Александр Вертинский - Собрание стихотворений Страница 10

Целовала покойника в посиневшие губы

И швырнула в священника обручальным кольцом.

Закидали их елками, замесили их грязью

И пошли по домам — под шумок толковать,

Что пора положить бы уж конец безобразью,

Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.

И никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!

Октябрь 1917

Москва

x x x

Ты сказала, что Смерть носит

Котомку с косой — косит,

Что она, беззубая, просит:

«Дай ему, Господи, срок!»

Но Она — без косы, без котомки.

Голос нежный у ней, негромкий.

Вроде той Она — Незнакомки,

О которой писал Блок.

Знаешь, много любимых было.

Горело сердце. И стыло.

И ты бы меня позабыла.

Если бы шли года.

Но скоро с Дамой Прекрасной

От жизни моей напрасной

Уйду я в путь безопасный.

Чтоб остаться с ней навсегда.

А ты и спорить не будешь!

Отдашь ей меня, забудешь

И где-нибудь раздобудешь

Себе другого «меня».

Соперницы Ты и Дама.

Слышишь, девочка, — Ты и Дама!

Но она верней, эта Дама,

Что уводит в мир без огня.

Вот придет. Постучит тревожно.

Ласково спросит: «Можно?»

Уведет меня осторожно,

Чтоб разлуку с тобой облегчить.

Ну а разве ты поручишься,

Что ты придешь, постучишься?

Ты ведь, маленькая, — ты побоишься

С этой Дамой меня разлучить!

1 Марта 1941

Ты успокой меня

Ты успокой меня, Скажи, что это шутка,

Что ты по-прежнему, По-старому моя!

Не покидай меня! Мне бесконечно жутко,

Мне так мучительно, Так страшно без тебя!..

Но ты уйдешь, холодной и далекой,

Укутав сердце в шелк и шиншилла.

Не презирай меня! Не будь такой жестокой!

Пусть мне покажется, Что ты еще моя!..

1930

x x x

У моих дочурок много есть игрушек —

Целый деревянный коробок.

Мы читали книжку,

Мы поймали мышку.

Мы посадим мышку в башмачок.

Чтобы в шкаф не лазила,

Чтоб не безобразила,

Чтоб не грызла бабушкин сундук,

Чтобы книг не кушала.

Чтобы старших слушала

И не приводила к нам подруг.

Дочь сказала: «Папа,

У медведя лапа.

Кажется, распухла и болит…»

Я ответил сухо.

Пришивая ухо

Зайцу, у которого бронхит:

«Твой любимец Мишка —

Пакостный воришка:

Лижет в холодильнике он мед.

И, бродя по шкапу,

Отморозил лапу,

А теперь он плачет и ревет»

1951

Убившей любовь

Какое мне дело, что ты существуешь на свете,

Страдаешь, играешь, о чем-то мечтаешь и лжешь,

Какое мне дело, что ты увядаешь в расцвете,

Что ты забываешь о свете и счастья не ждешь.

Какое мне дело, что все твои пьяные ночи

Холодную душу не могут мечтою согреть,

Что ты угасаешь, что рот твой устало-порочен,

Что падшие ангелы в небо не смеют взлететь.

И кто виноват, что играют плохие актеры,

Что даже иллюзии счастья тебе ни один не дает,

Что бледное тело твое терзают, как псы, сутенеры,

Что бедное сердце твое превращается в лед.

Ты — злая принцесса, убившая добрую фею,

Горят твои очи, и слабые руки в крови.

Ты бродишь в лесу, никуда постучаться не смея,

Укрыться от этой, тобою убитой любви.

Какое мне дело, что ты заблудилась в дороге,

Что ты потеряла от нашего счастья ключи.

Убитой любви не прощают ни люди, ни боги.

Аминь. Исчезай. Умирай. Погибай и молчи.

1939

x x x

Хорошо в этой „собственной“ даче

Бурной жизни итог подвести.

Промелькнули победы, удачи

И мечтаний восторги телячьи,

И надежды, как старые клячи,

Уж давно притомились в пути.

И сидишь целый день на террасе,

Озирая свой «рай в шалаше»…

Так немного терпенья в запасе,

Ничего не осталось в сберкассе,

Ничего не осталось в душе.

Но зато, если скинуть сорочку,

Взять лопату, залезть в огород,

Можно разбогатеть в одиночку,

Продавая клубнику в рассрочку,

И всего за какой-нибудь год!

Но, увы, мне нельзя нагибаться,

К сожаленью, мешает склероз…

И чего мне в навозе копаться?

И вообще молодым притворяться

Мне давно очертело до слез!

1956

Москва

x x x

Хорошо в этой маленькой даче

Вечерами грустить о тебе.

Так по-детски, обиженно плачет

Маячок на зеленой губе.

И уходят в закатные дали

Золотые кораблики — сны.

Те, что в детстве когда-то пускали

Мы, играя, по лужам весны.

Скоро вспыхнут опалами ядра

Фонарей в предвечерней тени

И на реях японской эскадры,

Как на елках, зажгутся огни.

А вчера в кабаке у фонтана

Человек с деревянной ногой

Утверждал, что любовные раны

Заживают от пули простой.

И, смеясь над моими стихами.

После пятой бутылки вина

Говорил, заливаясь слезами.

Что его разлюбила жена.

«Понимаешь, сбежала с матросом!

Я калека, а он молодой!..»

Я подумал: такие вопросы

Не решаются пулей простой.

Но ему ничего не ответил.

Я молчал, улыбаясь тебе.

Где-то в море, печален и светел.

Ангел ночи пропел на трубе.

Да… Любовь — это Синяя Птица,

Только птицы не любят людей…

Я усну. Мне сегодня приснится

Мягкий шелк твоих рыжих кудрей.

15 июля 1940

Циндао

Я сегодня смеюсь над собой

Я сегодня смеюсь над собой…

Мне так хочется счастья и ласки,

Мне так хочется глупенькой сказки,

Детской сказки наивной, смешной.

Я устал от белил и румян

И от вечной трагической маски,

Я хочу хоть немножечко ласки,

Чтоб забыть этот дикий обман.

Я сегодня смеюсь над собой:

Мне так хочется счастья и ласки,

Мне так хочется глупенькой сказки,

Детской сказки про сон золотой…

1915

x x x

Я всегда был за тех, кому горше и хуже,

Я всегда был для тех, кому жить тяжело.

А искусство мое, как мороз, даже лужи

Превращало порой в голубое стекло.

Я любил и люблю этот бренный и тленный.

Равнодушный, уже остывающий мир,

И сады голубые кудрявой вселенной,

И в высоких надзвездиях синий эфир.

Трубочист, перепачканный черною сажей.

Землекоп, из горы добывающий мел.

Жил я странною жизнью моих персонажей,

Только собственной жизнью пожить не успел.

И, меняя легко свои роли и гримы.

Растворяясь в печали и жизни чужой,

Я свою — проиграл, но зато Серафимы

В смертный час прилетят за моею душой!

1952