Эмиль Вейцман - Жестокий романс (сборник) Страница 10

(Взмахивает руками – занавес начинает тихо закрываться.)

Пред Вами он предпри́нял эскападуИ показал, что не́ было с ним сладу,Да то ли он и выкинет ещё!

(Занавес совершенно сходится; Дон-Жуан закутывается им, как плащом; видно только его лицо.)

Ну, а пока спектакль кончить надо,И потому Жуан от Ваших взглядовПо самый нос прикроется плащом…

(Прикрывает лицо занавесом, как плащом, потом и совсем исчезает.)

Как делать стихи

Прочтя заголовок нижепредставленного эссе, некто (если, конечно, таковой найдётся когда-нибудь) не преминет воскликнуть:

– Ещё один графоман, ещё один бездарный подражатель. Маяковскому!

Пускай графоман, пускай бездарь. Пускай кто угодно. Мне восьмой десяток, и меня мало волнует, кто про меня что скажет. Достаточно уж того, что мне есть что сказать, а уж вы – хотите, читайте, хотите, нет.

Итак, как делать стихи. Маяковский показал это «делание» на примере создания своего стихотворения «На смерть Есенина». Он как бы пустил посторонних на свою творческую кухню и раскрыл рецепт одного из своих блюд, содержащих ряд поэтических ингредиентов. Вот только у каждого чего-то стоящего поэта своя кухня и свои рецепты. Другим авторам они могут в чём-то помочь, но научить писать стихи они никогда не смогут. Никогда!

Литература вообще-то очень специфическое занятие. Судите сами. Чтобы стать настоящим композитором, нужно, как правило, учиться в консерватории. Даже если у тебя и есть большой композиторский талант. И поступив в неё, ты начнёшь, прежде всего, постигать азы гармонии и полифонии (многоголосия). Не овладеешь этими музыкальными премудростями, и скорей всего ничего из тебя не получится. Хочешь стать настоящим художником, настоящим скульптором, пожалуйста, в академию художеств или ещё куда-нибудь, где рисовать или ваять учат. Начнёшь с обнажённой натуры, с этюдов, с освоения перспективы и т. д. и т. п.

А если захотел стать поэтом или писателем, куда поступать?

В Литературный институт имени Максима Горького? Да не смешите! Там не научат быть писателем или поэтом. Писатели, поэты поголовно самоучки. От Софокла до Габриэля Гарсии Маркеса. Конечно, кое у кого из литераторов были могучие наставники, например, Флобер у Мопассана. А кто был в наставниках у Пушкина или Гёте с Шиллером? У Байрона, у Данта? Затрудняетесь с ответом? Я тоже. Конечно, и у поэзии есть своя теоретическая основа, типа ямба, хорея, анапеста и т. д. и т. п. Да только хоть сто раз разберись с ними, а толку от них не много, хоть ты с талантом, хоть без него. Впрочем, Маяковский уже писал на эту тему, а до него и Генрих Гейне в «Die Bäder von Lucca», так что повторяться не стану.

В моей жизни были три человека, которые могли бы именоваться моими поэтическими наставниками, но только один из них в какой-то мере был им по-настоящему. Это моя родная тётя Сарра Рахмильевна Грансберг, урождённая Вейцман. Двое остальных, – Мария Петровых и Арсений Тарковский, – были оными по существу номинально. Да, я показывал свои первые поэтические опыты Марии Сергеевне, да, я в течение трёх лет был участником поэтического семинара, руководимого Арсением Александровичем, но я мало что приобрёл из общения с ними. Большим менторским талантом они, с моей точки зрения, не обладали. А вот родная тётушка мне многое дала. Царствие ей небесное, железобетонной атеистке и старому члену партии, кажется, с 1921 года. О ней стоит рассказать немного подробней.

Так вот, до революции она закончила в России классическую гимназию, а затем поступила на Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге. Знала иностранные языки, немецким и французским владела свободно, что, впрочем, и не удивительно – ведь один период она посещала школу где-то в Германии, а перед самой первой мировой войной училась в Нанси, в местном университете. Французских и немецких поэтов читала в подлиннике, не в переводах на русский, и прочитанное помнила наизусть. Кстати, и сама стихи писала довольно неплохо и печаталась в двадцатых годах в разных сибирских изданиях. Воспитанная на лучших образцах европейской поэзии и обладая безупречным художественным вкусом, моя родственница сумела осуществить первоначальную постановку моего поэтического голоса. Поначалу он был довольно сипловат, и тётушка, нисколько не жалея моего самолюбия, откровенно мне говорила:

– Подобного рода стихи может написать любой интеллигентный человек, если хорошенько попротирает свои штаны, сидя за столом.

Я и протирал их время от времени. Но как только тётя Сарра заметила, что у меня в голосе стали иногда прорезываться какие-то достаточно оригинальные нотки, то незамедлительно взяла меня под свою опеку. Само собою, она безошибочно отмечала в моих поэтических опусах все удачные и неудачные места. Неудачные, естественно, рекомендовалось переработать. Между прочим, разного рода поэтическим мелочам моя наставница уделяла ровно столько внимания, сколько они того заслуживали. Короче, к мелочам она никогда сильно не цеплялась и весьма презирала людей, которые в поэтическом тексте рады прицепиться, прежде всего, к каким-то мелким промахам.

Большую роль сыграла моя тётя и в моём, так сказать, общем поэтическом воспитании. В него входило регулярное цитирование ею лучших образцов поэзии – немецкой, французской и, естественно, русской. Немцы и французы цитировались первоначально на языке оригинала. Затем следовал точный подстрочный перевод текста на русский, а зачастую и комментарий к прочитанному. Тётя Сарра как бы демонстрировала мне некие поэтические эталоны, к которым следует по возможности стремиться.

Надо отдать должное Тарковскому и Петровых, они тоже цитировали время от времени тех или иных авторов (преимущественно русских), которые им нравились, но далеко не все из них вызывали у меня в душе какие-то сильные чувства. К тому же и комментарии к прочитанному были зачастую неубедительными. Словом, мои поэтические вкусы и вкусы этих двух членов Союза писателей заметно отличались. Тут могу лишь отметить, в доме Марии Петровых царил культ Ахматовой, которая, кстати, и бывала в гостях у Марии Сергеевны, когда приезжала из Ленинграда в Москву. А вот Евгения Евтушенко («Евтуше», как называли этого поэта в доме поэтессы) терпеть не могли. Что-то такое Евгений Александрович как-то раз соизволил сказать Марии Сергеевне. Как говорится, чем-то достал. Я, увы, тоже «достал», разумеется, по молодости и по присущей ей некой глупости. Тоже кое-что брякнул, после чего меня и выставили за дверь. Хотя и брякнул-то не по злобе, а исключительно ради острого словца. Но распространяться об этом не стану, что было, то было. Знать, чёрт попутал.

Мне тут могут сказать, а когда про то, как стихи писать? А я, между прочим, об этом уже начал. Не заметили? Что ж, объясняю. Читайте для начала побольше знаменитых поэтов, желательно в оригинале. Языками иностранными не владеете? Так овладевайте. В любом случае их знание пригодится в жизни, кем бы вы в конечном итоге ни стали. И самое главное – старайтесь понять, почему же тот или иной поэтический текст поднялся над временем, стал принадлежать всем векам, последовавшим после его рождения.

Мне тут могут возразить:

– А как же Литературный институт имени Максима Горького? В нём-то и иностранным языкам учат, и разных поэтов читать обязывают, и поэтические семинары имеются, где известные поэты-менторы разбирают произведения начинающих студентов-авторов и т. д. и т. п. Всё как у вас с вашей тётушкой. Не правда ли?

Всё так, да не так. Но сначала… о вокале. Хороший преподаватель пения может поставить человеку голос, но при условии, что он у этого человека имеется. Наличие богатого природного материала необходимое условие для воспитания профессионального вокалиста высокого класса. Беда в том, что людей с хорошим природным материалом заметно больше, чем классных педагогов вокала. Следует заметить и следующее. В настоящее время методика постановки голосов (может быть, было бы вернее сказать «методики постановки голосов») достаточно хорошо освоены. А вот методик постановки «поэтического голоса» как не было, так и нет. Поэтических талантов во много раз меньше, чем людей с хорошими вокальными данными, а менторские способности в области поэзии и вообще страшная редкость. Словом, в поэзии автору до всего приходится доходить самому в основном. Подчеркну, в поэзии, ибо далеко не каждые стихи ею являются, подавляющее их количество имеют к поэзии ровно такое же отношение, как манекен в универмаге к скульптуре Родена.

Так что же, стихи и поэзия не одно и то же? Да, зачастую далеко не одно и то же.

– Так что же такое поэзия? – могут меня спросить.

– Так что же такое поэзия?! – эту фразу я неоднократно слышал во время поэтического семинара от Арсения Александровича Тарковского.