивительно, что цветовой символизм китайского режиссера Чжана Имоу и русского поэта Марины Цветаевой находятся в перекличке.

Красные тона первой новеллы рифмуются с областью чувственности. Цветаева уподобила степень силы подобной любви алому огню. Коварно заколов своего возлюбленного по имени Сломанный Меч, Летящий Снег явила не только всю силу своих чувств, но и обнаружила всю их слабость. Ее приступ ревности ничем не отличается от бесчувственного соития Сломанного Меча с ученицей Луной. Император не верит Безымянному, который рассказывает о том, как он одного за другим уничтожил всех заговорщиков. Рассказ его лишь выдумка, которая позволит Убийце приблизиться к владыке Цинь. Заклятые враги Императора, которых он уважает, не могли поддаться столь низменным страстям.

В этой же новелле Безымянный вручает правителю иероглиф, начертанный на красном полотнище. Обозначает иероглиф слово «меч». Подобно трофею, полотнище с каллиграфически безупречным изображением висит за спиной Императора.

Голубые тона второй новеллы рифмуются со сверхъестественной прозорливостью владыки Цинь. Ему помогают демоны или предки, предупреждая о заговоре языками пламени. Цветаевский огнь-синь имеет прямое отношение к властолюбию правителя. Будущий император излагает мастеру Безымянному свою версию случившегося. Он уверен, что трое заговорщиков пожертвовали своими жизнями, чтобы четвертый, который якобы расправился с ними, оказался в десяти шагах от цели. Убийца вынужден признать правоту Императора, однако все же кое-чего тот не знает.