Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы Страница 12

До свидания, Тедди Кеннеди

Фотоциклетная поэма

Для мотоцикла есть передняяи лунный полосатый сад.Последняя, фотоциклетнаяпоэма, – с чем тебя едят?Бессмертие – вопрос инстинкта.И потому, как снегопад,мои бесчисленные снимкиза мной по воздуху летят.Вот я. Я с мамой. Я с собакой.Со мной какой-то господин.Разлука яблоком запахла.Один среди моих картин.С тобою вместе – я один.Но жить бывает неохота.Но и способствовать нельзя.Что кто-то жаждет твоих фото,чтобы выкалывать глаза.Кто это с вами?Сняты с кем-то?По роже видно – ловелас.Помилуйте! Да это ж Кеннеди!Моя поэма – началась!

Два Кеннедя были плейбои и личности,а третий отрёкся от их героичности.Два Кеннедя были герои и бабники,а третьему, Тедди, примерабрать не с кого.Он просто любил протестантскиебатники,писал предисловье к стихам Вознесенского.

Поэты являют грацию.Poets give us grace.Горации, рации, Тагор. Рацио.Газманов. Рацио.Поэты не папарацци –в этом есть прогресс.Когда я читаю его предисловие,выпущенное в издательстве «Дабл Дэй»,я проникаюсь к нему любовьюи чувством общности меж людей.В поэте есть чувство родины,как в Америке – капитал.Там гроздья чёрной смородиныпоблескивают, как металл.Следом шло предисловие Одена,которое он не читал.

– Позорник и трус, –говорит ему мафия,портретами братьев убитых помахивая.

– Прозорливы вы, –говорит ему женщина,не склонная к пораженщине.

Он не был трусом. Элементарно.Я Джона не видел.Роберта знал.В шкафах были трупы,хранились тайно.В Америку Роберт меня позвал.

Когда меня пинали ногамиХрущёв с его «авторитетами»,от Роберта к ним пришла телеграммао туре с университетами.

Как сделал он всё это грандиозно,обиделись пиджаки.И руки вздымали вверх стадионы,как ножки запрокинутые жуки.

Жил я как все. Стишки корябална сквозняках твоих, Нью-Йорк.Нью-Йорк поставил мне характер:умей выныривать, нырок.

И попадая куром в ощип,я изнутри познал процесссоздания героев обществи проституток из принцесс.

С Жаклин как раз не было сложности.Гипнотизировал прищур.Похожая на энэлошницус перерасчётом на гламур,она была мне как заложницалямуров и иных фигур.

Гламур сейчас есть символ пошлого.Признаюсь, я люблю гламур.Он точно женщина без прошлого,одетая в блестящий сюр.

Жизнь на неё потом наложится.Монахиня или наложница –единство противоположностей,как говорил мне Генри Мур.

Она, как биржевой меняла,меняла фишки на сантими в результате наполняластихи сиянием своим.

Кто был я им?Опальный тимуровец,я был заклинен тогда на Жаклин.И что говорила мне женщина, жмурясь,казалось, я понимал один.

Однажды её на каком-то сборищеспросил я, чтоб показаться умней:– Как вам наш Хрущёв?– Хрущёв – чудовище.Мы сразу же подружились с ней.

Она прошептала:– Он нас не лапал.Просто сердился, что водку не пью,и грязной своею царской лапойподкладывал мясо в тарелку мою.

Мне это всё показалось странным:– Зачем этот шепот, и здесь?– Ведь вы же русский, а я иностранка.Печально, что опыт есть.

Она мне писала потом в Россию.Это было как стриптиз.И что-то знала и просила:«Остерегайтесь хищных птиц.

В имениях русского эстергади,в чистоте дедовских криницвас попрошу я: остерегайтесьхищных птиц. Остерегайтесь.

Как вольные самцы и самочки,на ваших саммитах в отеле “Ритц”вы не теряйте русской самости.Остерегайтесь хищных птиц».

Пускай ваш хаос не расхищен –не станьте тварями, творцы!Не забывайте правды хижин,переселяясь во дворцы.

А у младшего волосы, точно сучья,венчали думающий лоби шею, мощную, барсучью,которую за жизнь нагрёб.

Он был всегда точно проснувшийся,дышал полуоткрытый рот,как из невидимой форсункипотягивая кислород.

Могли принять его за увальня –огромное созданье СМИсо скулами на высшем уровне –маркой Кеннедиевой семьи.

И всё: и вкус, и обоняние,кураж непостижимых глаз –их бешеное обаяниеобескураживало вас.

Он был людской волной сочувствиятак всенародно окружённе только в милом Массачусетсе,там, где профессорствовал он.

Чёрный с лиловыми губамиим никогда не помыкал.Он новому Бараку Обамепо-патриарши помогал.

Мы как-то обедали с нимна Котельнической,гостей развозил элегантный «порш»,и Зоя, вечно беспредельничая,варила нам интеллектуальный борщ.

– Поведайте нам, Тедди Кеннеди,о братьях Джоне или Роберте.Ведь их при вас почти угробили?Читатель полон интереса.– Есть мысль… но это не для прессы.«Поэт не может быть скаредным», –Гласит первая строка в газете«Морковин Гардиан»(типа нашего «МК»).Мы наслаждались обедом,подобно старым людоедам.– Что поразило вас в обеде?Скажите, Тедди.– Обилье снеди. Фруктов масса.И мясо солёное медведялежало в ломтях ананаса.Лапшою на вносимом блюдележали вяленые люди.– Они вкусней вчерашней леди?Скажите, Тедди.Мы дискутировали, музицировали,девчонки маялись на цирлах.– Кто был главный дискуситель?– Ведущая Мария Ситтель[2].– Мы в детстве были хулиганами?Вопрос звучит неэлегантно.Я вам отвечу на вопрос в пандан:– А хули вам.– Скажите лучше о Москве.Не смотрят москвичи ТВ.– Вчера меня далПервый канал.Сегодня в метро нас никто не узнал.– А дама в красном одеянье?– Вы о Дайане?Забыла где-то на диванесвой шёлковый персидский кошелёк.– Я всё прощу, я не Шерлок.

Люблю людей. Как смог я доблестносъесть две Владимирских области?А также Алтайский край?Алтай для русских – как алтарь.Здесь об Алтае не болтай.– А что вас, Тедди, роднит с Андреем?– Мы от прекрасного дуреем.Мы пиджаки ему простим.Мы Джеки хоронили вместе.Я помню: как-то клык моржовыйон из Якутска приволок.Я помню ярость мажордома.Поэт, наверное, пророк.Большая честь с ним пить и есть.– Где лучше жить? Там или здесь?– Там лучше жить, здесь лучше петь.И там и здесь Хамдамов есть.И здесь и тамрыбный стол по четвергам.– Способствуют лиглобальному потеплениюДевушки из стран Балтии?– Перед употреблениемих необходимо взбалтывать.– Об оргиях.– Их архаизм утомляет организм.– Вы имеете в виду оргазм?– Не понимаю ваш сарказм.– За соучастие в беседеспасибо, Тедди.– Скажите, Тедди, – или слишком рано? –о неземном происхожденье клана.Не буду делать ставок очных.Скажите, Тед, вы – энэлошник?Тед Кеннеди:– Полно дел срочных.Не забывайте, я – ирландец.Мне непонятен смерти страх.Ирландцы, мы хохмим, горланими пляшем на похоронах.Уходит.Голос за кадром:– Спасибо, «Морковин Гардиан».

Где запропастились кенари?Нет красногрудых птах.– И вам не страшно, Тедди Кеннеди,жить под псевдонимом «Патриарх»?– Мы живём, себя растратив,перед вами два пути:быть в борьбе скандальных братьевиль в сторонку отойти.Нету третьего пути.

Пока праведно убитыеотлеживаются в гробу,народ делит свои обиды,увеличивается табу.

Отвечает Тедди Кеннеди,патриотический перегар:– Благодарствую за пенделии кликуху «Патриарх».

Может, третьей нет дороги.Но я третий путь нашёл.Это мой четвероногий,цветаевский рабочий стол.На стол ставлю чай и крендели.Вы ж бегите за вином.Я писал стихи о Кеннеди,а написалось об ином.

Дом без лифта. Дым без фильтра.Без конфликта нету флирта.Вверх. Вниз. Вниз. Вверх.Вернись, изувер.Лифт. Лэфт. Блеф. Лофт.Дефолт. Во времена дефолтане летайте самолётами «Аэрофлота».Пейзажист Коро.Пей за жизнь, Коро!.. о рок, орок…Штокгаузен. Брамс. Блямс. Блямс.

Лифт похож на Нотр-Дам.По этажам, как по годам.Лифт стоит, как позвоночник.Средь его гостей полночныхв клетке лифта мчится Кеннеди.Он кумир московской челяди.Сам, конечно, вдрабадан.В окруженье милых дам.Нету Кеннеди. Где Кеннеди?Справа. Слева. Сзади. Спереди.Неизвестность и туман.

Так случалось с ним нередко.Без таблетки. Без розетки.– Закусите табуреткой! –Крикнул он и смылся в зал.Только лифтовая сеткаСзади. Снизу. Сверху. Спереди.Нету Кеннеди.

Сбоку от летящей клетки,как ужасный зоосад,нам не видимые предкиждут. Волнуются. Кричат.До свидания, мистер Кеннеди!Мой подарок к Рождеству.Думаю, себя не клепите,примыкая к большинству.Ничего вы не изменитени в себе, ни в потрохах,до свидания, Тедди Кеннеди.До свидания, Патриарх.

Вы хитры, как Патрикеевна.Нам – ГУЛАГ, а вам – гуд лак?До свидания, Патрик Кеннеди.Ваш ирландский дог кудлат?

До свидания, братья Кеннеди!До свидания, Джон Кеннеди!До свидания, Роберт Кеннеди!До свидания, Эдвард Кеннеди!До свидания, Джеки Кеннеди!До свидания, Жаклин!Что уносите в небо, – лебеди?Или журавлиный клин?До свидания, гирлянды,нарисованные на стенах, –носят по двое их ирландцы,как раненых на простынях.

До свидания, до свидания.Малость ты меня подожди.До свидания, святая…Маленькая леди Ди.До свидания, новый Кеннеди.Наша встреча ещё впереди.Ты, забытая мною в Ташкенте,Господи, не приведи!До свидания, поэма.(Музыка Тариверди…)

Вам снятся крепкие девицы,полуодетые в кримплен.Ты не буди меня, мне снитсяПрощание с Жаклин.

Она выводила меня из потёмоксалонов, выставок и могил.Хотела скупить все мои видеомы –я с ходу ей бабочку подарил.Звалась она бабочкою Набокова.Мы с лёта удивление смахнём.Среди эмигрантского быта убогогородился малиновый махаон.

Она его в спальню свою присобачила.Баю-бабочку – парвеню.Чтобы как лейбл на стеклянной баночкеглядела на Пятую авеню.Когда через год я вернулся опять,видеому её напрокатдля Европы дала,меня повстречали замолкшегочёрные зеркала.И вновь небеса озарятся мозаикой.Над долиной горит газолин.Бабочка, оставшаяся без хозяйки,стала бабочкой Жаклин.

Не богословская система,не мемуарное враньё –фотоциклетная поэма,ты – послесловие моё.Я выйду после написаньяс прошедшей жизнью визави,как понимаете вы сами,опустошённый от любви.Как луг некошеный, роскошный.Как направлением права,из брошенных собак и кошекрастёт зелёная трава.И сердце втихомолку ёкнет,когда увижу издали,как мной посаженные ёлкичуть отделились от земли.Читая Уголовный кодекс,я понимаю, почемумои товарищи уходятпо одному, по одному…Я помню – мы любили группой,но почему-то жгло глаза:следя, как медленно по крупусползала мутная слеза.Один шагаю в мирозданье.И никогда, и никогдая не стремился в групп-изданья.Я – одинокая звезда.Благодарю вас за расходы,я через несколько минутуйду. И никакие фотоменя обратно не вернут.

Роберт качал рассеянноцелой ещё головой,смахивал на Есенинападающей копной.Как у того, игралалуна над бровью.Думали – для рекламы,а обернулось кровью.Незащищённость вызовалидеров и артистов,прямо из телевизорападающих на выстрел.

Артист