Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений Страница 11

III. ИО[40]

Эллису

Сорвавшись с лесистого горного склона,Разрушив преграды скалистых камней,По дну плодородного, злачного лонаТемнейской долины струится Пеней.

Забрызганы пеной деревьев вершины,Далече дубравы журчаньем полны,И черпают белые нимфы в кувшиныКристальную влагу прыгучей волны.

В пещеру Пенея — глубоко в утесах —Стекаются реки окрестных полейИ белые нимфы, в рассыпчатых косахКолебля короны болотных лилей.

Приходит Сперхей, по лугам побережнымВзлелеявший тополь и темный акант,Старик Апидан с Энипеем мятежным,И мирный в теченье Анфриз, и Эант.

Стекаются реки, бегут отовсюда,Пока, утомившись в блужданье пустом,Не ввергнется в море вспененная груда,Пока не растают хребет за хребтом.

Инах удалился в скалистые недра,Чтоб милую Ио оплакать свою.Он слезы струит беспрерывно и щедро,И множит слезами речную струю.

Не знает отец, озаряет ли ДелийЛюбимую дочь, на земле, средь живых.Иль скрылася Ио в лугу асфоделей,Причастная сонму теней гробовых.

Давно уже девушке те же и те жеВпивались мечтанья в полунощный сон,И кто-то, лаская словами и нежа,Шептал, проникая в ее Парфенон:

«Покорствуй, о Ио, великой Киприде!Иль девственность хочешь бессрочно беречь?Довольно! из робости девичьей выйди,И слушай внимательно сладкую речь.

Счастливая дева! ты телом пригожа,И Зевс вожделеньем пылает к тебе.Дитя! не отвергни Зевесова ложа,Безумно противиться дивной судьбе.

О робкая! что тебе в жребии девы!Приди, всепобедной Киприде служа,Туда, где Инаха шумящие хлевы,Где в полдень трава — глубока и свежа.

Там, в час, когда солнце пылает в зените,Ты тело объятиям Зевса вручи.И взор истомленного бога насыти,И в пламенных ласках его опочий».

Полдневное солнце палило жестоко,Манила прохлада зеленых древес.И к Ио, от отчего шедшей потока,Такие слова обращает Зевес:

«О дева, достойная Зевсова ложа!Приветно ответь на приветную речь.О, как ты прекрасна! из смертных кого жеДостойно с тобою в объятье сопречь?

Где сумрак древесный прохладней, безмолвней,Войди, нас не тронет покорный мне зверь.Я — бог скиптроносный, владыка я молний.Постой! не беги! и признанью поверь!»

Но девушка мчится проворнее серны.Последние силы напрягши, собрав,Минует зеленые пастбища ЛерныИ темные тропы Лиркейских дубрав.

Но бог, опаляемый яростью жгучей,Окрестности спрятал в тумане седом,И нимфу, объятую черною тучей,Схватил, торжествуя над первым стыдом.

И Гера глядит с золотого престола.Внизу, сквозь клубящийся, черный покровНе видит она ни дубравы, ни дола,Затянутых мраком сгущенных паров.

Богиня привыкла к коварным изменам;Зажглось подозренье: наверное, вновьЗевес, надсмеявшись над ней и Гименом,С какой-нибудь нимфою делит любовь.

И, пользуясь властно божественным правом,Богиня туманы свивает к ногам.Велит просиять омраченным дубравам,Велит озариться потусклым лугам.

Любовник предвидит позор неизбежный.Он знает, что Гера ревниво-строга,И делает Ио телицею снежной:Из белого лба вырастают рога.

Но в образе этом пленительна дажеЗлосчастная жертва Зевесовых чар.И ревность богини, и ярость — всё та же:Она обращенную требует в дар.

И Ио, исполнена горя и страха,К любимым, родным убегает краям,Где катятся синие волны Инаха,Где рощи сбегают к веселым струям.

Вот тихий, прозрачный залив, окруженныйЗеленой толпой молодых тростников.Но Ио, увидя себя отраженной,Подьемлет неистовый, горестный рев.

Напрасно печальные, робкие взглядыБросает она на отца и сестер.Не знают ее ни Инах, ни наяды,Игравшие с нею во впадинах гор.

В ответ на ее непонятные ласкиОни собирают цветы с берегов.Сплетаются из трав благовонные связки,Чтоб ими украсить изгибы рогов.

Но нимфы подруги не чувствуют прежней,И Ио бежит от родимой реки;Без цели блуждает она, и безбрежнейПред ней открывается море тоски.

Ее засыпает колючая вьюгаНа крайних пределах холодных морей,Сжигают пески раскаленного юга,Безжалостно хлещет ненастный Борей.

«Ночь морозная сменилаСолнца яростного зной.Под луною струи НилаОтливают белизной.

Где я — жертва Геры грозной —Где окончу горький путь?Воздух, ясный и морозный,Жадно я вбираю в грудь.

Спит песок охолоделый,Блещет сонная струя.Я минула все пределы,Я минула все края.

Погоняема кручиной,Крайний север я прошла,Где нависла над пучинойПрометеева скала.

Я не знаю, ранний гроб ли,Избавленье ли найду?Бога скованного воплиПровещали мне в бреду;

Провещали бесконечныйГорьких бед, блужданий ряд.Карой злой, бесчеловечнойБоги смертного карят.

Как мгновенно, как немногоУкрываясь от наяд,В вожделенных ласках богаЯ любви вкусила яд.

И теперь — несчастный поводГнева матери богов —Я бегу, и едкий оводМчится вслед моих шагов.

Сжалься, Зевс! твое объятье,Чрево мне обременя,В жертву вечного проклятьяГрозно предало меня.

Зверем бешеным блуждая,Плод священный я несу.Неужели никогда яНе верну мою красу?

Для твоих объятий нежныхВозврати лилейность ног!Дай мне пару грудей снежных,Золотых кудрей венок.

И на мшистом изумруде,В мгле зеленого куста,Я прижму к обильной грудиСына Зевсова уста.

Зевс! не презри дочь Инаха!Зевс! супругу пожалей,Изнемогшую от страхаСредь Египетских полей».

IV. СИРИНГА[41]

Не сыщешь в Аркадии девушек, равныхНевинной Сиринге цветущей красой.Она между нимф выделялась дубравныхВ горах, орошенных студеной росой.

Уже не однажды во мраке дубравном,Объятья любви от себя отклонив,Она убегала, гонимая фавном,Иль богом обильных колосьями нив.

Безмужной остаться дриаде хотелось.Богине она уподобилась той,Отчизна которой — божественный Делос:С Дианой равнялась она чистотой.

Когда же собаки оленя настигнут,Охотою нимфа себя веселит.Из рога оленьего лук ее выгнут,Тогда как Дианин из золота слит, —

А в прочем Сиринга с Дианою схожа:Строга, непреступна, и бог ни одинНе делит ее вожделенного ложаВ глубокой траве плодоносных долин.

Однажды, венчанный сосновой короной,Неистовый Пан за дриадой гнался.Но крепкие ноги, служа обороной,Ее уносили глубоко в леса.

Раздвинулись чащи, кустарники — реже.Сгибаются ноги, бессильно скользяВ глубоком и влажном песке побережий;Широкой рекой преградилась стезя.

И нимфа, пронзенная ужасом острым,От страстных объятий спасаясь едва,Ко влажным наядам, возлюбленным сестрам,Последние, в горе, бросает слова:

«О сестры! мою красоту измените!На горе прекрасною я родилась.Волос обрывайте душистые нити,Гасите огонь соблазняющих глаз!»

Тем временем Пан, разгоревшийся, страстный,К желанному телу в восторге приник.Но тело немеет под лаской напрасной,И в пальцах — холодный, болотный тростник.

И ветер, в тростник проникая из скважин,Порывисто дунул, и Пан услыхалКак будто бы стон — безнадежен, протяжен —Как будто бы кто-то любил и вздыхал.

V. ИФИГЕНИЯ В АВЛИДЕ[42]