Андрей Добрынин - Сборник поэзии 4 Страница 11

В него ведь может всякий псих Вонзить заточку между делом. Всех обитателей земных Он заслоняет статным телом.

И если бедно кто живет, Дойдя почти уже до точки Сержанту может он живот Проткнуть при помощи заточки.

Сержант при этом зашипит, Вихляясь, на асфальт осядет, Но вскоре примет прежний вид, Дыру заклеит и загладит.

Надует вновь его майор Обычным бытовым насосом, И снова, как до этих пор, Сержант становится колоссом.

И под майоровым толчком Он вновь плывет на шум эпохи, И вновь по стеночке, бочком Его обходят выпивохи.

2001

Андрей Добрынин

Если на поясе носишь ты пейджер, Значит, ты больше не жалкий тинэйджер, Значит, захватишь ты в бизнесе место, Ловко избегнув угрозы ареста.

Коль телефон ты имеешь мобильный, Значит, мужчина ты умный и сильный, Значит, ты в жизни успел утвердиться И продолжаешь полезно трудиться.

Коль "мерседес" ты купил "шестисотый", Значит, тебя не сравняют с босотой, Что расплодилась сверх всяческой нормы И проклинает любые реформы.

Коль особняк ты воздвиг трехъэтажный, Значит, мужчина ты храбрый, отважный И не боишься мятежного быдла, Коему жизнь совершенно обрыдла.

Рыцари в мире бушующем этом Опознаются по внешним приметам Так отличали стальные доспехи Прежних искусников бранной потехи.

Так отличали их кони и замки Тех, кто по жизни продвинулся в дамки. От феодальной уставши рутины, Плыли они к берегам Палестины.

Смолоду выплыл и наш современник К обетованному Берегу Денег, Бьется всю жизнь - и от бомбы в машине Он погибает в своей Палестине.

Все же, пока не постигла проруха, Хлеб свой носители ратного духа Кушают с маслом и даже с повидлом,Быдло же так и останется быдлом.

20016

Андрей Добрынин

Я припомнить хочу окончанье разгула, И от зряшных попыток мне хочется плакать. Ходят в черепе волны тяжелого гула И глаза застилает похмельная слякоть.

От веселья остался лишь горький осадок, По-другому с годами бывает все реже. Хоть здоровье пришло постепенно в упадок Разговоры, остроты и тосты все те же.

Ничего не могу я поделать с собою, Не могу головы приподнять с изголовья, И усталое сердце дает перебои, Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.

Было все как всегда - только в этих симптомах Состоят обретенные мной измененья, И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых... Но с годами и хочется только забвенья.

2001

Андрей Добрынин

Ты очень въедлива, сестра, И привередлива к тому же. Тебе бы перестать пора Искать пороки в тихом муже.

Да, странно он себя ведет, По целым дням молчит, как рыба, Однако он тебя не бьет, Ты и за то скажи спасибо.

Увы! В домах моей страны Вполне обыденны побои, И кровь из черепа жены Там часто брызжет на обои.

Там муж суров, как психиатр, К тому же он всегда под газом, И часто женщина в театр Должна идти с подбитым глазом.

Чуть глаз успела залечить, Как муж ключицу ей ломает Ведь надо как-то жен учить, А слов они не понимают.

У этих жен порой битье Ведет к развитию болезни, Твое же тихое житье Я смело уподоблю песне.

Перед супругом ты не хнычь, Не провоцируй вспышку гнева, А лучше стряпай и мурлычь На кухне разные напевы.

Старайся мужа полюбить, Готовь ему любые блюда, Ведь он же мог тебя избить, Однако ты цела покуда.

2001

Андрей Добрынин

Так легкие мои сипят, Что просто делается жутко. Там черти дерзкие сидят, И атаман их - бес Анчутка.

Когтями легочную плоть Свирепо бесы раздирают, И странно, почему Господь На это ласково взирает.

Напрасно я поклоны бью Господь ведет себя нечутко. Его я искренне люблю, Ему же нравится Анчутка.

Я вечно хмур и утомлен, А черт - затейник и проказник. Скучающему Богу он Всегда готов устроить праздник.

Гогочет адская братва, Когтями действуя умело, И рвутся легких кружева, И кашель сотрясает тело.

Занятно Богу видеть, как Строитель вавилонских башен Ворочается так и сяк, Чтоб только успокоить кашель.

Пытаюсь я произнести Молитву жесткими устами, А черти у меня в груди Щекочут весело хвостами.

Пусть бронхи испускают свист, Во рту же солоно от крови, Но я, однако, оптимист, И мне страдания не внове.

Поскольку есть всему конец, Придет к концу и эта шутка, Зевнет на небе Бог-отец, И успокоится Анчутка.

2001

Андрей Добрынин

Трех поэтов позвали однажды На собранье нудистского клуба, В дорогую элитную баню, Где нудисты привыкли собираться. Там за бабки (причем неплохие) Почитать поэтам предстояло Что нибудь с приколом, юморное, Чтоб была культурная программа И чтоб весело было в то же время. Ну а после чтения поэтам Посулили также угощенье, Вволю выпивки, славную закуску Как поэтам было отказаться? И на улицу выбрались поэты Из квартир с их воздухом спертым, И, от ветра вешнего хмелея, Побрели по улицам, шатаясь, Кашляя, почесываясь, морщась, Ибо были немолоды поэты, Образ жизни вели нездоровый И томили их недомоганья. Проведенные в предбанник охраной, Затоптались поэты смущенно, Но охрана сурово сказала, Что положено всем обнажаться, А иначе общество обидишь. И поэты смущенно обнажились, Ветхого исподнего стесняясь, Обнажились, расправили плечи, Попытались превозмочь сутулость; Елдаки украдкой подрочили, Чтобы выглядеть сильными самцами, Ибо ждали, что оргия будет, И надеялись в ней принять участье. И во время чтения поэты По распаренным телам натуристок Взглядами несытыми скользили, Опьянев от вида женской плоти. Но поэтов не слишком привлекали Жирные нудистские матроны С тазом, находящимся в том месте, Где у всех находятся колени. Их значительно больше привлекали С твердой грудкой юные нудистки, Чье межножье только опушилось И виднеется мясной цветочек. И за время чтения поэты, Потешая расслабленных нудистов, Выделить в толпе уже успели, Каждый для себя, предмет восторгов. И едва закончилось чтенье, Женщины поэтов обступили,

Андрей Добрынин В их числе - и те отроковицы, Что сердца поэтов взволновали. Но внезапно возникла охрана, У поэтов отняла бокалы И, поэтов вытолкав из зала, Провела их по темным коридорам, Грубо их подталкивая в спину, И впихнула в тесную подсобку, Где уже был стол сервирован И уже лежала их одежда. И попариться даже им не дали. Молча ели поэты в подсобке, Молча чокались, молча выпивали. Говорить поэтам не хотелось, Их томила горькая обида. Все стояли перед их глазами Милые бесстыдные нимфетки, В чьих телах волшебно сочетались Завершенность и текучесть линий. Да, томила поэтов обида, Но на что им было обижаться? Клуб ведь мог их кинуть, но не кинул, Обещал забашлять - и вот вам башли, Обещал угостить - и вот поляна, И поэтам надо бы не дуться, А за это все сказать спасибо И спокойно выпивать и кушать, В ситуацию правильно врубившись В то, что у людей своя тусовка И на ней не надо посторонних. Сочинители - странные люди, Им никак понять не удается, Что нельзя мешать серьезным людям, Если те культурно отдыхают. Кушать тебе дали? Ну и кушай. Денег тебе дали? Будь доволен И не лезь в друзья к серьезным людям, А иначе выйдет неприятность.

2001

Андрей Добрынин

Стихи писать довольно сложно, Ведь все до нас уже сказали, Писать же хочется, однако, И в этом есть противоречье,

Которое для очень многих Определяет все несчастье, Всю нищету, и бестолковость, И неприкаянность их жизни.

А без писательского зуда, Глядишь, и был бы человеком Тот горемыка, что сегодня Без соли хрен свой доедает.

Ведь если б он не отвлекался На то, чтоб сделаться поэтом, Он мог бы многого добиться, Сосредоточившись на службе.

И из салона иномарки Он мог с презрительной усмешкой Заметить в сквере оборванцев, Стихи читающих друг другу.

А ныне топчется он в сквере Среди тех самых оборванцев И с ними пьет плохую водку, Закусывая черным хлебом.

А мимо сквера пролетают С изящным шумом иномарки, Безостановочным движеньем Покой и негу навевая.

И оборванцы постигают (Хотя, конечно, и не сразу), Что в этом мире изначально Всем правит Предопределенность.

2001

Андрей Добрынин

Устал идти я в ногу с бурным веком И лег на дно, как некий крокодил. Ошибочно считаясь человеком, Свой статус я ничем не подтвердил.

Ни понимания, ни состраданья Никто во мне не вызывал вовек. Не всякое двуногое созданье На самом деле тоже человек.

Ко мне людишки иногда кидались, Свою судьбу злосчастную кляня, Но дерзкие надежды разбивались, Возложенные ими на меня.

Они меня использовать хотели, Им родственные грезились права. Я слушал их, но ни в душе, ни в теле Я с ними не почувствовал родства.

И пусть я тварь ущербная глухая Зато, избегнув родственных сетей, На склоне лет я мирно отдыхаю От вечного мелькания людей.

Лишь потому я мирные отрады Вкусил, не опасаясь ничего, Что был как все и делал все, что надо, Но непреклонно отрицал родство.

2001

Андрей Добрынин

По шоссе мимо старой деревни Пролетаешь, но выхватит взгляд: Мальчик едет на велосипеде По плотине, где ветлы шумят.

И другого об этой деревне Я припомнить уже не могу, Хоть и знаю, что есть там и прудик, И телок на его берегу,