Вадим Шершеневич - Имажинисты. Коробейники счастья

Предисловие

Послереволюционная поэзия 1917–1925 годов. Это своеобразный период в литературоведении называют еще «ранним послереволюционным», «ранним советским» и так далее. Своеобразие же его обусловлено как судьбоносными для России и всего мира событиями, так во многом и смещением акцентов в русской поэзии, впрочем, начавшимся еще в 1900-е годы, а именно: заканчивается величественный, освежающий. Но и чуть ностальгический (особенно — Иван Бунин) «серебряный век» поэтического творчества с его обилием имен, что называется, первого ряда.

Итак, революционные потрясения 1905-го года вызвали смятение в творческой среде, а в поэзии расцвел эклектизм, правда, скорее в позитивном значении этого слова. Проявились поэты под знаменами самых экзотических «измов»: футуристы Владимир Маяковский и Давид Бурлюк, символисты Валерий Брюсов и Александр Блок, акмеистка Анна Ахматова, имажинист Сергей Есенин. Но ведь это не скопище многочисленных «дадаистов», имена которых давно забыты! Это Имена с большой буквы, а не те, про которых зло сказал Маяковский: «Кудреватые митрейки». Справедливости ради: столь обиженный пролетарским трибуном Леонид Кудреватых стал добротным русским и советским поэтом, писал хорошие стихи, дожил чуть ли не до 90-х годов, написал замечательные мемуары-воспоминания о том интересном времени, где с большим уважением говорит о своем обидчике. Вот так-то!

…И не один Кудреватых отказался от модных «измов» и стал просто хорошим поэтом в силу данных природой способностей. Очень скоро отказались от постулатов символизма Блок и Брюсов, а какие-такие имажинисты и акмеисты выдающиеся русские поэты Есенин и Ахматова?

И только Маяковский («Мы — иллюминаторы новых городов») последовательно отстаивал свое право отказа от силлабо-тонического стиха и перехода в доминирующую ритмику, где рифма суть логически-смысловой вывод из стихотворной строки. Что ж, имел право, потому и стал Владимиром Маяковским. Резюме: если бог дал поэтический талант, то он и проявится, а всякая групповщина «измов» — это всего лишь детская болезнь, помноженная на специфику эпохи.

В целом в данном отношении и ранний послереволюционный период советской уже поэзии нес в себе черты символизма, модернизма, даже декаденса 1900-1910-х годов. Также шумел в зале Политехнического Давид Бурлюк, демонстрировал приверженность символизму Андрей Белый. и Саша Черный торил свою тропу. Оставались истовые акмеисты и имажинисты. Многих из них каноническое литературоведение относит к поэтам «второго ряда». Как клеймо поставили! И нам приходится открывать их заново.

Ниже мы публикуем стихи двух таких «истовых» имажинистов: Александра Кусикова и Вадима Шершеневича, — это содержание раритетной книжки: А. Кусиков, В. Шершеневич. Имажинисты. Коробейники счастья. — М., 1920.— 19 с. (без указания издательства).

Прочитай, уважаемый читатель, особенно — осваивающий искусство поэтического самовыражения. Стихи печатаются с сохранением орфографии и стилистики тех лет, т. е. до реформы русского языка (1960 г.).

Журнал «Приокские зори» № 4 от 2007 г.

Имажинисты

КОРОБЕЙНИКИ СЧАСТЬЯ

Александр Кусиков

КОЕВАНГЕЛИЕРАН

Поэма причащения

Полумесяц и Крест,Две Молитвы,Два Сердца,(Только мне— никому не дано)В моей душе христианского иноверцаДва СолнцаА в небе одно.

Звездный купол церквей,Минарет в облаках,Звон дрожащий в затонеИ крик муэдзина.Вездесущий Господь,Милосердный Аллах —Ля иля иля-ль ла,[1]О во Имя Отца,Святого Духа,И Сына.

Два Сердца,Два Сердца,Два Сердца живых,Два Сердца трепещущих равно.Молитвенно бьются в моей рассеченной груди,Вот закутанный в проседь черкес,Вот под спицами няня. —И мне было рассказано,Что у Господа Сын есть любимый,Что Аллах в облаках. Един.

Разбрызгалось солнце в небеЛучами моей души,Надежд моих радужный гребень,Седину облаков расчеши.

Нет во мне капли черной крови,Джин коснулся не меня —Я рядился в базу коровьемПод сентябрьское ржанье коня.

Заколотым осень верблюдомЖертвой к рождению легла,В замке предугаданным чудомПрипала отмычки игла.

Порешили, что буду немым я,—Но с червонным пятном на ногеЯ прильнул на сладчайшее вымя,Когда ночь была в лунной серьге.

Тайну месил я в кизеки,Выглядывал в базовую щель —Но вот, на лесной засекеОтыскал я незримую Ель.

Вековая в небо верхушкой,В рассыпанный солнце овес —Я взобрался и в ночь прослушалМерцающий шепот звезд.

Сквозь сосцы бедуинки Галимы,Сквозь дырявый с козленком шатер,«Я» проникло в куда-то незримо,Как кизечный дымок сквозь костер.

Не нагонит напев муэдзина,Не вернет призывающий звон,Если глас вопиющий в пустынеБросил «Я» в неисходное «Он».

Высохло озеро Савской царицы,Захлебнулся Ефрат — и в простор…Помни — нельзя укрыться,Если лучится укор.

Так не укрылся Ирод,Волхвы не пришли к нему —Помни, — отжившему мируНе избегнуть ответных мук.

Долго будут еще над отцамиСыпаться слез газыри,Пока все не проникнут сердцамиВ апельсиновый сад зари.

Пока все не умчатся за грани,За нельзя на крылатом коне, —Будет веков умиранье,Быть Аль-Хотаме в огне.

Будут еще потопы,Ковчег и все новый Ной.На бессильный погибели ропотПришел уже Третий, иной.

Был Назаретский Плотник,Погонщик верблюдов был,Еще один Черный РаботникНе поверил, — и молотом взвыл.

Ослята словами запели,Овны поклонами в зем —Прозрели,Прозрели,Прозрели,Два глаза его, — две газелиИз колодца любви Зем-Зем.

Сквозь мудрость сосцов ГалимыВскормленный ее молоком,В никуда я проник незримоИз база кизечным дымком.

1918–1920 гг.

АЛЬ-БАРРАК

О время грива поределаяЯ заплету тебя стихом,Подолгу ничего не делая,Я мчался на коне лихом.

Уздой — порыв, надежда — стремя,Серебряное стремя дня.И выстраданный вздох мой — семя,Растущее вокруг меня.

Швырнул я сердце звонко в эхо,В расстрелянный раскат грозы. —И пал расколотым орехомС нагорной выси мой призыв.

Я мчался на коне крылатомВ нельзя, за грани, в никуда,За мной дома и сакли, хаты,Аулы, села, города.

Так что же, разве конь подстрелен,Иль эхо выкрала заря —Все сем небес подперли ели,Моих стихов священный ряд.

Я все познал, еще познаю,Еще, еще, за мною все,Мы не в луну сабачим лаемМы в предугаданный рассвет.

Я этот мир в страну другуюНесу в сознательном бреду.Я радугу дугу тугуюКонцами жилисто сведу.

О в дали белая дорога,О сладостных томлений рок.Нет в небе Бога кроме БогаИ Третий Я Его Пророк.

Так мчись же конь, мой конь незримый,Не поредела грива дней,В четвертый мир неизмеримый,В заглохший сад души моей.

14/IV.20 г.

* * *

Притти от тудаИ уйти в туда,Опять притти,Опять уйти,И снова…О бред мучительный «в куда?»О недосказанное слово.

Ночь Ариман и День Ормузд —Бессмертна смерть в бою вращений.А сердце затаенный грузСлепых, блуждалых предрешений.

В скворешник глаз зрачков скворцыВсе тащут с солнц и с лун соломки,Но им из золотой ворсыГнезда лучистого не скомкать.

И мне семь неб не растаскать,Не перегрызть мне звезд орешки…И поднебесная тоска,И взор заплаканный скворешник.

Но палочкой земной осиЯ покачу экватор обручемВ неразгаданную синь,Прямо в синь,В туда,В заоблочье.

26/XII.19 г.