Маргарита Алигер - Зоя

Маргарита Алигер

Зоя

В первых числах декабря 1941 года в селе Петрищеве, близ города Вереи, немцы казнили восемнадцатилетнюю комсомолку, назвавшую себя Татьяной. Она оказалась московской школьницей Зоей Космодемьянской.

«Зоя» — невыдуманная поэма. Я писала её в сорок втором году, через несколько месяцев после гибели Зои, по горячему следу её короткой жизни и героической смерти. Когда пишешь о том, что было на самом деле, первое условие работы — верность истине, верность времени, и «Зоя», в сущности, стала поэмой и о моей юности, о нашей юности. Я писала в поэме обо всём, чем жили мы, когда воевали с немецким фашизмом, обо всём, что было для нас в те годы важно. И как трагической осенью сорок первого года, вечером Октябрьской годовщины, слушала вся страна речь Сталина из осаждённой Москвы. Эта речь означала тогда очень много, так же как и ответ Зои на допросе: «Сталин на посту».

С тех пор прошло более двадцати пяти лет, густо насыщенных всенародными событиями и переживаниями, грозными потрясениями и прозрениями. Я пережила их всем своим существом и существованием, а Зоя нет. Я знаю оценку, данную Сталину и его деятельности историей, и этим я сегодня отличаюсь от Зои. Такого различия не было между нами, когда писалась поэма, и я не считаю себя вправе корректировать её теперь с высоты своей сегодняшней умудренности. Я печатаю поэму так, как она была написана в сорок втором году, ради исторической и душевной правды той эпохи, потому что нужно знать правду о прошлом, чтобы полной мерой понимать правду настоящего.

ВСТУПЛЕНИЕ

Я так приступаю к решенью задачи,как будто конца и ответа не знаю.Протертые окна бревенчатой дачи,раскрыты навстречу московскому маю.

Солнце лежит на высоком крылечке,девочка с книгой сидит на пороге.

«На речке, на речке,на том бережочке,мыла Марусенька белые ноги…»

И словно пронизана песенка этажурчанием речки и смехом Маруси,окрашена небом и солнцем прогрета…

«Плыли к Марусенькесерые гуси…»

Отбросила книгу, вокруг поглядела.Над медными соснами солнце в зените…Откинула голову, песню допела:

«Вы, гуси, летите,воды не мутите…»

Бывают на свете такие мгновенья,такое мерцание солнечных пятен,когда до конца изчезают сомненьяи кажется, мир абсолютно понятен.И жизнь твоя будет отныне прекрасна —и это навек, и не будет иначе.Все в мире устроено прочно и ясно —для счастья, для радости, для удачи.Особенно это бывает в началедороги,когда тебе лет еще малои если и были какие печали,то грозного горя еще не бывало.Все в мире открыто глазам человека,Он гордо стоит у высокого входа.… Почти середина двадцатого века.

Весна девятьсот сорок первого года.Она начиналась экзаменом школьным,тревогой неясною и дорогою,манила на волю мячом волейбольным,игрою реки, тополиной пургою.

Московские неповторимые весны.Лесное дыхание хвои и влаги.…Район Тимирязевки, медные сосны,белья на веревках веселые флаги.Как мудро, что люди не знают заранетого, что стоит неуклонно пред ними.— Как звать тебя, девочка?— Зоей.— А Таня?— Да, есть и такое хорошее имя.

Ну что же, поскольку в моей это властитебя отыскать в этой солнечной даче,мне хочется верить, что ждет тебя счастье,и я не желаю, чтоб было иначе.В сияющей рамке зеленого зноя,на цыпочки приподымаясь немножко,выходит семнадцатилетняя Зоя,московская школьница-длинноножка.

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Жизнь была скудна и небогата.Дети подрастали без отца.Маленькая мамина зарплата —месяц не дотянешь до конца.Так-то это так, а на поверкуне скучали.Вспомни хоть сейчас,как купила мама этажерку,сколько было радости у нас.Столик переставь, кровати двигай,шума и силенок не жалей.Этажерка краше с каждой книгой,с каждым переплетом веселей.Скуки давешней как не бывало!Стало быть, и вывод будет прост:человеку нужно очень мало,чтобы счастье встало в полный рост.

Девочка, а что такое счастье?Разве разобрались мы с тобой?Может, это значит — двери настежь,в ветер окунуться с головой,чтобы хвойный мир колол на ощупьи горчил на вкуси чтобы тыв небо поднялась —чего уж проще б! —а потом спустилась с высоты.Чтоб перед тобой вилась дорога,ни конца, ни краю не видать.Нам для счастья нужно очень много.Столько, что и в сказке не сказать.

Если в сказке не сказать, так скажетзолотая песня, верный стих.Пусть мечта земной тропинкой ляжету чиненых туфелек твоих.Все, за что товарищи боролись,все, что увидать Ильич хотел…Чтоб уже не только через полюс —вкруг планеты Чкалов полетел.Чтобы меньше уставала мамаза проверкой письменных работ.Чтоб у гор Сиерра-Гвадаррамапобедил неистовый народ.Чтоб вокруг сливались воединовести из газет, мечты и сны.И чтобы папанинская льдинадоплыла отважно до весны.

Стала жизнь богатой и веселой,ручейком прозрачным потекла.Окнами на юг стояла школа,вся из света, смеха и стекла.Места много, мир еще не тесен.Вечностью сдается каждый миг.С каждым днем ты знаешь больше песен,с каждым днем читаешь больше книг.Девочка, ты все чему-то рада,все взволнованней, чем день назад.Ты еще не знаешь Ленинграда!Есть еще на свете Ленинград!

Горячась, не уступая, споря,милая моя, расти скорей!Ты еще не видывала моря,а у нас в Союзе сто морей.Бегай по земле, не знай покоя,все спеши увидеть и понять.Ты еще не знаешь, что такоесамого любимого обнять.

Дверь толкнешь — и встанешь у порога.Все-то мы с утра чего-то ждем.Нам для счастья нужно очень много.Маленького счастья не возьмем.Горы на пути — своротим гору,вычерпаем реки и моря.Вырастай такому счастью впору,девочка богатая моя.

И встал перед ней переполненный мир,туманен и солнечен, горек и сладок,мир светлых садов, коммунальных квартир,насущных забот, постоянных нехваток,различных поступков и разных людей.Он встал перед ней и велел ей пробитьсясквозь скуку продмаговских очередей,сквозь длинную склоку квартирных традиций.Он встал перед ней, ничего не тая,во всей своей сущности, трезвой и черствой.И тут начинается правда твоя,твое знаменитое единоборство.Правда твоя.Погоди, не спеши.Ты глянула вдаль не по-детски сурово,когда прозвучало в твоей тишиэто тяжелое русское слово.Не снисходящее ни до чего,пристрастное и неподкупное право.

Звучит это слово,как будто егоИльич произносит чуть-чуть картаво.И столько в нем сухого огня,что мне от него заслониться нечем,как будто бы это взглянул на меняДзержинский,накинув шинель на плечи.И этому слову навеки данобыть нашим знаменем и присягой.Издали пахнет для нас онопечатною краской, газетной бумагой.

Так вот ты какой выбираешь путь!А что, если знаешь о нем понаслышке?Он тяжкий.Захочется отдохнуть,но нет и не будет тебе передышки.Трудна будет доля твоя, трудна.Когда ты с прикушенною губоюиз школы уходишь домой одна,не зная, что я слежу за тобою,или когда отвернешься вдруг,чтобы никто не увидел, глотаяупрек педагога, насмешку подруг,не видя, что я за тобой наблюдаю,я подойду и скажу тебе:— Что ж,устала, измучилась, стала угрюмой.А может, уже поняла: не дойдешь.Пока еще можно свернуть, подумай.Недолго в твои молодые летак другим, не к себе, относиться строже.Есть прямолинейность и прямота,но это совсем не одно и то же.Подруги боятся тебя чуть-чуть,им неуютно и трудно с тобою.Подумай: ты вынесешь этот путь?Сумеешь пробиться ценою любою?

Но этот настойчивый, пристальный светглаз, поставленных чуточку косо.Но ты подымаешься мне в ответ,и стыдно становится мне вопроса.И сделалась правда повадкой твоей,порывом твоим и движеньем невольнымв беседах со взрослыми,в играх детей,в раздумьях твоих и в кипении школьном.Как облачко в небе,как след от весла,твоя золотистая юность бежала.Твоя пионерская правда росла,твоя комсомольская правда мужала.И шла ты походкой, летящей вперед,в тебе приоткрытое ясное завтра,и над тобою, как небосвод,сияла твоя большевистская правда.

И, устав от скучного предмета,о своем задумаешься ты.…Кончатся зачеты.Будет лето.Сбивчивые пестрые мечты…Ты отложишь в сторону тетрадку.Пять минут потерпит! Не беда!Ну, давай сначала,по порядку.Будет все, как в прошлые года.По хозяйству сделать все, что надо,и прибраться наскоро в дому,убежать в березы палисада,в желтую сквозную кутерьму.И кусок косой недолгой тенив солнечном мельканье отыскать,и, руками охватив колени,книжку интересную читать.Тени листьев, солнечные пятна…Голова закружится на миг.У тебя составлен аккуратнодлинный список непрочтенных книг.Сколько их!Народы, судьбы, люди…С ними улыбаться и дрожать.Быть собой и знать, что с ними будет,с ними жить и с ними умирать.Сделаться сильнее и богаче,с ними ненавидя и любя.

Комнатка на коммунальной дачестала целым миром для тебя.Вглядываться в судьбы их и лица,видеть им невидимую нить.У одних чему-то научитьсяи других чему-то научить.Научить чему-то.Но чему же?Прямо в душу каждого взглянуть,всех проверить, всем раздать оружье,всех построить и отправить в путь.Жить судьбою многих в каждом миге,помогать одним, винить других…

Только разве так читают книги?Так, пожалуй, люди пишут их.Может быть.И ты посмотришь прямостранными глазами.Может быть…С тайною тревогой спросит мама:— Ты решила, кем ты хочешь быть?Кем ты хочешь быть!И сердце взмоетпрямо в небо.Непочатый крайдел на свете.Мир тебе откроетвсе свои секреты.Выбирай!

Есть одно,заветное,большое, —как бы только путь к нему открыть?До краев наполненной душоюобо всем с другими говорить,Это очень много, понимаешь?Силой сердца, воли и умалюдям открывать все то, что знаешьи во что ты веруешь сама.Заставлять их жить твоей тревогой,выбирать самой для них пути.Но откуда, как, какой дорогойк этому величию прийти?

Можно стать учительницей в школе.Этим ты еще не увлеклась?Да, но это только класс, не боле.Это мало, если только класс.Встать бы так, чтоб слышны стали людямсказанные шепотом слова.Этот путь безжалостен и труден.Да, но это счастье.Ты права.Ты права, родная, это счастье —все на свете словом покорить.Чтоб в твоей неоспоримой властибыло с целым миром говорить,чтобы слово музыкой звучало,деревом диковинным росло,как жестокий шквал, тебя качало,как ночной маяк, тебя спасло,чтобы все, чем ты живешь и дышишь,ты могла произнести всегда,а потом спросила б землю:— Слышишь? —И земля в ответ сказала б:— Да.

Как пилот к родному самолету,молчаливый, собранный к полету,трезвый и хмелеющий идет,так и я иду в свою работу,в каждый свой рискованный полет.И опять я счастлива, и сновапесней обернувшееся словоот себя самой меня спасет.(Путник, возвращаясь издалека,с трепетом глядит из-под руки —так же ли блестят из милых окондобрые, родные огоньки.

И такая в нем дрожит тревога,что передохнуть ему нельзя.Так и я взглянула от порогав долгожданные твои глаза.

Но война кровава и жестока,и, вернувшись с дальнего пути,можно на землени милых окон,ни родного дома не найти.

Но осталась мне моя отвага,тех, что не вернутся, голосада еще безгрешная бумага,быстролетной песни паруса.)

Так и проходили день за днем.Жизнь была обычной и похожей.Только удивительным огнемпроступала кровь под тонкой кожей.Стал решительнее очерк рта,легче и взволнованней походка,и круглее сделалась чертадетского прямого подбородка.Только, может, плечики чуть-чутьпо-ребячьи вздернуты и узки,но уже девическая грудьмягко подымает ситец блузки.И еще непонятая властьв глубине зрачков твоих таится.Как же это должен свет упасть,как должны взлететь твои ресницы,как должна ты сесть или привстать,тишины своей не нарушая?Только вдруг всплеснет руками мать:— Девочка, да ты совсем большая!Или, может, в солнечный денек,на исходе памятного мая,ты из дому выбежишь, дружок,на бегу на цыпочки вставая,и на старом платьице твоемкружево черемуховой ветки.

— Зоя хорошеет с каждым днем, —словом перекинутся соседки.

В школьных коридорах яркий свет.Ты пройдешь в широком этом свете.Юноша одних с тобою лет удивится,вдруг тебя заметив.Вздрогнет, покраснеет, не поймет.Сколько лет сидели в классе рядом,спорили, не ладили…

И вотглянула косым коротким взглядом,волосы поправила рукой,озаренная какой-то тайной.Так когда ж ты сделалась такой —новой, дорогой, необычайной?Нет, совсем особенной, не той,что парнишку мучила ночами.Не жемчужною киномечтой,не красоткой с жгучими очами.— Что ж таится в ней?— Не знаю я.— Что, она красивая?— Не знаю.Но, — какая есть, она — моя,золотая,ясная,сквозная. —И увидит он свою судьбув девичьей летающей походке,в прядке, распушившейся на лбу,в ямочке на круглом подбородке.

(Счастье, помноженное на страданье,в целом своем и дадут, наконец,это пронзительное, как рыданье,тайное соединение сердец.Как началось оно?Песнею русской?Длинной беседой в полуночный час?Или таинственной улочкой узкой,никому не ведомой, кроме нас?Хочешь —давай посмеемся, поплачем!Хочешь —давай пошумим,помолчим!Мы — заговорщики.Сердцем горячимя прикоснулась к тебе в ночи.)

Вот они — дела!А как же ты?Сердца своего не понимая,ты жила.Кругом цвели цветы,наливались нивы силой мая.Травы просыпались ото сна,все шумнее делалась погода,и стояла поздняя веснатвоего осьмнадцатого года.За пронзенной солнцем пеленойта весна дымилась пред тобоюстранною, неназванной, иной,тайной и заманчивой судьбою.Что-то будет!Скоро ли?А вдруг!Тополя цветут по Подмосковью,и природа светится вокругстранным светом,может быть, любовью.

Ну вот.Такой я вижу Зоюв то воскресенье, в полдне там,когда военною грозоюпахнуло в воздухе сухом.Теперь, среди военных буден,в часок случайной тишины,охотно вспоминают людисвой самый первый день войны.До мелочей припоминаясвой мир,свой дом,свою Москву,усмешкой горькой прикрываясвою обиду и тоску.

Ну что ж, друзья!Недолюбили,недоработали,не так,как нынче хочется, дожилидо первых вражеских атак.Но разве мы могли б иначена свете жить?Вины ничьейне вижу в том, что мы поплачем,бывало, из-за мелочей.Мы все-таки всерьез дружили,любили, верили всерьез.О чем жалеть?Мы славно жили,как получилось, как пришлось.Но сразувихрь,толчок,минута,и, ничего не пощадив,на полутоне сорван крутос трудом налаженный метив.Свинцовым зноем полыхнуло,вошло без стука в каждый доми наши окна зачеркнулочумным безжалостным крестом.Крест-накрест синие полоскина небо, солнце и березки,на наше прошлое легли,чтоб мы перед собой видаливойной зачеркнутые дали,чтоб мы забыться не могли.Глаза спросонок открывая,когда хлестнет по окнам свет,мы встрепенемся, вспоминая,что на земле покоя нет.Покоя нет и быть не может.Окно как раненая грудь.Нехитрый путь доныне прожит.Отныне начат новый путь.Все в мире стало по-другому.Неверен шум, коварна тишь.Ты выйдешь вечером из дому,вокруг пытливо поглядишь.Но даже в этой старой даче,в тревожный погруженной мрак,все изменилось, все иначе,еще никто не знает как.

ВТОРАЯ ГЛАВА