Гарри Гордон - Птичьи права Страница 12

ГОЛОЛЕД

«Я не в накладе был, пятак…»

Я не в накладе был, пятакЗа рубль принимая.И не от гордости, а такСпина была прямая.

АВТОБУС

Трясется автобус маршрутный.Туман начинает редеть.Трясется автобус, и трудноЧто-либо в окне разглядеть.

И что-то читает в билетеСтарик в сапогах дорогих.Он умер в десятом столетьеИ выглядит лучше других.

И мальчик, над Яхромой сбитый,Еще неуверен и бел,И пух, преждевременно сбритый,Прилип к покрасневшей губе.

И дама в искусственной шубкеГлаза прикрывает рукой…Прикрыт раздраженностью хрупкой,Зияет глубокий покой.

Автобус трясется и дремлет,Никто не желает сойти.Все умерли в разное время,Все едут к восьми тридцати.

«В Москве ноль градусов. Петляя…»

В Москве ноль градусов. Петляя,Вода клубится, словно дым,Вливаясь в узкие следыНерасторопного трамвая.

Плетутся граждане, неловки,Да кто отважится спешитьДоковылять до остановкиИ до автобуса дожить.

От магазина к магазинуТолпятся, мешкают, молчат,Ворчат на моросящий чадПод небом цвета керосина.

И по привычке многолетней,За каждой замкнутой спинойЯ спрашиваю: «то последний?»И слышу: «Будете за мной»

«Последним временем нещадно дорожа…»

Последним временем нещадно дорожа,Томясь в тенетах, пропадая в нетях,Как Змей Горыныч в устрашенье детям,Томится моросящая душаВ игольчатом конце карандаша.Устали губы от условных слов,Устало сердце силиться и злиться,Осталось мелким дождиком излиться,И после, на поверхности рябя,Найти лицо и потерять себя.Вплестись в бульвар веселых старичков,Пустеющих за стеклами очковВ оцепенелом городе столицем.(Какие нужно надевать носки,Чтоб в этот поздний и тяжелый часПод липовыми кронами топчась,Не испытать озноба и тоски,И совестью небесной чистотыПосвечивать в намокшие кусты).Почти почтительно с лица снимаю лист,Сухой, как голос высохшей гортани,И почерневший, словно коротаньеПустынных дней среди постылых лиц.Пора понять: когда не удалисьНамеренья благие, ненарокомНе стань в своем отечестве пророком,А тихо и достойно удались.

«Все, чем жил благоговейно…»

Все, чем жил благоговейно,Невмещенное в слова,По бутылкам от портвейна,По подушкам рассовал.

Угнетенный Божьим даром,Всю духовную едуРазбазариваю даром,Словно с обыском идут.

Отберут стихи и книжки,Завернут в мое пальто…Может быть, и есть излишки,Только не придет никто.

«Все получил, чего душа алкала…»

Все получил, чего душа алкала,И нет причины встать с судьбой на прю.Как лампочка, не выдержу накала,Сверкну поярче и перегорю.

А вот штанами так и не разжился,Проводит по одежке взгляд косой.А смерть как смерть — в обыкновенных джинсахКурносая, и с девичьей косой.

«О полнолунии, о…»

О полнолунии, оВолнах внезапной тревоги,О пустоте в эпилогеВряд ли покажут кино.

Вряд ли расскажет печатьКак помещусь в полузвуке,Как опускаются руки,Стоит лишь только начать.

Как озаряли лучиМусор застольного бденья —В искреннем заявленьиВряд ли сосед настучит.

Небытие — налицо.Времени не было. Как тыМожешь твердить, что не фактыИзбороздили лицо.

«Вот какое дело…»

Вот какое дело:Брызгая, треща,Сердце отшипелоВ глубине борща.

В теплом детском духе,Лапками шурша,На спину в испугеШлепнулась душа.

Все пометив датой,Занеся в альбом,Тает соглядатайВ небе голубом.

Кислая капуста,Язва и колит.Свято место пусто,Но болит, болит…

«Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть…»

Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть —Из колонки, лоханки, ключа ИппокреныТак тревожен и короток выдался путьИз героев-любовников в старые хрены.

Я врачиху привычно глазами раздел,Я сейчас пошучу, мы сейчас посмеемся…А она говорит: не оставим в беде,Раздевайтесь, ложитесь, мы вами займемся.

А она говорит: — Посмотри на себя,На кого ты похож, невоздержан и выжат…Я в окошко глядел, где на солнце рябя,Тонет стриж, поднимаясь все выше и выше.

Я домой уходил по горячей траве,Со старушкой присел поболтать у порога.А она говорит: — Молодой человек,Что вам надо? Идите своею дорогой.

«Что толку, считая морщинки…»

Что толку, считая морщинки,Тревожить себя перед сном…Мы ангеловы личинкиВ чистилище этом земном.

И, логово делая раем,Один исполняем завет:По мере вражды нажираемПыльцу, и богатство, и цвет.

Не ведая трудностей роста,Толкаешься, лязгаешь, прешь…Стать бабочкой очень непросто.Вот разве на Пасху помрешь.

«Что в сердце, что в уме…»

Что в сердце, что в уме, —Поместится в горсти.Прости меня во тьме,И на свету прости.

Что до седых волос,До полусмерти жив,Правдивый, словно пес,И как собака лжив.

За мой нетвердый шаг,За то, что стол залит,Что не болит душа,А голова болит.

Прощения прошуЧто был, что сплыл, что есть,Что больше не бужу,Чтобы стишок прочесть.

«Перестарались, перестарки…»

Перестарались, перестарки,Перемудрили. И сейчасХраним сухие контрамарки,Своей свободою кичась.

Еще движенья наши гибки,Но шорами затылок сжат:Несовершённые ошибкиНа чистой совести лежат.

И в каждой складке и прорехе,Где строчки спрятаны, тихи,Гремят, как грецкие орехиВполне созревшие грехи…

«Среди кипарисов у пирса…»

Среди кипарисов у пирса,Тетрадь прижимая к груди,Солдатик, молоденький писарь,Сурово на море глядит.

Душа его чувствует ветер,Волнуясь до самого дна.О смерти, о жизни, о смертиШумит небольшая волна.

Мне нравится эта погода,Вино горячит и горчит,И словно сквозь теплую воду

К холмам прикоснулись лучи.

Закуришь во тьме папиросу,И море всю ночь напролетПро деньги, болезни, про слезы,Про Бог знает что, напоет.

«Последний запущенный сын…»

Последний запущенный сынВ линялых отцовских рубахах,Я вышел из хлипких трясинБезверья, гордыни и страха.

Был моря размашистый шум,Гремело вино молодое.Я вовсе не брался за ум —Родил себя сам под водою.

И в рациональном зернеОсобого смысла не видя,Поплелся по колкой стернеВ краях, где метался Овидий.

Озерный мерещился шелк,Манили заздравные чаши…И поле уже перешел,А дальше что делать, а дальше…

«Одуванчики висят…»