Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы Страница 10

С 1919 по 1929 год — не оставляя литературы — я учительствовал: сначала в разных селах, потом в Киеве. Учитель из меня получился не очень, так сказать, удачливый, но некоторые моменты моего учительства я вспоминаю с удовольствием, особенно чтение перед затихшей аудиторией произведений Шевченка, Квитки, Коцюбинского, Васильченка, Тычины. (Я преподавал украинский язык и литературу.) Некоторое время я читал лекции на рабочем факультете Киевского университета и в Украинском институте лингвистического образования (УИЛО), где моими предметами были украинская стилистика и практика перевода. (Институт этот просуществовал недолго.) Основным же делом своей жизни считаю литературу — поэзию, оригинальную и переводную, значение которой для укрепления дружбы между народами, для разработки и обогащения языка представляется мне очевидным.

В дни Великой Отечественной войны меня с женой и младшим сыном (старший был в армии) эвакуировали в Уфу, где я стал работать как научный сотрудник в Академии наук УССР, также находившейся тогда в Уфе. Вместе с Академией, действительным членом которой меня избрали, в 1943 году переехал в Москву, сочетая с литературным и — очень скромным — научным трудом участие в руководстве Союзом писателей Украины. В Уфе подружился я с башкирскими писателями — Сайфи Кудашем, Баязитом Бикбаем, в Москве углубил дружеские отношения с русскими и белорусскими писателями, среди которых хочется в первую очередь назвать Александра Фадеева, Николая Тихонова, Павла Антокольского, Константина Паустовского, Бориса Лавренева, Леонида Соболева, Леонида Леонова, Валентина Катаева, Михаила Светлова, а также ленинградцев Александра Прокофьева, Николая Брауна, Марию Комиссарову, белорусов Якуба Коласа, Янку Купалу, Михася Лынькова, Петруся Бровку, Петра Глебку. Трагическая смерть Купалы больно отозвалась не только в моем сердце… По-братски встречались мы и с Симоном Чиковани, Самедом Вургуном, Наири Зарьяном, Гегамом Саряном. Никогда не забуду, как у меня в гостинице был великий артист Качалов, который всю ночь с особенным вдохновением читал нам и Пушкина, и Маяковского, и Блока, и Горького (из «На дне»)… Не без гордости признаюсь, что читал он, в русском переводе Бориса Турганова, и мое «Слово о Матери-родине», которое несколько раз исполнял также по радио. Качалов навсегда запомнился мне своей простотой и сердечностью. Это были минуты подлинно высокого вдохновения…

Навеки остались в памяти два больших антифашистских радиомитинга в Саратове, где речи транслировались для тайных радио-установок на оккупированной территории Украины, для наших героических партизан. Особенно незабываемое впечатление произвел на меня, да и не только на меня, выступавший на одном из этих митингов А. П. Довженко.

После победного завершения войны мы — писатели, научные работники, композиторы, художники, артисты — одни с поля боя, где доказали свою преданность Советской родине, другие из городов, куда были эвакуированы правительством и где работали в меру своих сил во имя победы, вернулись на Украину. Киев встретил нас пожарищами и руинами, но мы увидели вскоре, какие творческие силы, какой благородный патриотизм, какая жажда умной и красивой жизни таятся в сердце советского народа, который с таким же героизмом, с каким дрался против фашистского нашествия, взялся восстанавливать свои города и села, свое благосостояние, свою культуру. Результаты этого героического труда все мы наглядно видим.

Несколько раз после войны мне привелось побывать в странах народной демократии — в Польше, Чехословакии, Болгарии, — и это не только дало много незабываемых впечатлений, но и укрепило любовь к свободолюбивым зарубежным народам, к их литературе, к их искусству.

Из поездок в Польшу особенно мне запомнились посещения ее в 1956 году, когда я участвовал вместе с русскими, белорусскими, литовскими друзьями в мицкевичевской юбилейной сессии Польской Академии наук, а позже, осенью того же года, — в декаде украинской культуры, явившейся завершением традиционного месячника польско-советской дружбы. Сколько радостных, поистине братских встреч, сколько волнующих впечатлений! Выросшая на военном пепелище Варшава с ее глубоко своеобразной красотой, с целыми кварталами, реставрированными точно в том виде, в каком были они еще в средние века, с ее кипучей молодой жизнью… Древний Краков с его величественно-сумрачным замком Вавелем, который так чудесно отразился в творчестве замечательного поэта и художника Станислава Выспянского, с кипучей промышленностью, возникшей только в условиях новой, демократической Польши… Желязова Воля — деревня, где родился великий Шопен и где мы слушали, сидя в поэтическом саду у открытых окон дома-музея, вдохновенную его музыку в исполнении одного из лучших польских пианистов… Соляные копи под Краковым, у входа в которые безвестный художник-рабочий трогательно-наивно изобразил Ленина, беседующего с польскими горцами-пастухами… Ленинский домик в селе Пороняно, у подножия Татр, — домик, на фронтоне которого свободные граждане свободной Польши начертали: «Дело Ленина бессмертно»… Трудолюбивые польские крестьяне и крестьянки… Пленительные песни и пляски братского народа… Высокие традиции Мицкевича и Словацкого, Шопена и Монюшко — и горячие споры о путях литературы и искусства.

Побывал я и в Австрии — в составе парламентской делегации Верховного Совета СССР — и убедился еще раз в том, во что верю всю жизнь: нет на свете дурных народов, невозможна вражда между народами…

Поездка во Францию — в Париж, в солнечный Прованс — составляет тему книги, над которой я ныне работаю. Посетить Францию я мечтал с самых юных лет, и должен сказать с радостью, что поездка эта меня не разочаровала. Страна великих традиций, страна героического народа, свободолюбивый дух которого не сломили и не могли сломить никакие вражеские силы и никакие «свои» предатели, страна — я не сомневаюсь в этом — огромного будущего! Низко кланяюсь величавым зданиям и мощным платанам Парижа, священным памятникам героев Сопротивления, труженикам провансальских виноградников и маслиновых садов, воспетому народом Авиньонскому мосту и шумной пристани Марселя, над которой реют шелковистые чайки, рабочим французских заводов и фабрик, передовым людям искусства и писателям Франции, среди них другу многонациональной советской литературы Луи Арагону и его милой супруге Эльзе Триоле…

Недавно побывал я вновь и в Болгарии, на торжествах, посвященных памяти исторических битв на Шипке, под Плевной и в других местах, — битв, которые увенчались освобождением болгарского народа от ига султанской Турции. Это были поистине дни дружбы и братства. Гостить в Болгарии и не полюбить ее сердечный, неутомимый, ярко талантливый народ — невозможно.

Много дала мне поездка в город старой и своеобразнейшей славянской культуры — Дубровник, куда мы, участники региональной конференции Юнеско, проехали на автомашине из столицы Югославии Белграда по крутой и извилистой дороге через дико-живописную Черногорию. Мне чудится, что я доселе слышу плеск очаровательнейшего из виденных мною морей — Адриатического…

Работая в Академии наук Украины директором Института искусствоведения, фольклора и этнографии, отдавая много времени литературной — поэтической, переводческой, а отчасти и публицистической и критической — работе, я каждое лето отправляюсь с друзьями путешествовать на автомобиле. Объехал большую часть Правобережной и Левобережной Украины, Крым, побывал в западноукраинских землях, в красочном Закарпатье. Путешествовал по РСФСР. Повидал Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию, Грузию, Армению, Азербайджан… Не было еще поездки, которая не отразилась бы в той или иной мере в моих стихотворных строках, а самое главное — которая не углубила бы мое безграничное уважение и любовь к трудовому советскому народу, к его животворному труду, к его неумирающей песне. Славен будь во веки веков великий, многонациональный советский народ, выстоявший, как лев, против всех гроз и ураганов, построивший на своей земле социализм и твердой поступью идущий к светлым берегам коммунизма!

После XX съезда Коммунистической партии Советского Союза и мудрых его решений чудотворно изменяется лицо советской деревни, советского народа. Я видел это во многих местах, видел и в родной своей Романовке. Радостный труд дает радостные плоды. Растет благосостояние народа, новым цветом цветет его культура.

Пишу эти строки весной, в дни, когда я видел уже первую ласточку, слышал курлыканье высоко летящих журавлей, томное кукованье кукушки и однообразно приятный голос удода в лесу, который не сегодня-завтра оденется (весна в этом году запоздала) свежей благоуханной зеленью… И снова манит меня даль, снова вспоминаются слова старой чумацкой песни:

А вже тому чумаковіМандрівочка пахне…

«Мандрівочка пахне» — «дороженька пахнет»… Как это трогательно и хорошо сказано!