Марина Бородицкая - Ода близорукости

Марина Бородицкая

Ода близорукости

Что касается бытия

Что меня завораживает в стихах Марины Бородицкой — меня, человека в поэзии стороннего, прохожего, то есть законченного прозаика с головы до пят, — это удивительное сочетание мужества, нежности и абсолютной, звонкой ясности смысла. Мне всегда казалось, что именно эта смесь необходима для прозы. Поэтому я откровенно завидую стихам Марины Бородицкой. Она умеет в несколько строф, даже в несколько строк… даже в четыре строки вложить то, ради чего я корячусь за письменным столом месяцами и даже годами.

Она умеет взглянуть окрест взглядом начисто лишённым поэтического дурмана, той бормочущей кисеи, в которую обычно запелёнуто сознание робких поэтов. Она как бы не зависит от поэтических средств, хотя владеет этими средствами весьма умело.

Что касается бытия (это неплохо звучит: «что касается бытия») и всего, что к нему прилагается (перечислять не стану, это значило бы цитировать книгу от первой до последней строки), то я б в этом мире — мире Марины Бородицкой — хотела бы обитать. Может быть, потому, что наряду с высокой трагедией осознания конечности человеческого пути, в этом её мире существует и радость, и горькое счастье, и тёплый юмор, и стремление к выси, и сострадание — всё то, что вообще составляет смысл жизни. И смысл поэзии.

Дина Рубина

ОДА БЛИЗОРУКОСТИ

Слава тебе, о бесшабашный хрусталик,и тебе, подруга его, строптивая роговица!Вы своей преломляющей силы не рассчитали,на далёкую перспективу не дали мне подивиться.Никогда мне орлиным взором не охватить перспективы,а сидеть мне, уткнувшись носом в парчовую ряску,в плиссировку раковины, в поволоку сливы,придорожного лопуха кольчужную вязку.Я снимаю очки и вижу цветные пятнаи вокруг фонарей лохматые ореолы.Круговая порука близости. Нам понятно,что художник имел в виду, мы ведь той же школы.

Я снимаю очки — как будто бы остаюсь без кожи,а это я надеваю защиту от вашей вселенной:в трёх шагах от меня вы можете корчить рожи,а я буду вам улыбаться улыбкой блаженной.

Слава тебе, миопия! слава неправильной формеглазного яблока, удлинённого вроде грушовки,мелочам и подробностям, бусинам в птичьем корме,обнажённой лампочке в радужной растушёвке!

* * *

Ощущение сгущающейся тьмы.Ощущение сгущающейся тьмы.Можно, в сущности, на этом оборвать,Но зачем тогда на свете были мы?

Можно, в сущности, оставить две строки,Нить из брюха не тянуть, как паучки,Свет рассеянный в себя не собиратьИ лучи не концентрировать в пучки.

«Выжигание глаголом», экий вздор,Кем-то в детстве передаренный набор…Ощущение сгущающейся тьмы.Луч направленный. Дымящийся узор.

* * *

Ласковая ты бабушка,история Древнего мира:всё картинками баловала,сладостями кормила.Был на диване триклиний,триумвират на кресле,триста спартанцев за шкафомвраз выдыхали: «Йесли!»

Строгая ты учительница,история Средневековья:всё рисовала виселицу,всё рифмовала с кровью.Всё же твои ужастикинаши питали грёзы:Йорки шли на Ланкастеров,алые тлели розы…

Злая ты, злая мачеха,нынешняя история,алчности математика,ненависти фактория.Ядерные пастилки,лагерное барокко, —и ни единой картинки,ни одного урока.

* * *

Ещё последняя нам сластьдана в наследство:сначала в отрочество впасть,не сразу в детство.

О, там обиды велики,победы хрупки,но утешают пустяки:косынки, юбки.

Там каждый взгляд, что бросил они вздох невнятныйс подругами обговорёнтысячекратно.

Там можно сделать встречный шагкак одолженьеи целоваться просто так,без продолженья.

* * *

В этот час, когда окна уже горятиз ноябрьской тьмы по краям фасадаи последние несколько дошколятмолчаливо ждут у крыльца детсада, —

в этот час капризничает душа:ни гулять не хочет, ни даже в гости,у окна стоит, на стекло дыша,и ладони трёт в диатезной коросте.

То ли скушно ей, то ли тошно ей,только знай сопит, только тянет шею:не видать ли там дорогих теней?Ведь придёт же кто-нибудь и за нею.

* * *

«Бог — это совесть», — сказала бабушка Вера.Под утюгом орошённая блузка дымилась.Бог в этот миг, обнаружив меня у торшера,щёлкнул разок по затылку, и вот — не забылось.

Бабушка так говорила о глаженой блузке:«Вещь — совершенно другая! ведь правда? ты видишь?»С дедом они перекрикивались по-французски,только потом я узнала, что это идиш.

Дед же Наум учил меня бегать и дратьсяи по-латыни ворчал, что хомини хомо —волк. Я не верила деду, я верила в братство,в дружество, равенство, счастье и бегство из дома.

А ещё так смешно говорила бабушка Вера:«Честью клянусь», не просто «честное слово».«Бога гневишь, — вздыхала, — ну что за манера!Ты вот поставь-ка себя на место другого».

ТАЙМ-АУТ

Щепка лезет на щепку,точка на запятую,скрепка кусает скрепкув скобочку завитую.

Книжка с другою книжкойсхлопнулись второпях:дрожью дрожит чуть слышнойтом о двух корешках.

Кошки поют на крышахславу бескровным войнам,ангел с трубою, слышишь,время играть отбой нам

и разливать по фляжкамто, что даётся даромкошкам и деревяшкам,книгам и канцтоварам.

* * *

…Царь, царевич,

король, королевич,

сапожник, портной, —

говори поскорей,

кто ты будешь такой!

Мой детский выбор был — сапожник,Ну в крайнем случае, портной,Но уж не царь, не королевич —Бездельник толстый и смешной.

Штаны просиживать на троне —Занятие для дураков,А ты попробуй, шут в короне,Стачай хоть пару башмаков!

Поёт сапожник за работой,Постукивает молотком,Вокруг детишки-обормотыПриплясывают босиком…

И всё сбылось: труды и пляски,И ремесло, и прочный кров,И было весело, как в сказке,Как в пьесе «Город мастеров».

Лишь как-то раз на дальнем бреге,На том крыльце, на склоне дняСоблазны королевской негиНа миг забрезжили, дразня.

…И деревянные колодкиКрошатся, как негодный мел,И опостылели подмётки,И молоток осточертел.

Но в доме подрастают дети,И день отлажен и толков, —И есть ли что-нибудь на светеВажней удобных башмаков?

* * *

Господи, я не владею умами,я и собой-то владею с трудом,только дверями, дворами, домами,светом слабеющим, снегом и льдом.

Господи, душами я не владею,вот ведь и эту придётся вернуть, —только сугробами в сетке ветвей исветом, ещё голубеющим чуть.

Господи, я не владею сердцами,я и своё-то теряла сто раз,только хрущёвок глухими торцами,светом из окон, слезами из глаз.

* * *

А пока небесные глаголыСлуха не коснутся наконец,Ты сидишь в витрине полуголый —В точности египетский писец.

В гулком Лувре эхо полнит своды,И привычно взяв тебя в кольцо,Тычут пальцами экскурсоводыИ зевают школьники в лицо.

Ты, конечно, тоже чудо света,Но туристу будоражит кровьБольше безголовая Победа,Да ещё безрукая Любовь.

А тебе, как псу, велели: жди, мол!Сорок пять веков не отмирай!…И уставлен взгляд поверх и мимо,И папируса откатан край.

КАРТИНКИ С КЛАДБИЩА