Роман Перельштейн - Видимый и невидимый мир в киноискусстве Страница 46

Христианское откровение и греческая философия идут разными путями: мистик свидетельствует об Истине, философ доказывает истину. Это два несхожих образа мышления, два различных способа переживания Истины. Иоанн Златоуст говорил: «Природа рассудочных доводов подобна лабиринту – нигде не имеет конца и не позволяет мысли утвердиться на каком-нибудь основании»[162]. Если символом логической аргументации становится лабиринт, то символом абсолютных ценностей – сердце. Оно же является органом совести. Но чтобы избежать соблазна автономной морали, которая опирается на превратно истолкованную коллективную совесть (совесть нации, класса, конфессии), скажем, что речь идет о глубоко личной совести, о совести как самой тонкой и самой прочной нити, соединяющей человека с Богом. Вот почему происхождение такой совести не от мира сего.

Речь философа обращена к здравому смыслу, к способности слушателя мыслить логически. Речь пророка обращена к сердцу, к его способности гореть тем же огнем, что горит сердце мира. Вот почему пушкинский пророк призван глаголом жечь сердца, а не вести через лабиринт мысли. Не внешние доводы убеждают того, кто внемлет пророку, а опыт глубокого сердца. Без внутреннего преображения слушающего нет и пророческого слова. Философия же может существовать и сама по себе, сама для себя, опираясь на логическую аргументацию. Последняя, по замечанию Честертона, есть род сумасшествия, если она утрачивает связь с реальностью духовных переживаний. Честертон пишет: «обычно поэты сходят с ума тогда, когда их разум ослаблен рационализмом»[163].

Все эти размышления имеют прямое отношение к фильму «Герой».

Владыка Цинь, повернувшись к убийце спиной и любезно предоставив ему свое оружие, предается созерцанию. Он пытается разгадать иероглиф, который написал каллиграф и воин Сломанный Меч.

«Меня только что осенило! – восклицает правитель. – Этот иероглиф Сломанного Меча вовсе не о технике владения мечом. Но о высшем идеале искусства фехтования. Первое достижение искусства боя – это единство человека и меча. Как только таковое единство достигнуто, даже травинка может стать оружием. Второе достижение – когда меч находится в сердце воина, даже когда его нет в его руке. Тогда воин сможет поразить врага с расстояния в 100 шагов даже голыми руками. И высшее достижение – отсутствие меча и в руке, и в сердце. Тогда боец находиться в мире со всем миром. Он клянется не убивать и нести мир человечеству».

Мастер Безымянный с мечом в руке оказывается за спиной правителя. К этому рывку он готовился десять лет. Но мастер отказывается от плана мести. «Ваше Величество, – говорит мастер, – ваша проницательность убедила меня в том, что вы преданы высшему идеалу искусства владения мечом. Поэтому я не могу убить вас».

Безымянный уверовал в то, что Ин Чжэн – будущий император Цинь Шихуанди предан высшему идеалу владения мечом или владения самим собою, что одно и то же. Ведь в минуту смертельной опасности он сумел забыть о себе ради «высшего мотива», как называет Безымянный абсолютное благо. А тот, кто владеет собою, владеет и миром.

Правитель земли Цинь не прибегает к логической аргументации в пользу единовластия и единоначалия. Он говорит: «Меня только что осенило!». То есть он свидетельствует, а не доказывает. И это единственное, что могло бы убедить и усмирить ратника. И это единственное, что могло бы убедить и усмирить народ, которым будущий император собирается править. Вот здесь-то и заявляет о себе новая опасность. Трагедия фанатичной слепой веры…

3 декабря 1965 г. в Институте философии бывший фронтовик и лагерник, опальный мыслитель Григорий Померанц выступил с докладом, который назывался «Нравственный облик исторической личности». Выступление вошло в историю как антисталинское. Померанц в своей речи сравнил объединителя Китая – Первого Императора Цинь с Иосифом Виссарионовичем Сталиным и показал, что нет такой высокой цели, которая оправдывала бы любые средства.

Приведем обширную цитату из доклада Померанца, который не утратил своей актуальности и по сегодняшний день.

«Жили-были два императора, один в Индии, другой в Китае – Ашока и Цинь Ши Хуаньди. Оба имели перед собой прогрессивную задачу – объединение страны. Ашока с этой прогрессивной задачей не справился. Он поддался ложной жалости, неправильному гуманизму <…> не сумел отличить прогрессивных войн от реакционных. Едва завоевав одно царство, он вложил меч в ножны, отказался от всякой войны и, вместо того чтобы посылать за границы свои армии, стал рассылать буддийских монахов, которые несли трудящимся соседних стран реакционный религиозный дурман: “не отымай чужой жизни, не бери того, что тебе не принадлежит, не лги” и т. д.

Зато Цинь Ши Хуан (ди – вроде августа) был правильный гуманист. Если враг не сдавался, он его уничтожал; если сдавался – тоже уничтожал. Правда, слова “гуманизм” (по-китайски это звучит “жень”) Цинь Ши Хуан не любил, и книги, в которых толковалось про “жень”, велел сжечь, а заодно и все другие книги, кроме трудов по сельскому хозяйству, военному делу и гадательных книг. И книгочеев-интеллигентов, толковавших насчет “жень”, собрали и перетопили в нужниках или подвергли другим позорным казням. Всех таких интеллигентов оказалось 400 человек. Прослойка еще не успела разрастись, и задача Цинь Ши Хуана оказалась сравнительно простой.

Очистив страну от неправильного гуманизма, Цинь Ши Хуан объединил Китай и основал единое китайское государство на твердых принципах: за недоносительство – казнь, за донос – повышение по службе или другое поощрение. Были построены великие стройки древнего Китая, в том числе Великая китайская стена, которая стоит и поныне <…>.

Это великолепное государство обладало только одним недостатком: жить в нем было нельзя»[164].

Доклад Померанца произвел эффект разорвавшейся бомбы. Докладчик чудом не пострадал, хотя последователи отечественного Цинь Шихуаньди, читай Сталина, еще находились у власти и готовы были бороться за ее легитимность любой ценой.

Померанц посмел поставить нравственный облик исторической личности выше всех ее титанических свершений.

На этом-то и сыграл Чжан Имоу, изобразив безжалостного деспота воином, поэтом и мудрецом, который способен различать духов и читать знаки Неба. Другими словами, режиссер выдвинул на первый план нравственный облик Цинь Шихуанди и тем самым признал его историческую правоту. Приключенческий жанр китайского фэнтези не снимает напряжения философской проблематики «Героя», но контрабандно проносит в наше сознание идеологию того прогресса, для которого хороши все средства. Контрабандно, потому что эта идеология прикрыта гуманистическим проектом и едва ли не христианским отказом от насилия. Не стал же Безымянный сводить счеты с владыкой Цинь.

Убийца говорит Императору: «Сломанный Меч сказал: “Люди страдали от многолетних войн. Только правитель Цинь может остановить хаос, объединив всё под небесами”. Он просил меня отказаться от Вашего убийства ради всеобщего блага. Он сказал, что страдания одного человека – ничто по сравнению со страданиями целых народов. Соперничество Чжао и Цинь – мелочь по сравнению с высшим мотивом».

Как знакома нам эта риторика. Идея объединения страны, которая, к сожалению, способна подпитываться только ненавистью к внутреннему и внешнему врагу. Идея ничтожности отдельно взятой человеческой жизни. Наконец «высший мотив», который оправдывает любой террор. Сравнивая Германию с Данией, Померанц в своей антисталинской речи сказал: «В обеих формально сохранилась одна и та же знаковая система, в которой высшие моральные ценности были связаны со знаками “Христос”, “бессмертие души” <…>. В обеих странах происходило развитие капитализма, но Дания не имела дополнительной нагрузки в виде задачи объединения страны»[165].

Когда во имя идеи могучего государства приносятся великие жертвы, время от времени появляется соблазн оправдать их. И тогда над головой узурпатора возникает некое весьма опасно свечение.

Поэт А. Межиров обыграл поговорку «лес рубят – щепки летят» в строчках: «По своим артиллерия лупит, – / Лес не рубят, а щепки летят». Лес, если посмотреть на вещи шире, – это мечта о высшей социальной гармонии, о материальном благоденствии, а щепки – это люди. Рай на Земле – самая страшная человеческая мечта. Когда становится понятным, что построить его невозможно, щепки лететь не перестают, потому что дровосеки, живущие в каждой душе, в самом ее поверхностном слое, уже не могут остановиться. Все тираны, от Цинь Шихуанди до Сталина, это лишь проекции поверхностных запросов человеческой души. Она призвана жить на глубине, а значит, и дать глубокую оценку деятельности этих исторических личностей. И вот здесь самое время обратиться к греческой философии, уроки которой усвоил не только секулярный мир, но и христианство, которое нуждалось «в рациональном обосновании своих догматов»[166].