Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник)

Юрий Левитанский

Черно-белое кино

© Юрий Левитанский, 2005

© «Время», 2005

Стороны света (1959)

«Что я знаю про стороны света?…»

Что я знаю про стороны света?Вот опять, с наступлением дня,недоступные стороны света,как леса, обступают меня.Нет, не стороны теи не страны,где дожди не такие, как тут,где деревья причудливо странныи цветы по-другому цветут,где природы безмерны щедротыи где лето полгода в году, —я сегодня иные широтыи долготы имею в виду.Вот в распахнутой раме рассветаоткрываются стороны света.Сколько их?Их никто не считал.Открывается Детство и Старость,открывается Злоба и Ярость,море Нежности,озеро Жалостьоткрывается в раме окна,и глухие низины Порока,и Любви голубая дорога,и в тумане багровом Война,– есть такая еще сторонас небесами багрового цвета, —и река под названием Лета,где живет перевозчик Харон…Ах, как много у света сторон!Все они обступают меня,проступают во мне,как узоры на зимнем окне,а потом они таюти вновь открываются в раме рассвета,незнакомые стороны света.

«В ожидании дел невиданных…»

В ожидании дел невиданныхиз чужой страны,в сапогах, под Берлином выданных,я пришел с войны.Огляделся. Над белым бережкомбегут облака.Горожанки проносят бережнокуски молока.И скользят, на глаза на самыенатянув платок.И полозья скрежещут санные,и звенит ледок.Очень белое все и светлое —ах, как снег слепит!Начинаю житье оседлое,позабытый быт.Пыль очищена, грязь соскоблена,и – конец войне.Ничего у меня не скоплено,все мое – на мне.Я себя в этом мире пробую,я вхожу в права.То с ведерком стою над прорубью,то колю дрова.Растолку картофель отваренный —и обед готов.Скудно карточки отовареныхлебом тех годов.Но шинелка на мне починена,нигде ни пятна.Ребятишки глядят почтительнона мои ордена.И пока я гремлю, орудуякочергой в печи,все им чудится – бьют орудия,трубят трубачи.Но снежинок ночных кружение,заоконный свет —словно полное отрешениеот прошедших лет.Ходят ходики полусонные,и стоят у стенысапоги мои, привезенныеиз чужой страны.

«Грач над березовой чащей…»

Грач над березовой чащей.Света и сумрака заговор.Вечно о чем-то молчащийнеразговорчивый загород.Лес меня ветками хлещетв сумраке спутанной зелени.Лес меня бережно лечитдревними мудрыми зельями.Мягкой травой врачует —век исцеленному здравствовать,посох дорожный вручает —с посохом по лесу странствовать.Корни замшелого кленасучьями трогаю голыми,и откликается кронадальними строгими гулами.Резко сгущаются тени.Перемещаются линии.Тихо шевелятся в тинестранные желтые лилии.Гром осыпается близко,будит округу уснувшую.Щурюсь от быстрого блеска.Слушаю. Слушаю. Слушаю.

«Откуда вы приходите, слова…»

Откуда вы приходите, слова,исполненные доброго доверья?По-моему, оттуда, где трава.По-моему, оттуда, где деревья.Нам переходы света и тенейза древними лесными деревамипокажутся резными теремами,возникшими из света и теней.А дальше будет глуше и темней,и тропка лисья станет неприметной.Она и вправду стала неприметной,а все-таки давай пойдем по ней,пойдем на ошупь, ветки раздвигая.Эге-ге-гей! Ну где же вы, слова?«Слова, слова!..» – вздыхают робко листья,и тропка поворачивает лисья туда,где в листьях прячется сова.А может, так же прячутся словаза пнями и замшелыми камнями?Слова – они, наверное, корнями,как дерева, уходят в глубину.И тропка нас уводит в старину,туда, где бродит пращур волосатыйпо травам, не имеющим названья,где снег летит, не названный еще,поет еще не названная птица и звезды,у которых нет названья,в дремучих отражаются очах.И пращура охватывает трепет,едва доходит до его сознанья,какая тяжесть на его плечах.В нем глухо пробуждается художник,и, сладкие испытывая муки,он ждет вас, нерожденные слова.Он что-то удивительное лепит,мешая краски, запахи и звуки.Сначала это только смутный лепет,и вдруг он превращается в слова.Тогда травой становится трава,а этот сумрак зыблющийся – лесом,а этот холод падающий – снегом,а это чудо маленькое – птицей.И я беру из рук его слова.Они еще звенят, как тетиваи как стрела, что пущена из лука.Они из цвета, запаха и звука.На них еще не высохла роса.В них травы отразились и деревья.И у меня кружится голова,пока я их несу тебе —слова,исполненные доброго доверья.

Пейзаж

Горящей осени упорство!Сжигая рощи за собой,она ведет единоборство,хотя проигрывает бой.Идет бесшумный поединок,но в нем схлестнулись не шутятугие нити паутинок с тугими каплями дождя.И после краткой подготовки,над перелеском покружив,повалят листья, как листовки, —сдавайся, мол, покуда жив.И сдачи первая примета —белесый иней на лугу.Ах, птицы, ваша песня спета,и я помочь вам не могу…Таков пейзаж. И если дажеего озвучить вы могли б —чего-то главного в пейзаженедостает, и он погиб.И все не то, все не годится —и эта синь, и эта даль, и даже птица,ибо птица —второстепенная деталь.Но, как бы радуясь заминке,пока я с вами говорю,проходит женщина в косынкепо золотому сентябрю.Она высматривает грузди,она выслушивает тишь,и отраженья этой грустив ее глазах не разглядишь.Она в бору – как в заселенномво всю длину и глубинуогромном озере зеленом,где тропка стелется по дну,где, издалёка залетая,лучи скользят наискосоки, словно рыбка золотая,летит березовый листок.То простодушно-величава,то целомудренно-тиха,она идет,и здесь началокартины, музыки, стиха.А предыдущая страница,где разноцветье по лесам, —затем, чтоб было с чем сравнитьсяее губам, ее глазам.

Мальчики

Из старой тетради

Мальчики как мальчики —дерутся,меняются марками,а едва городские сумеркиза окном растают,занавесив лампыгазетами или майками,мальчики читают,мальчики читают.Взмыленные лошадимчатся по полям и по рощам.Бородатые всадникипьют воду из медных фляг.Летит бригантина,и ветер над ней полощетс белым черепомчерный пиратский флаг.А они упрямо отсчитываютверсты и мили.А они до рассвета не гасят огонь.Мальчики живут ещев придуманном мирескальпов,томагавкови дерзких погонь.Еще к ним придетта нелегкая доблесть,тот ответ за обещанное«всегда готов!».На них уже бросилигрозный отблескмалые войны тридцатых годов.По ночам через городвойска идут на ученье.Тишина над городом как часовой стоит.Тишина эта тоже подчеркиваетзначеньетого, что завтрамальчикам предстоит.Еще их фамилийне знают военкоматы.Еще невеликих начальный житейский опыт.Но время,неумолимое,как слова команды,уже их зовет,и требует,и торопит.Весь день сегодня в городемимозой торговали,и на карнизах голубивлюбленно ворковали.А я припомнил белуюсирень, ее метели, —над нею, над победною,колокола гудели.И я припомнил черныеот копоти соборы —там дымом прокопченныеработали саперы.Сапер с миноискателемв своей работе точен.Он, как хирург со скальпелем,на ней сосредоточен.И я припомнил добруюсаперную работу.Я сам веду подобнуюсаперную работу.Сквозь перекрытья грузныеи сросшиеся камниглаза я вижу грустные,как дождевые капли.За той стеной парадною,где вывеска прибита,сейчас, как мина, спрятанавчерашняя обида.О, только бы не смели выобиде поддаваться!О, только б не успели вына мине подорваться!Сквозь шторы невесомые,сквозь плотные воротаведи меня, бессоннаясаперная работа!

«За стеною – голоса и звон посуды…»

За стеною – голоса и звон посуды.Доводящие до умопомраченьяразговоры за стеною, пересудыи дебаты философского значенья.Видно, за полночь. Разбужен поневоле,я выскакиваю из-под одеяла.Что мне снилось?Мне приснилось чисто поле,где-то во поле березонька стояла.Я кричу за эту стену: – Погодите!Ветер во поле березу пригибает.Одевайтесь, – говорю, – и выходите,где-то во поле береза погибает!Пять минут, – кричу, – достаточно на сборы.Мы спасем ее от ветра и мороза!.. —Пересуды за стеною, разговоры.Замерзает где-то во поле береза.

«То снега да снега…»