Сергей Есенин - Том 4. Стихотворения, не вошедшие в Собрание сочинений Страница 11

‹1916›

"Синее небо, цветная дуга…"

Синее небо, цветная дуга*,Тихо степные бегут берега,Тянется дым, у малиновых селСвадьба ворон облегла частокол.

Снова я вижу знакомый обрывС красною глиной и сучьями ив,Грезит над озером рыжий овес,Пахнет ромашкой и медом от ос.

Край мой! Любимая Русь и Мордва!Притчею мглы ты, как прежде, жива.Нежно под трепетом ангельских крылЗвонят кресты безымянных могил.

Многих ты, родина, ликом своимЖгла и томила по шахтам сырым.Много мечтает их, сильных и злых,Выкусить ягоды персей твоих.

Только я верю: не выжить тому,Кто разлюбил твой острог и тюрьму…Вечная правда и гомон лесовРадуют душу под звон кандалов.

‹1916›

"Пушистый звон и руга…"

Пушистый звон и руга*,И камень под крестом.Стегает злая вьюгаРасщелканным кнутом.

Шаманит лес-кудесникПро черную судьбу.Лежишь ты, мой ровесник,В нетесаном гробу.

Пусть снова финский ножикКровавит свой клинок,Тебя не потревожитНи пеший, ни ездок.

И только с перелесицСквозь облачный тулупСлезу обронит месяцНа мой завьялый* труп.

‹1916–1917›

"Снег, словно мед ноздреватый…"

Снег, словно мед ноздреватый*,Лег под прямой частокол.Лижет теленок горбатыйВечера красный подол.

Тихо. От хлебного духаСнится кому-то апрель.Кашляет бабка-старуха,Грудью склонясь на кудель.

Рыжеволосый внучонокЩупает в книжке листы.Стан его гибок и тонок,Руки белей бересты.

Выпала бабке удача,Только одно невдомек:Плохо решает задачиВыпитый ветром умок.

С глазу ль, с немилого ль взораЧасто она под удойПоит его с наговоромПреполовенской водой*.

И за глухие поклоныС лика упавших сединПишет им числа с иконыБожий слуга — Дамаскин*.

‹1917›

"К теплому свету, на отчий порог…"

К теплому свету, на отчий порог*,Тянет меня твой задумчивый вздох.

Ждут на крылечке там бабка и дедРезвого внука подсолнечных лет.

Строен и бел, как березка, их внук,С медом волосьев и бархатом рук.

Только, о друг, по глазам голубым —Жизнь его в мире пригрезилась им.

Шлет им лучистую радость во мглуСветлая дева в иконном углу.

С тихой улыбкой на тонких губахДержит их внука она на руках.

‹1917›

"Есть светлая радость под сенью кустов…"

Есть светлая радость под сенью кустов*Поплакать о прошлом родных береговИ, первую проседь лаская на лбу,С приятною болью пенять на судьбу.Ни друга, ни думы о бабьих губахНе зреет в ее тихомудрых словах,Но есть в ней, как вера, живая мечтаК незримому свету приблизить уста.Мы любим в ней вечер, над речкой овес,—И отроков резвых с медынью волос.Стряхая с бровей своих призрачный дым,Нам сладко о тайнах рассказывать им.Есть нежная кротость, присев на порог,Молиться закату и лику дорог.В обсыпанных рощах, на сжатых поляхГрустит наша дума об отрочьих днях.За отчею сказкой, за звоном стропилНесет ее шорох неведомых крыл…Но крепко в равнинах ковыльных луговПокоится правда родительских снов.

‹1917›

"Не от холода рябинушка дрожит…"

Не от холода рябинушка дрожит*,Не от ветра море синее кипит.

Напоили землю радостью снега,Снятся деду иорданские брега.

Видит в долах он озера да кусты,Чрез озера перекинуты мосты.

Как по мостику, кудряв и желторус,Бродит отрок, сын Иосифа, Исус.

От восхода до заката в хмаре водКличет утиц он и рыбешек зовет:

«Вы сходитесь ко мне, твари, за корму,Научите меня разуму-уму».

Как по бережку, меж вымоин и гор,Тихо льется их беседа-разговор.

Мелка рыбешка, сплеснувшись на песок,Подает ли свой подводный голосок:

«Уж ты, чадо, мило дитятко, Христос,Мы пришли к тебе с поклоном на допрос.

Ты иди учись в пустынях да лесах;Наша тайна отразилась в небесах».

‹1917›

"Заря над полем — как красный тын…"

Заря над полем — как красный тын*.Плывет на тучке превечный сын.

Вот вышла бабка кормить цыплят.Горит на небе святой оклад.

— Здорово, внучек!                            — Здорово, свет!

— Зайди в избушку.                            — А дома ль дед?

— Он чинит невод ловить ершей.— А много ль деду от роду дней?

— Уж скоро девять десятков зим.—И вспорхнул внучек, как белый дым.

С душою деда поплыл в туман,Где зреет полдень незримых стран.

‹1917›

"Небо ли такое белое…"

Небо ли такое белое*Или солью выцвела вода?Ты поешь, и песня оголтелаяБреговые вяжет повода.

Синим жерновом развеяны и смолотыВодяные зерна на муку.Голубой простор и золотоОпоясали твою тоску.

Не встревожен ласкою угрюмоюЗагорелый взмах твоей руки.Все равно — Архангельском иль Умбою*Проплывать тебе на Соловки.

Все равно под стоптанною палубойВидишь ты погорбившийся скит.Подпевает тебе жалобаОб изгибах тамошних ракит.

Так и хочется под песню свеситьсяНад водою, спихивая день…Но спокойно светит вместо месяцаОтразившийся на облаке тюлень.

1917

О родина!*

О родина, о новыйС златою крышей кров,Труби, мычи коровой,Реви телком громов.

Брожу по синим селам,Такая благодать.Отчаянный, веселый,Но весь в тебя я, мать.

В училище разгулаКрепил я плоть и ум.С березового гулаРастет твой вешний шум.

Люблю твои пороки,И пьянство, и разбой,И утром на востокеТерять себя звездой.

И всю тебя, как знаю,Хочу измять и взять,И горько проклинаюЗа то, что ты мне мать.

‹1917›

"Свищет ветер под крутым забором…"

Свищет ветер под крутым забором*,         Прячется в траву.Знаю я, что пьяницей и вором         Век свой доживу.Тонет день за красными холмами,         Кличет на межу.Не один я в этом свете шляюсь,         Не один брожу.Размахнулось поле русских пашен,         То трава, то снег.Все равно, литвин я иль чувашин,         Крест мой как у всех.Верю я, как ликам чудотворным,         В мой потайный часОн придет бродягой подзаборным,         Нерушимый Спас.Но, быть может, в синих клочьях дыма         Тайноводных рекЯ пройду его с улыбкой пьяной мимо,         Не узнав навек.

Не блеснет слеза в моих ресницах,         Не вспугнет мечту.Только радость синей голубицей         Канет в темноту.И опять, как раньше, с дикой злостью         Запоет тоска…Пусть хоть ветер на моем погосте         Пляшет трепака.

‹1917›