Антология - Европейские поэты Возрождения Страница 13

«Не бойся, коль подагра завелась…»

Не бойся, коль подагра завелась, —Тебя избавлю я от этой пытки:Возьми пораньше утром желчь улитки,Сними с одежды мартовскую грязь,

Свари морскую губку, запасясьВ придачу светом — три-четыре нитки —И тенью, слей из котелка избытки,Смешай все вместе — и готова мазь.

О свойствах не забудь недостающихИ приготовь еще один состав,Чтоб не осталось вовсе болей злющих:

Сверчковый жир возьми, сверчка поймав,И голоса в пустыне вопиющих,И мелкий порошок гражданских прав;

А если ты из пьющих,Стакан святой… — чуть не сказал «воды»Тебя вконец избавит от беды.

ДЖОВАННИ ПОНТАНО*[31]

Перевод С. Ошерова

Поцелуи Батиллы

Ты, смеясь, поцелуя не дала мне,Плача — крепко меня поцеловала.Ты мила и уступчива в печали,Ты в веселье сурова и строптива.Плач твой мне обещает наслажденье,Смех страданья несет. Беда влюбленным!Все вам страшно, и все сулит надежду.

«Сон, приходи: тебя манят ласково Луция глазки…»

Сон, приходи: тебя манят ласково Луция[32] глазки;Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи!Маленький Луций поет так сладко: «Сон мой желанный,Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи!»В спаленку, ласковый сон, тебя кличет маленький Луций:«Милый мой, сладкий мой сон, ласковый сон-угомон!»Маленький Луций тебя к колыбельке кличет: «Скорее,Сон, к колыбельке лети, сон, приходи, приходи!»Хочется Луцию спать, и кличет Луций: «Скорее,Сон, приходи, приходи, ночи дружок, приходи!»Пристально Луций глядит, тебя к подушечке кличет:«Сон, приходи, прилетай, сон, поскорей приходи!»Хочет в объятья к тебе малыш и кивает призывно;Знак подает: «Приходи! Где же ты, сон? Приходи!»Добрый, пришел ты, о сон, покоя отец благодатный,Сон, облегчающий нам бремя трудов и тревог.

«Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик…»

Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик,Глазки, мой нежный, закрой, личико, нежный мой, спрячь.Сон говорит: «Почему не сомкнешь, не закроешь ты глазки?Глянь, как усталая спит Луска[33] в ногах у тебя!»Умница, глазки закрыл, сомкнул мой Луций ресницы,Личико сонный покой тихим румянцем залил.Легкий повей ветерок! Прилети, приласкай мне сыночка!Чу, не листва ли шумит? Легкий летит ветерок!Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик,Ветер овеет тебя, мама согреет тебя.

О садах Гесперид

Отрывок

Время пришло выбирать деревца, и в садах по порядкуВысадить их, и подрезать рукой, и шумную влагуК ним подвести, и снимать душистые с ветки лимоны,Солнце покуда печет и трепещут тени под ветром.Рвешь ты плоды, и жена с тобою делит работу:Их в корзины кладет, на веревках висящие, или,Радуясь самым большим, себе их в подол собирает.Помню, была и со мною жена; цветы собирал я —Нежный Венеры дар, окропленный росой идалийской.Мужа крепко обняв, на траву она мягкую села, —Сладким забавам тогда мы звонкой вторили песней.Радость вкушаешь теперь без меня, без меня под густоюБродишь листвой и плетешь из свежих роз плетеницы.Все позабыв, о себе лишь одной ты теперь помышляешь,В мирной долине теней тишиной наслаждаясь отрадной.Мальчик, фиалки рассыпь! Привет вам, блаженные тени!Вновь Ариадна со мной, на руках моих сладостным грузом!Счастье усопшей тебе! Испытать грабителей злобныхВласть тебе не пришлось, похороны сына увидеть,Неисцелимую зреть старика одинокого рануИ в оскверненном дому поруганных отчих пенатов.Нет, ты со мной, утешенье мое, жена моя! МужаВновь обними, не томи, обними и утешь, и со мноюРви, как бывало, цветы с лимонных деревьев знакомых.

Небесные явления

Отрывок

Резвые нимфы, кому родники священные милы,Своды пещер, где струится вода, и тихие рекиСладкую влагу несут, подносят щедрые чашиС самым отрадным питьем для измученных долгою жаждой.Ноги и грудь обнажив, лазурные носятся нимфы,Взад и вперед по просторам озер, по заводям светлым,То наполняют они кувшины плещущей влагой,То выливают ее — и с громким рокотом мчитсяМежду камней опенённых ручей, и затем, многоводный,Он рассекает поля молчаливым плавным теченьем.Тут уж ведут по траве хоровод усталые нимфыМежду деревьев, что их осеняют изменчивой тенью,Иль ветерки услаждают они согласным напевом,Или резвятся в реке, под ее стеклянной струеюРуки одна за другой прихотливым вздымая движеньем,След круговой впечатляя в песок стопою проворной.Вынырнет вдруг одна и покажет гладкую руку,Нежный ли бок промелькнет иль округлая мягкая голень;Прыгнет в самую глубь другая — и вот под водоюВидны иль мрамор бедра, иль спины серебро, или груди,Ради которых с небес бессмертные сходят украдкой.Вновь выплывает она — и блещут золотом кудри,Очи чернеют, уста на лице белоснежном алеют.Тут уж, конечно, пастух, что в речных камышах затаился, —Сельский какой-нибудь бог из бесстыдного рода сатиров, —Чувствует, как огонь разгорается жгучий под сердцем;Водит туда и сюда он глазами, протяжно вздыхает,Голову меж камышей просунув и прячась от взглядов,Жадно глядит; то в холод, то в жар сатира бросает,Борются робость и дерзость в душе; обезумев от страсти,В воду кидается он — и шумный всплеск раздается.Тотчас нимф хоровод скрывается в тайных пещерах,И достается ему лишь пустая радость касанья.

«Здесь Кармозина лежит. На могиле — факел потухший…»

Здесь Кармозина лежит. На могиле — факел потухший,Рядом — сломанный лук, срезанных пряди волос.Лук тут сломал Купидон, тут срезали кудри Хариты,Тут Эрицина сама свой угасила огонь.Лавры, и розы, и мирт могильный холм украшают:Девять дев Пиерид их орошали слезой.В мире влюбленных уж нет, не богиня больше Венера:Дева угасла — и вмиг пламень любовный угас.Что ты творишь, несчастный певец? Покинь многолюдье,Скройся в безлюдных лесах, в дебрях меж диких зверейЛиру разбей, бессмертных презри и, день ненавидя,Ночь полюби и во сне черном отрады ищи.

«Знаменье в имени том, которое девушке милой…»

Знаменье в имени том, которое девушке милойДали мать и отец: Розой назвали тебя,И словно розы цветок, которого нет кратковечней,Быстро твоя красота краткий свой век отжила.Десять всего декабрей, красавица, ты увидала:Роза весной рождена — розу декабрь погубил.Лето щадило тебя — похитила зимняя стужа,Люто убила зима жизнь, что не в пору цвела.Скрывшись под своды холма, средь зимы ты не блещешь цветамИ не страшишься во тьме, Роза, мороза угроз.

ЛУИДЖИ ПУЛЬЧИ[34]

Большой Моргант

Отрывки

Перевод С. Шервинского

«Другой еды запросишь поневоле:Мы к доброму столу привыкли, дядя!Не видишь, ростом он каков, тем боле?Червя не заморишь, с крупинкой сладя».Хозяин им: «Дать желудей вам, что ли?Чего я вам добуду на ночь глядя?»И начал изъясняться горделиво,Так что Моргант сидел нетерпеливо.

Он колокольным языком ударилЕго разок-другой. Тот в крик, — не шутка!Маргутт же молвил: «Надо, чтоб обшарилЯ сам весь этот дом, — одна минутка…Ты б нам, хозяин, буйвола зажарил,Во двор, я вижу, входит он. А ну-тка,Раздуй очаг; едва моргнем, ты слушай.Ну, угощай нас буйволовьей тушей».

Тот в страхе вздул огонь, боясь ответа.Маргутт схватил одну из перекладин.Хозяин заворчал. Маргутт на это:«А вижу я, ты до побоев жаден.Что ж класть в огонь для этого предмета?Не ручку ж от лопаты? То-то складен!Позволь уж мне распорядиться пиром».На этом буйвол был изжарен с миром.

Не думайте, что зверя свежевали:Он брюхо лишь вспорол у туши дюжей.Как будто в доме все его уж знали, —Приказывал, кричал, серчал к тому же.Вот доску длинную нашел он в залеИ приспособил вмиг ее снаружи,Стол мясом загрузил, вином и хлебом:Моргант мог уместиться лишь под небом.

Был буйвол съеден весь на этом пире,Вин выпита немалая толика,Исчез весь хлеб — четверика четыре,Маргутт позвал хозяина: «Скажи-ка,Подумал ты о фруктах и о сыре?Ведь это скушать — дело не велико.Все волоки, что спрятано по дырам!»Послушайте ж, как было дело с сыром.

Хозяин отыскал круг сыра где-то,Примерно форму шестифунтовую;Да яблок вынес, благо было лето,Корзиночку, и то полупустую.Маргутт, как только оглядел все это,Сказал: «Видали бестию такую?Язык взять колокольный вновь придется,Коль иначе обеда не найдется.

Пить по глоточкам при его ли росте?Пока я возвращусь, ты без обмануКати нам бочки, раз пришли мы в гости, —Чтобы вина достало великану,Иль он тебе пересчитает кости!Я, как мышонок, всюду шарить стану,И если что найду про нашу долю,Увидишь, принесу ль припасов вволю!»

Тут начал рыскать по дому повсюдуМаргутт: все сундуки в дому калечит,Бьет и ломает утварь всю, посуду, —Что ни разыщет, то и изувечит;Последнюю кастрюлю валит в груду;И сыр и фрукты — всё наружу мечет.Морганту приволок мешок громадный.Все исчезает снова в глотке жадной.

Хозяин, слуги — все дрожат до пота,Хоть и усердствуют служить прилично.Хозяин тут подумал: неохотаМолодчиков таких кормить вторично.Заплатят нам, когда дойдет до счета,Своим пестом, — бери деньгой наличной.А съели столько, что за месяц времениНе проглотить и целому бы племени.

Моргант, когда наелись, и помногу,Хозяину сказал: «Пойди проспаться!А завтра, как обычно, в путь-дорогуОтправимся, — так надо сосчитаться.Не обочтем тебя, оставь тревогу,Сумеем все довольными остаться».Хозяин же возьми да и ответь им,Что эту ночь сочтет — тысячелетьем.

Взбухает море, волны то и делоСшибаются над палубой, — не так лиВ бой сходятся бойцы! — уж закипелаНа досках пена, паруса размякли,А дряхлый кузов буря так раздела,Что из пазов уж видны клочья пакли.Меж тем Моргант, усевшись возле носа,Выкачивает с помощью насоса.

Бегут, спешат, пока не раскололосьСуденышко в столь бурном урагане.И с качкою и с ветром так боролось,Что ноги не держали; христианеВзывать к святому Эрмо стали в голос,Чтоб он послал затишье в океане,Но не кивнул им ни святой, ни дьявол, —А мачты ствол уже в пучине плавал.

— Макон! — кричит Широкко. — Помоги нам! —Он мачту приспособил запаснуюИ дал опять надуться парусинам,К ней подвязав квадратину льняную.Вдруг новый шквал промчался по пучинамИ руль сорвал и кинул в хлябь морскую.Несчастный рулевой свой пост покинул:И охнуть не успел, как в море сгинул.

Квадратину льняную оборвало,Все вихрь поразметал в своем напоре.И от бизани тоже толку мало,Хоть спущена была. А тут, на горе,С кормы нежданно хлынули два вала,И палубу опять покрыло море,И кормчий сам давал свистки напрасно, —Бывает так всегда, когда опасно.

Ужасен был простора вид кипучий,Громады воли вставали вдруг горою,Не разберешь, то воды или тучи.Подкидывало судно над волноюТак, что и нос терялся в пенной круче,Так встряхивало судно, что пороюВот-вот казалось — скрепы разомкнутся;И скрип и стон, смешавшись, раздаются, —

Так стонет плоть больная, жить не рада.Ревет все пуще море. Вот дельфины,Как на лугу пасущееся стадо,Из бурных волн показывают спины…Моргант все черпал, хоть не до упада, —Что ветр и гром для дюжего детины!Не сдастся морю — видывал он виды! —И от небес не ожидал обиды.

Тут на колени встал Роланд. РыдалиРинальдо с Оливьером, в страхе оба.Обеты Вельо с Ричардетто далиДойти босыми до господня гроба,Коль пощадит их буря, — да едва ли!Уж им могилы виделась утроба.И впрямь в пучине сгинуть не пришлось бы!Тогда к чему моленья все и просьбы?

Широкко слышит: «Пресвятая дева!» —И примечает сложенные руки.И рвется брань мерзейшая из зева: —Христомоляне!.. Знаю я их штуки.Поверь мне, грек, не избежать нам гневаНебесного, пока здесь эти суки.Макон послал нам бедствие такое,Чтоб вразумить невежество людское.

Не спрашивай, как при таком бесчестьеВ ноздре Ринальдо разом засвербило.— Стой! — закричал он, — бестия из бестий!Узнаем, чья возьмет: Христова силаИль Магометка с Аполлошкой вместе?Тебя немало по волнам носило,Так и ныряй по доброй воле, либоСпихну тебя — и угощайся, рыба!

Широкко говорит: — Я здесь по правуХозяин. — А Моргант — Ринальдо: — Что жеНад ветром ты не учинишь расправу?Сам дурня сброшу, коль тебе негоже. —Ринальдо тут же дурню дал на славуВ лоб два щелчка, чтоб тот не лез из кожи, —И с головой его покрыло море.Смирились волны и утихли вскоре.

Тут моряки раскрыли рот широко,В лицо Ринальдо и взглянуть робея.И, словно бы послушавшись урока,Поторопилось море стать добрее.Моргант же вмиг пристроился у фокаИ руки распростер, как будто реи.Он словно столб торчал под небесами,С тугими управляясь парусами.

Грек поспешает к носу, видя это,И смех все пуще разбирает грека:Ни одного нет нужного предмета,Взамен всего он видит — человека.— Вот чудеса! Изъездил я полсвета,Подобного ж не видывал от века. —Роланд смеется: — Этому созданьюЛегко быть разом фоком и бизанью!

Где сам Моргант, там отложи тревогу.Он с парусом так ловко управлялся(К тому же ветер подавал подмогу),Так направленья верно он держался,Хоть отдыхал порою понемногу,Что наконец и берег показался,И в порт они приплыли безопасныйС попутным ветром, при погоде ясной.

Но знают все: завистлив Рок и жаден.Пока Моргант за всех один трудился,Нежданно кит, одна из тех громадин,Что губят корабли, в волнах явился,Свирепый, подплывал — будь он неладен! —И на хребет поднять уж судно тщился, —И затонула б хилая посуда,Когда б Моргант не обезвредил чуда.

— Кита ничто отсюда не прогонит,В него мы понапрасну ядра мечем, —Вступился грек, — что ж делать, судно тонет,Своей беде уже помочь нам нечем. —Вдруг судно кит как двинет, как наклонит!Не справиться тут силам человечьим,И с гибелью уж не было бы сладу,Когда б Моргант не оседлал громаду.

Теперь, когда Моргант почти до портаДоправил всех дорогой не окольной,— Сам не умру, — сказал, — какого черта!Да и корабль спасу, я — сердобольный! —Тем временем Ринальдо из-за бортаЕму язык просунул колокольный.И стал Моргант башку дубасить зверя,И раскроил, как циркулем отмеря.

Маркантонио Раймонди (ок. 1480–1534).