Вадим Ковда - Живая Литература. Стихотворения из лонг-листа премии. Сезон 2010-2011 Страница 10

Меня ты проводишь в последний путь,

Устроишь мне похороны.

Я тебе оставляю тело мое.

Пусть сойдется меня помянуть зверье,

Да жуки, комарье, вороны.

Хорошо они попируют там!

Будет дело клювам их и когтям,

Все накинутся на объедки,

Мурлыча, воя, рыча, кряхтя…

Одна только белочка, как дитя,

Мне в глаза смотреть будет с ветки.

Вот уж празднество для лесной родни!

А когда, пресыщенные, они

Разбредутся в родные чащи,

К скелету обглоданному прильнув,

В костный мозг мой стервятник просунет клюв —

Для него нет лакомства слаще.

И хочу, чтобы в ночь и о новом дне

Соловьи и пичуги пропели мне

Вместо заупокойной в храме,

И воздастся тогда мне сполна почет,

Только сыч не подгадил бы, старый черт,

Так он скверно ноет ночами.

– Ну, прощайте, друзья! – объявлю гостям, —

Дайте отдых бедным моим костям,

Пусть приляжет былое тело

Под стволы, под лиственный бугорок.

– Кто же листья притащит? – Настанет срок —

Ветер сделает это дело.

(с норвежского)

Рубен Дарио***(1867 – 1916)

Цыганочка

Чудесно плясала! Из черных зрачков

живые алмазные искры летели;

так пляшут в новеллах у дона Мигеля

гитаны на рынках больших городов.

И каждый цветок был взорваться готов

из тех, что над смуглым челом пламенели;

и эта головка на бронзовом теле

напомнила время бродячих шатров…

Взлетало фанданго, и пахла гвоздика;

о празднике жизни бесстрашной и дикой

гитарные струны вели разговор;

и женщина, в танце пьянея от страсти,

поймала, смеясь, на цыганское счастье

из рук живописца в корсаж луидор.

(С испанского)

Аркадий Штыпель

Уильям Шекспир***(1564 – 1616)

Сонеты

15

Как погляжу, все, что стремится в рост,

В расцвете не протянет и мгновенья,

Что над огромной сценой сонмы звезд

Толкуют свои тайные веленья;

Что человек взрастает, точно куст,

Кого и освежает, и палит

Все то же небо: полон соков, чувств,

Изношен, высох, навсегда забыт…

Твоей непрочной молодости герб

Мои глаза позолотить не прочь,

Поскольку спорят Время и Ущерб,

За право ввергнуть полдень в злую ночь.

Так повоюем! Я любовь пою:

Все, что отхватит время – вновь привью.

19

Льву, Время, вырви когти; дай смолоть

Земле ее родных детей; спили

Клыки у тигра; Фениксову плоть

В его живой крови испепели!

Любую прихоть выведи на свет,

В какой угодно изойди гульбе;

Одно лишь преступленье, хуже нет,

Я запрещаю навсегда тебе:

О, не коснись зазубренным резцом

Возлюбленного чистого лица;

Пусть остается вечным образцом,

И выше пусть не будет образца.

Попробуй, тронь! Я славно свил слова,

В них молодость любви навек жива.

21

Нет, не по мне, когда иной пиит,

Какая ни прельсти его краса,

Предмет свой обессмертить норовит,

Пустив на украшенья небеса;

Цепляя раритет за раритет,

Совокупляя солнце и луну,

Мрак колоннад, апрельский первоцвет,

И сушу, и жемчужную волну.

Под стать любви да будет честен стих:

Любой прекрасен в любящих глазах,

Но ведь не ярче этих золотых

Лампадок, закрепленных в небесах.

К чему хвалы пустые воздавать,

Тому, чем не намерен торговать?

55

Тьме конных статуй, покоривших мир,

Не пережить скрепленных рифмой слов;

Ты ярче в них сияешь, чем кумир,

Засаленный неряшеством веков.

Пусть гордецов война собьет с коней,

Пусть с корнем вырвет каменщиков труд,

Живую запись памяти твоей

Ни Марсов меч, ни ядра не сотрут.

Беспамятству и смерти вопреки

Тебя укроет скромная хвала

В сердцах потомков, как ни далеки

Те, кто износит этот мир дотла.

Пребудь, пока на Суд не кликнут нас,

В стихах и в глубине влюбленных глаз.

66

Забвенья, смерть! забвения – кричу:

Здесь нищего не пустят на порог,

Здесь верность – на потеху палачу,

Здесь серость – благоденствия залог,

Здесь слава и почет злаченым лбам,

Здесь чистоту загубят ни за грош,

Здесь доблесть у позорного столба,

Здесь немощью в колодки вбита мощь,

Здесь вдохновенью опечатан рот,

Здесь неуч держит мастера в узде,

Здесь правда слабоумием слывет,

Здесь злоба присосалась к доброте…

Вот мир! его б я бросил, не скорбя.

Но на кого оставлю я – тебя?

73

Увы, ты видишь, увядает год:

В моих ветвях дрожащих – неуют,

Два-три листка желтеют, гололед,

На мертвых хорах птицы не поют.

Увы, ты видишь сумеречный свет:

Еще мой луч вечерний не погас,

Но ночь, как смерть, его сведет на нет,

На отдых опечатывая нас.

Увы, ты видишь отблески углей,

Одр смертный прогоревшего огня,

А чем питалось пламя юных дней,

То пепелищем сделало меня.

Пойми, куда сильнее любишь ты,

Когда стоишь у роковой черты.

90

Возненавидь, когда угодно – или,

Нет, если так, сегодня же, теперь,

Пока судьба да злоба не добили,

Стань наихудшей из моих потерь.

Наигорчайшей, только не последней;

Бей, только не в хвосте всех этих свор;

Ночную бурю зорькой беспросветной

Не увенчай, как плахой приговор.

Нет, если так, то первенствуй, иди —

А ты, душа, всю муку разом вызнай,

Чтоб все невзгоды, те, что впереди,

Одною стали бесконечной тризной.

Брось мне в лицо последние слова,

А там любое горе – трын-трава.

Дилан Томас***(1914 – 1953)

Процесс в погоде сердца

Процесс в погоде сердца жар на стынь

Меняет; золотой кистень

Крушит могильный лед.

Погода крови ночь сменяет днем

В артериях; их солнц огнем

И червь живой согрет.

Процесс в глазу оберегает ум

От слепоты; дав жизни ход,

Нисходит лоно в тлен.

Погода глаза делит пополам

То мрак, то свет; бьет море наобум

В безуглый материк.

Лишь половина вызревших семян

Ложится в грунт; берет другую в плен

Воздушный сонный ток.

Есть кость и плоть; одной погода – стынь,

А жар – другой; и живчик и мертвяк —

Лишь призраки, смущающие ум.

Процесс в погоде мира состоит

В размене призраков; всяк материнский плод

В двойной тени начала и конца.

Процесс вздувает сонмы солнц из лун,

Срывает кожу с высохших колен;

И сердце отпускает мертвеца.

Единым росчерком

Единым росчерком рука смела селенья,

Ополовинила поля;

Пять королей жизнь обложили данью

И низложили короля.

Пять властных пальцев, скрюченных артрозом,

За ними – немощь плеч;

Гусиное перо покончило с убийством,

Приканчивавшим речь.

Рука, черкнув пером, изъяла пищу,

Наслала саранчу с чумой;

Хвала руке, над миром предержащей

Власть подписью одной!

Пять королей сплавляют гроб за гробом,

Не лечат ран, не гладят шелк волос;

Руке – что с сердцем совладать, что с небом;

Рука не сронит слез.

Смерти и выходы

В этот едва ли не самовозгорающийся канун

Нескольких близких смертей,

Когда из всех твоих возлюбленных хотя бы один —

И он всегда узнан – не сдержит разгон

Отлетающих вместе с дыханием львов и пламен;

Из всех твоих бессмертных друзей

Кто голоса разбудил бы всей считанной персти земной

Воспрять и славу тебе пропеть —

Тот один, кто воззвал всех глубже, будет хранить покой,

Не потревожив ни одной

Из своих бесчисленных ран,

Среди лондонских, отчуждающих многомужнее горе, стен.

В этот едва ли не самовозгорающийся канун,

Когда на твоих порогах и отмелях впопыхах

Убитых незнакомцев спеленывает и расплетает бурун,

Один, кого невозможно узнать,

Звезда другого квартала, северный твой сосед

Канет по самые слезы в соленый мрак.

Он свою росную кровь омоет в мужественных морях,

Тот, кто шагнул твоему мертвецу вослед,

Кто выпрастывает голову из ленты твоих вод

И каждым своим беззвучным "ах!"

Снаряжает жерла снарядов, с тех пор как свет

Вспыхнул в его взрывающихся глазах.

В этот едва ли не самовозгорающийся канун

Всех смертей и входов,

Когда свои и чужие раненые на лоне лондонских вод

Уже отыскали твой последний приют,

Враг, один из многих, хорошо знающий, как

Светится твое сердце

В настороженной тьме, выбиваясь из шлюзов своих и пустот,

Выбьет засовы молний, замкнет солнце,

Нырнет, выкарабкается у затемненных порогов твоих,

Отжигая всех рыцарей верных, покуда из мрака

Тот, один, возлюбленный меньше других,

Не проступит последним Самсоном твоего зодиака.

И смерть не удержит своих владений

И смерть не удержит своих владений.

Мертвецы, как один, отрясут свою ветхую плоть —

Войску ветра и закатной луны под стать,

Когда их чистые кости выступят в путь —

На локте звезда и у щиколотки звезда;

Их, безмозглых, достигнет благая весть,

Их, утопших, отринет морская вода;

Пусть любовники гаснут – не гаснет страсть;

И смерть не удержит своих владений.

И смерть не удержит своих владений.

Те, кто свое отлежал под изгибами толщ

В тени корабельных днищ;

Кто пляшет на дыбе, срывая жилу и хрящ,

Кто ремнем растянут на колесе;

Те, от чьей чистой веры осталась одна труха,