Владимир Черноземцев - «Мартен» Страница 11

И пошел рубить немецкие шашки, словно прутья березовые, только хруст идет. А на клинке у него между тем и зазубринки не оказывается.

— Вот чудо-то! — дивятся солдаты. А офицер только посмеивается. — Да это же, говорит, настоящий аносовский булат! Вот, глядите. — Он показал метку на клинке: крылатый конь золотом выведен. И надпись чуть различимая сохранилась: «Иван Бушуев. Златоуст».

— Супротив булата ни одна сабля не устоит.

Тут один молодой офицер — он до того молчал все, только поглядывал — вынимает из ножен свою саблю — без украс — и говорит:

— А ну-ка, папаша, рубани, да посильнее!

Рубанули раз — ничего. Еще и еще много раз попробовали — все равно никаких следов от ударов, оба клинка целы-невредимы.

— Что за притча такая? — опять удивляются солдаты. — Выходит, есть сталь и покрепче булата?

— Да, есть, — сказал молодой офицер и гордо поднял свою саблю. — То — булат аносовский, хорош он. А это вот — сталь нынешняя, еще лучше. И родина у них одна — Златоуст. И сам я из Златоуста.

Обрадовались бойцы, что все так ладно получилось, и порешили тут же оба клинка в Кремль доставить — в память о великих победах русского оружия. Так и сделали…

Юрий Зыков

СТИХИ

БРИГАДА

От первой ударнойВедем мы истоки —Рабочие парниРабочей эпохи.

Мы вместе с рассветомК заводу шагаем,Зимою и летомВстречай, проходная.

Нам трудно бывалоВ рабочей науке:Пропахли металломСпецовки и руки,

Но пусть нам железоОставило метку,Наш лозунг, как прежде:«Даешь пятилетку!»

НИТИ

Ах, чудо-мастерица!Смотрю, и сердце тает.Две спицы, точно птицы,В твоих руках порхают.Узорную накидкуРазмеренно сплетают:Серебряная ниткаИ нитка золотая.Коса мерцает слитком,Тяжелая, тугая —Серебряная ниткаИ нитка золотая.

* * *

Каленые брызгиОстыли по серости.Прокатчики рыжиОт света и дерзости.Все в цехе гремело          и все грохотало:Листы прокатало,          листы прокатало.Закончилось лето;Березы в подпалинах.Стоит полпланетыВ весенней окалине.И листья звенят          благородным металлом,Как будто и их          невзначай прокатало.

Александр Кутепов

ТИМОХА

Рассказ

Над городом низко стелются тучи, рассеивая мелкий холодный дождь. В узких улицах, как в трубах, гудит с подвывами ветер. Очертания ближних гор размыты, и кажутся они ворохами грязной ваты. Дальние горы не видны, затянуты мглой.

В такую тоскливую погоду начинается у Тимохи как бы раздвоение личности. Вот он сам, парень как парень, а вот еще один Тимофей — непонятный и странный, а то и страшный. Он терзает Тимоху, нашептывает, сманивает ехать куда-нибудь.

«Куда ехать-то! — пугается Тимоха. — Опять к Ледовитому океану? Да был я там! В реках тонул, в снегах тонул, болотный дух нюхал. Хватит с меня! Одичал я. Среди людей, а как в пустыне. Мне никто не нужен, я никому не нужен. Сошлись-разошлись… Не хочу!» Чтобы отвязаться от такого наваждения, Тимоха работает со злостью, как бы наказывая себя. А вечером, не заходя в общежитие, бродит по улицам, пристально смотрит в лица встречных и силится понять, что это за люди, куда они все спешат и спешат, о чем они думают. Вот же смотрят они на Тимоху — и что? Разве не догадываются, как неуютно и одиноко ему? А если догадываются, то почему молчат? Вот бы остановил кто и спросил. Я бы, думает Тимоха, порассказал кой-чего…

После этого возникает мысль: а не махнуть ли в деревню? Тимоха сразу же представляет, как вышел бы он из автобуса близ глухого хутора, выпустившего его в мир, надвинул на глаза новую шляпу с серебристым блеском и с видом дальнего путешественника, знающего более прелестные места на земле, оглядел унылую деревенскую улицу. А потом пошел бы, куда глаза глядят.

Но никуда Тимоха не поедет и не пойдет. До отпуска еще далеко, да и с какой стати думать теперь о деревне, когда весь настрой его жизни стал совсем другим?

Тимоха не заметил, как сбился с привычного маршрута и оказался в тихом переулке, где небо заслоняют громады старых тополей. Под деревьями, еще не растерявшими листву, тепло и сухо. Он сел на скамейку, закурил.

«Не от людей надо, а к людям», — сказал ему напарник по работе старый наладчик станков Михеев, когда в минуту откровения Тимоха признался, как мучает его одиночество.

«Тогда женился бы», — посоветовал Михеев и популярно объяснил, что значит семья для таких вот шатунов, как Тимоха. «Чем дольше бродите по свету, — сказал Михеев, — тем больше этот бес-шатун одолевает…»

Мимо Тимохи по тротуару идут парень и девушка. Она вся розовая — розовое пальто, розовые брюки, розовый платок и щеки у нее тоже розовые. Он же весь голубой, строен и высок. Одной рукой обнял розовую девушку, в другой руке несет маленький чемоданчик-магнитофон. И песня к месту. Она резанула Тимоху прямо по сердцу — бывает иногда такое состояние. Сперва сожмет тебя как острой болью, нагонит тоску, но в следующий же миг как бы распахнешься от восторга и радости.

«Не думала я, что так земля красива, покуда мне не улыбнулся ты», — признается певица.

Сам того не ведая, Тимоха поднялся и пошел следом, завороженный заклинанием: покуда мне не улыбнулся ты, покуда мне не улыбнулся ты, покуда мне не улыбнулся ты…

А потом… Только впоследствии, вспомнив в отдельности каждый маленький миг из тех нескольких секунд, Тимоха поймет свою ошибку и назовет себя придурком. Надо было кинуться сразу, а он стоял и глядел. И запоздал на одну или две секунды.

Ах эти высокие модные каблуки! Как хорошо пристукивают они, когда не надо торопиться. Но вот парень и девушка пошли через улицу, вернее — побежали, пытаясь прошмыгнуть перед трамваем. Каблук скользнул по мокрому рельсу, и девушка с разбегу грохнулась на землю. Она пыталась тут же вскочить, но боль или ужас перед близким трамваем сковали ее. Спутник ее благополучно пересек улицу, только там обернулся.

Вот сейчас… Только тут Тимохе как бы извне поступила команда выскочить на мостовую и в три больших прыжка оказаться около упавшей. Еще какая-то доля секунды понадобилась, чтобы рывком поднять ее. Еще какая-то доля секунды, чтобы оттолкнуть ее в сторону. Водитель трамвая пытается тормозить, но колеса легко скользят по мокрым рельсам. Одной доли секунды не хватило… Самому себе. Тимоха еще слышал истеричную ругань водителя трамвая. Чье-то оправдание: «Я же не нарочно упала». Чье-то замечание: «А его никто не просил». Чье-то удивление: «Повезло парню. Мог же прямо под колесо». Потом еще слышал, как пронзительно сигналит машина скорой помощи, но тут фонарь над головой стал качаться, мигать, расплываться и сделалось необыкновенно тихо…

Через два дня в палату, где лежал Тимоха, пришла та самая девушка. Постояла у двери, потом подошла, села на стул и уставилась на Тимоху долгим вопросительным взглядом. Словно хотела узнать все сразу: кто он, откуда, почему под трамвай бросился он, именно он, а не кто-то другой… Но не спрашивала, а только смотрела. Тимоха тоже смотрел на ее простенькое лицо и неожиданно подумал: не забреди он в тот переулок, разве знал бы, что есть на свете и вот этот человек. Могли бы прожить всю жизнь и ни разу не встретиться…

— Я Лена Вожаева, — сказала наконец девушка. — Учусь в педагогическом, четвертый курс иняза. А вы — Тимофей Кондашин?

— Не вы, а ты, — поправил Тимоха. — Мы теперь вроде родственников стали.

— Ладно, пусть будет так, — согласилась она. — Вам очень больно?

Тимоха хотел засмеяться и сказать, что на такие царапины никогда не обращал внимания. Но смех не получился.

— Больно, — признался он. — Но врачи говорят, что страшного ничего нет, только головой стукнулся. Через неделю выпишут.

— Я эти два дня просто не нахожу себе места. Как преступница, — опять заговорила она, отделяя паузами слова.

— Это так, — согласился Тимоха. — А твой кавалер хорош!

— Что? — не поняла она.

— Да ничего.

— Зря вы так! — загорячилась Лена. — Он музыкант, очень хороший музыкант. Его руки как произведение искусства. Он не видел… Понимаете, не видел, что я упала.

Тимохе стало смешно. Он тут же посмотрел на свои руки: пальцы короткие, толстые, ногти сбиты, на ладонях буграми старые мозоли…