Нога - Кожушаная Надежда Павловна Страница 4

Он ушел из комнаты, прошел к выходу, растерянный такой явной неприязнью. Подошел к старому вахтеру, с которым одним у него все было обговорено. Тот, завидев Мартына, встал и вытащил папиросы. Мартын закурил, и они постояли молча у открытой двери. Около военкомата сидел на тротуаре студент и торговал букетами опавших листьев: двадцать копеек пучок. Рядом с ним стояли еще двое в туфлях на высоких каблуках.

— Мать пишет? — спросил вахтер.

Мартын дернул головой вверх: еще как! Не то слово.

— Э-э! — Вахтер выдохнул дым, и они оба, по-разному, посмотрели на студентов.

— Римский-Корсаков. «Полет шмеля», — объявили вдруг по транзистору. Мартын не поверил, изумился — и заржал вдруг истерически. Его не поняли. Он смотрел на удивленные лица и смеялся во все горло и не мог остановиться.

Он умылся и вышел из туалета опять в боевом настроении, даже задержался у Доски почета, где висел его портрет, и услышал случайно, как Анжелика — та, некрасивая, — выговаривала мужику с бородой:

— …инвалид, между прочим!.. и орден… грубить!.. интернациональный долг… за Родину… Где? Вы не знаете — где?!

И это заступничество было так неожиданно и приятно, что Мартын внимательно рассмотрел Анжелику, когда она шла к их комнате.

А в комнате, где все трое работали молча, опять рассмотрел Анжелику, стараясь не видеть ту, высокую, которая уже точно была проиграна. Нет, никакого более унизительного имени, чем Анжелика, для нее нельзя было придумать.

— Анжелика, — сказал он. — Ты почему горбишься?

— У меня кифасколиоз, — ответила она.

— Лечиться надо. — Мартын был рад, что на высокую ему теперь наплевать.

Дома он пересчитал деньги — уже порядочная пачечка трешек, уложил по трем разным местам. Посидел. На будильнике было всего десять.

Он надел протез и вышел в длинный коридор, включая по дороге лампочки. Добрался до телефона, набрал номер по записной книжке:

— Добрый вечер. Извините, что поздно. Анжелику можно к телефону?.. Анжелика? Это Валера Мартынов. Не ожидала? У тебя нет случайно какого-нибудь пособия по математике? Почему поступать? Я могу и восстановиться на первом. Да. Если найдешь, завтра на работу принеси? Спасибо. Пока. — Повесил трубку и пошел в комнату, выключая лампочки.

Сидел в комнате с другим выражением на лице: как будто ему пообещали не пособие, а нечто большее, им еще не изведанное.

И перед тем, как уснуть, включил магнитофон и послушал, кажется, «Пинк Флойд». Попел. Лег удобнее и закрыл глаза. Снов он больше не видел.

9. Покушение

Ночью дверь в комнату Мартына открылась. Человек вошел и долго стоял у двери, вслушиваясь в дыхание спящего. Вытащил нож — нож едва видно сверкнул в свете с улицы, — и пошел к кровати, неслышно и отчаянно. Наткнулся в темноте на протез, стоящий у кровати, загрохотал стулом и протезом. Мартын вскочил, вошедший упал, Мартын хватил его протезом, наткнулся рукой на нож, закричал от боли, — и сразу спрыгнул с кровати и ударил вошедшего, машинально, как учили, крикнул:

— Помогите!

А тот застонал и пробормотал что-то неразборчиво, ясно было только одно слово:

— Слабо!.. — и мычал, и ругался по-своему, на языке, которому Мартына не учили ни в школе, ни на первом курсе института.

10. Формальности

— В мире страстей, — сказал следователь. — Садись.

Мартын сел — у него была перевязана рука, ему было неудобно на костылях, — сел и сразу сказал:

— Я его не хотел так… уродовать. Мне сейчас сказали, что он… Квартира была закрыта, у него нож…

— Ну и зря сказали, — ответил следователь.

Мартын потянулся за спичками, и следователь не помог ему.

— А ты нормально отделался. Сам ходишь.

— Повезло. Если бы не нога, он попал бы в кишки, а не в руку.

— Нога?

— Я ставлю ее на стул у кровати, чтобы сразу дотягиваться. А он споткнулся, и я проснулся. А то бы прирезал, как свинью. Я же оборонялся.

— Не волнуйся.

— Я не волнуюсь. — Мартын осекся и почувствовал, что может поймать у следователя то самое, брезгливое выражение, каким смотрела высокая девушка, и это почему-то успокоило его.

Следователь достал бумаги, ручку, пачку фотографий.

— Ну что. Дело будет продолжено, но с тобой мы прощаемся. Остались формальности. Кого из этих женщин ты знаешь? — Перед Мартыном легли фотографии, на одной из них была Камилла.

Он ткнул в ее фотографию. Следователь кивнул, писал.

— Имя, где познакомились, когда.

— Камилла. Еще до присяги. Фамилию не знаю. Следователь писал: он знал наперед и писал вперед.

— Больше не встречались, — не спрашивал — диктовал сам себе.

— Откуда? Нас после присяги через сутки уже…

— И напавший на вас вам не известен.

— Я его видел один раз, тогда. Обычно дома был ее отец, один раз — брат. Но сам бы я его не вспомнил.

— Значит, что. Ваше присутствие в госпитале в день смерти девушки подтвердили более двадцати человек. Алиби есть. — И вдруг замолчал, как будто ждал.

— А как? — сказал Мартын. — Я что, на протезе… на минуточку смотался, убил и приехал?

— Конечно, — улыбнулся следователь. — Конечно нет. И у напавшего на вас тоже нет доказательств, хотя он считает, что есть. Но юридической силы они не имеют. Хотя понять его можно: сестра умерла, через неделю — отец.

— Отец?

— Отец Камиллы, через неделю после похорон. Но брат ее категорически утверждает, что в течение нескольких вечеров слышал мужской смех возле дома.

— Нельзя же резать незнакомого человека за то, что кто-то где-то смеялся. Он с ума сошел.

— Да, может быть. Кстати, похоже. Он утверждает также, что, когда Камилла начала уходить по вечерам, он выследил ее и ее мужчину. И категорически утверждает, что это был ты.

— Пусть проверит числа. — Мартын пожал плечами.

— Потом они стали запирать ее на ночь, — продолжал следователь, — но однажды она все-таки выбралась из дома и вернулась только через день… Не вернулась — ее нашли утром без памяти. Кто-то над ней издевался, и издевался, судя по «почерку», профессионально. Вечером она умерла. И тогда ее брат нашел в ее вещах вот это. — Он выложил перед Мартыном еще одну фотографию. Тот взял ее — и сразу повернул обратной стороной. Следователь внимательно смотрел на него.

— Насчет дарственной надписи — не красней. В армии пошлятина — дело известное. И этот почерк твой, экспертиза установила. Но оснований для обвинений это не дает. Естественно. Хотя брат девушки решил, что дает, и взялся за розыск. И ведь искал почти полгода, упорно! Нашел, опознал. В принципе, его можно понять: сначала сестра, потом отец. Потом — восток, это тоже что-то… Распишись.

Мартын расписался.

— Теперь что?

— Все. Можно идти.

Мартын неловко, грузно вставал, следователь опять не помог.

— А как у нее фамилия? — кивнул Мартын на фотографию Камиллы.

— Зачем тебе?

— А я-то что? — почти крикнул Мартын.

— Ну, — следователь удивился. — Спокойно, — встал, чтобы проводить. — Все нормально. Иди и лечись.

— А я в Архангельск собирался, — сказал Мартын. — Парень один из госпиталя женится.

— А вы переписываетесь, поддерживаете отношения? — Следователь отвернулся, чтобы высморкаться, и Мартын успел схватить со стола фотографию, которую видел последней.

— Конечно, — сказал Мартын. — Я сам, может быть, женюсь. Еще не решил. На сотруднице.

— А, прости, который протез? — спросил следователь.

— Вот.

— Да? Я бы не догадался. А из чего?

— Дюралевый.

— Да, у нас протезы чудовищные. Хотя я бы не догадался.

Он вывел Мартына на улицу и уже совсем искренно удивился, когда увидел, что Мартын приехал на мотоцикле с коляской:

— Это ты на мотоцикле катаешь?

— Да. — Мартын сложил костыли в коляску.

— Ты смотри! Действительно, молодец.

— Обживаемся.

— И в Архангельск на мотоцикле?