Сергей Есенин - Полное собрание стихотворений Страница 13

Мальвине Мироновне – С. Есенин

В глазах пески зеленыеИ облака.По кружеву крапленомуСкользит рука.То близкая, то дальняя,И так всегда.Судьба ее печальная —Моя беда.9 июля 1916

Небо сметаной обмазано,Месяц как сырный кусок.Только не с пищею связаноСердце, больной уголок.

Хочется есть, да не этого,Что так шуршит на зубу.Жду я веселого, светлого,Как молодую судьбу.

Жгуче желания множатДушу больную мою,Но и на гроб мне положатС квасом крутую кутью.

9 июля 1916

Собрала ПречистаяЖуравлей с синицамиВ храме:

«Пойте, веселитесяИ за всех молитесяС нами!»

Молятся с поклонамиЗа судьбу греховную,За нашу;

А маленький Боженька,Подобравши ноженьки,Ест кашу.

Подошла синица,Бедовая птица,Попросила:

«Я Тебе, Боженька,Притомив ноженьки,Молилась».

Журавль и скажи враз:«Тебе и кормить нас,Коль создал».

А Боженька нашПоделил им кашуИ отдал.

В золоченой хатеСмотрит Божья МатиВ небо.

А сыночек маленькийПросит на завалинкеХлеба.

Позвала ПречистаяЖуравлей с синицами,Сказала:

«Приносите, птицы,Хлеба и пшеницыНе мало».

Замешкались птицы —Журавли, синицы —Дождь прочат.

А Боженька в хатеВсе теребит Мати,Есть хочет.

Вышла БогородицаВ поле, за околицу,Кличет.

Только ветер по полю,Словно кони, топает,Свищет.

Боженька МаленькийПлакал на завалинкеОт горя.

Плакал, обливаясь…Прилетал тут аистБелоперый.

Взял он осторожненькоКрасным клювом Боженьку,Умчался.

И Господь на елочке,В аистовом гнездышке,Качался.

Ворочалась к хатеПречистая Мати —Сына нету.

Собрала котомкуИ пошла сторонкойПо свету.

Шла, несла не мало,Наконец сыскалаВ лесочке:

На спине катаетсяУ Белого аистаСыночек.

Позвала ПречистаяЖуравлей с синицами,Сказала:

«На вечное времяСобирайте семяНе мало.

А Белому аисту,Что с Богом катаетсяМеж веток,

Носить на завалинкиСинеглазых маленькихДеток».

1916

В багровом зареве закат шипуч и пенен,Березки белые горят в своих венцах.Приветствует мой стих младых царевенИ кротость юную в их ласковых сердцах.

Где тени бледные и горестные муки,Они тому, кто шел страдать за нас,Протягивают царственные руки,Благословляя их к грядущей жизни час.

На ложе белом, в ярком блеске света,Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…И вздрагивают стены лазаретаОт жалости, что им сжимает грудь.

Все ближе тянет их рукой неодолимойТуда, где скорбь кладет печать на лбу.О, помолись, святая Магдалина,За их судьбу.

1916

Без шапки, с лыковой котомкой,Стирая пот свой, как елей,Бреду дубравною сторонкойПод тихий шелест тополей.

Иду, застегнутый веревкой,Сажусь под копны на лужок.На мне дырявая поддевка,А поводырь мой – подожок.

Пою я стих о светлом рае,Довольный мыслью, что живу,И крохи сочные бросаюЛесным камашкам на траву.

По лопуху промяты стежки,Вдали озерный купорос,Цепляюсь в клейкие сережкиОбвисших до земли берез.

И по кустам межи соседней,Под возглашенья гулких сов,Внимаю, словно за обедней,Молебну птичьих голосов.

1916

День ушел, убавилась черта,Я опять подвинулся к уходу.Легким взмахом белого перстаТайны лет я разрезаю воду.

В голубой струе моей судьбыНакипи холодной бьется пена,И кладет печать немого пленаСкладку новую у сморщенной губы.

С каждым днем я становлюсь чужимИ себе, и жизнь кому велела.Где-то в поле чистом, у межи,Оторвал я тень свою от тела.

Неодетая она ушла,Взяв мои изогнутые плечи.Где-нибудь она теперь далечеИ другого нежно обняла.

Может быть, склоняяся к нему,Про меня она совсем забылаИ, вперившись в призрачную тьму,Складки губ и рта переменила.

Но живет по звуку прежних лет,Что, как эхо, бродит за горами.Я целую синими губамиЧерной тенью тиснутый портрет.

1916

Я снова здесь, в семье родной,Мой край, задумчивый и нежный!Кудрявый сумрак за горойРукою машет белоснежной.

Седины пасмурного дняПлывут всклокоченные мимо,И грусть вечерняя меняВолнует непреодолимо.

Над куполом церковных главТень от зари упала ниже.О други игрищ и забав,Уж я вас больше не увижу!

В забвенье канули года,Вослед и вы ушли куда-то.И лишь по-прежнему водаШумит за мельницей крылатой.

И часто я в вечерней мгле,Под звон надломленной осоки,Молюсь дымящейся землеО невозвратных и далеких.

1916

В зеленой церкви за горой,Где вербы четки уронили,Я поминаю просфоройМладой весны младые были.

А ты, склонившаяся ниц,Передо мной стоишь незримо,Шелка опущенных ресницКолышут крылья херувима.

Не омрачен твой белый рокТвоей застывшею порою,Все тот же розовый платокЗатянут смуглою рукою.

Все тот же вздох упруго жметТвои надломленные плечиО том, кто за морем живетИ кто от родины далече.

И все тягуче память дняПеред пристойным ликом жизни.О, помолись и за меня,За бесприютного в отчизне.

Июнь 1916Константиново

Даль подернулась туманом,Чешет тучи лунный гребень.Красный вечер за куканомРасстелил кудрявый бредень.

Под окном от скользких вётелПерепёльи звоны ветра.Тихий сумрак, ангел теплый,Напоен нездешним светом.

Сон избы легко и ровноХлебным духом сеет притчи.На сухой соломе в дровняхСлаще мёда пот мужичий.

Чей-то мягкий лих за лесом,Пахнет вишнями и мохом…Друг, товарищ и ровесник,Помолись коровьим вздохам.

Июнь 1916

Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.

С алым соком ягоды на коже,Нежная, красивая, былаНа закат ты розовый похожаИ, как снег, лучиста и светла.

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,Имя тонкое растаяло, как звук,Но остался в складках смятой шалиЗапах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,Как котенок, моет лапкой рот,Говор кроткий о тебе я слышуВодяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,Что была ты песня и мечта,Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.

1916

О красном вечере задумалась дорога,Кусты рябин туманней глубины.Изба-старуха челюстью порогаЖует пахучий мякиш тишины.

Осенний холод ласково и кроткоКрадется мглой к овсяному двору;Сквозь синь стекла желтоволосый отрокЛучит глаза на галочью игру.

Обняв трубу, сверкает по поветиЗола зеленая из розовой печи.Кого-то нет, и тонкогубый ветерО ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.

Кому-то пятками уже не мять по рощамЩербленый лист и золото травы.Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,Целует клюв нахохленной совы.

Все гуще хмарь, в хлеву покой и дрема,Дорога белая узорит скользкий ров…И нежно охает ячменная солома,Свисая с губ кивающих коров.

1916

В прозрачном холоде заголубели долы,Отчетлив стук подкованных копыт,Трава поблекшая в расстеленные полыСбирает медь с обветренных ракит.

С пустых лощин ползет дугою тощейСырой туман, курчаво свившись в мох,И вечер, свесившись над речкою, полощетВодою белой пальцы синих ног.

*

Осенним холодом расцвечены надежды,Бредет мой конь, как тихая судьба,И ловит край махающей одеждыЕго чуть мокрая буланая губа.

В дорогу дальнюю, не к битве, не к покою,Влекут меня незримые следы,Погаснет день, мелькнув пятой златою,И в короб лет улягутся труды.

*

Сыпучей ржавчиной краснеют по дорогеХолмы плешивые и слегшийся песок,И пляшет сумрак в галочьей тревоге,Согнув луну в пастушеский рожок.

Молочный дым качает ветром села,Но ветра нет, есть только легкий звон.И дремлет Русь в тоске своей веселой,Вцепивши руки в желтый крутосклон.

*

Манит ночлег, недалеко до хаты,Укропом вялым пахнет огород.На грядки серые капусты волноватойРожок луны по капле масло льет.

Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлебаИ с хруптом мысленно кусаю огурцы,За ровной гладью вздрогнувшее небоВыводит облако из стойла под уздцы.

*

Ночлег, ночлег, мне издавна знакомаТвоя попутная разымчивость в крови,Хозяйка спит, а свежая соломаПримята ляжками вдовеющей любви.

Уже светает, краской тараканьейОбведена божница по углу,Но мелкий дождь своей молитвой раннейЕще стучит по мутному стеклу.

*

Опять передо мною голубое поле,Качают лужи солнца рдяный лик.Иные в сердце радости и боли,И новый говор липнет на язык.

Водою зыбкой стынет синь во взорах,Бредет мой конь, откинув удила,И горстью смуглою листвы последний ворохКидает ветер вслед из подола.

1916

Запели тесаные дроги,Бегут равнины и кусты.Опять часовни на дорогеИ поминальные кресты.

Опять я теплой грустью боленОт овсяного ветерка.И на известку колоколенНевольно крестится рука.

О Русь – малиновое полеИ синь, упавшая в реку, —Люблю до радости и болиТвою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,Ты на туманном берегу.Но не любить тебя, не верить —Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,И не расстанусь с долгим сном,Когда звенят родные степиМолитвословным ковылем.

1916

Пушистый звон и руга,И камень под крестом.Стегает злая вьюгаРасщелканным кнутом.

Шаманит лес-кудесникПро черную судьбу.Лежишь ты, мой ровесник,В нетесаном гробу.

Пусть снова финский ножикКровавит свой клинок,Тебя не потревожитНи пеший, ни ездок.

И только с перелесицСквозь облачный тулупСлезу обронит месяцНа мой завялый труп.

1916—1917

О товарищах веселых,О полях посеребренныхЗагрустила, словно голубь,Радость лет уединенных.

Ловит память тонким клювомПервый снег и первопуток.В санках озера над лугомЗапоздалый окрик уток.

Под окном от скользких елейТень протягивает руки.Тихих вод парагуш квелыйКурит люльку на излуке.

Легким дымом и дальним пожнямШлет поклон день ласк и вишен.Запах трав от бабьей кожиНа губах моих я слышу.

Мир вам, рощи, луг и липы,Литии медовый ладан!Все приявшему с улыбкойНичего от вас не надо.

1916

Весна на радость не похожа,И не от солнца желт песок.Твоя обветренная кожаЛучила гречневый пушок.

У голубого водопояНа шишкоперой лебедеМы поклялись, что будем двоеИ не расстанемся нигде.

Кадила темь, и вечер тощийСвивался в огненной резьбе,Я проводил тебя до рощи,К твоей родительской избе.

И долго-долго в дреме зыбкойЯ оторвать не мог лица,Когда ты с ласковой улыбкойМахал мне шапкою с крыльца.

1916

Еще не высох дождь вчерашний —В траве зеленая вода!Тоскуют брошенные пашни,И вянет, вянет лебеда.

Брожу по улицам и лужам,Осенний день пуглив и дик.И в каждом встретившемся мужеХочу постичь твой милый лик.

Ты все загадочней и крашеГлядишь в неясные края.О, для тебя лишь счастье нашеИ дружба верная моя.

И если смерть по Божьей волеСмежит глаза твои рукой,Клянусь, что тенью в чистом полеПойду за смертью и тобой.

1916

На память Мише Мурашеву