Владимир Набоков - Стихотворения, не вошедшие в сборники Страница 13

1924 г.

КУБЫ

Сложим крылья наших видений.Ночь. Друг на друга дома угламивалятся. Перешиблены тени.Фонарь — сломанное пламя.

В комнате деревянный ветер коситмебель. Зеркалу удержать трудностол, апельсины на подносе.И лицо мое изумрудно.

Ты — в черном платье, полет, поэмачерных углов в этом мире пестром.Упираешься, траурная теорема,в потолок коленом острым.

В этом мире страшном, не нашем, Боже,буквы жизни и целые строкинаборщики переставили. Сложимкрылья, мой ангел высокий.

<9 марта 1924>

ЛЕНИНГРАД

Великие, порою,бывают перемены…Но, пламенные мужи,что значит этот сон?Был Петроград — он хуже,чем Петербург, — не скрою, —но не походит он —как не верти — на Трою:зачем же в честь Елены —так ласково к тому же —он вами окрещен?

<23 марта 1924>

СТАНСЫ

Ничем не смоешь подписи косойсудьбы на человеческой ладони,ни грубыми трудами, ни росойвсех аравийских благовоний.

Ничем не смоешь взгляда моего,тобой допущенного на мгновенье.Не знаешь ты, как страшно волшебствобесплотного прикосновенья.

И в этот миг, пока дышал мой взгляд,издалека тобою обладавший,моя мечта была сильней стократтвоей судьбы, тебя создавшей.

Но кто из нас мечтать не приходилк семейственной и глупой Мона Лизе,чей глаз, как всякий глаз, составлен былиз света, жилочек и слизи?

О, я рифмую радугу и прах.Прости, прости, что рай я уничтожил,в двух бархатных и пристальных мирахединый миг как бог я прожил.

Да будет так. Не в силах я тебеоткрыть, с какою жадностью певучей,с каким немым доверием судьбеневыразимой, неминучей…

24 марта 1924

АВТОМОБИЛЬ В ГОРАХ (сонет)

Как сон, летит дорога, и ребромвстает луна за горною вершиной.С моею черной гоночной машинойсравню — на волю вырвавшийся гром!

Все хочется — пока под тем бугромне стала плоть личинкою мушиной, —слыхать, как прах под бешеною шинойрыдающим исходит серебром…

Сжимая руль наклонный и упругий,куда лечу? У альповой лачуги —почудится отеческий очаг;

и в путь обратный — вдавливая конусподошвою и боковой рычагпереставляя по дуге — я тронусь.

<20 апреля 1924>

МОЛИТВА

Пыланье свеч то выявит морщины,то по белку блестящему скользнет.В звездах шумят древесные вершины,     и замирает крестный ход.Со мною ждет ночь темно-голубая,и вот, из мрака, церковь огибая,     пасхальный вопль опять растет.

Пылай, свеча, и трепетные пальцы     жемчужинами воска ороси.О милых мертвых думают скитальцы,     о дальней молятся Руси.А я молюсь о нашем дивьем диве,о русской речи, плавной, как по ниве     движенье ветра… Воскреси!

О, воскреси душистую, родную,косноязычный сон ее гнетет.Искажена, искромсана, но чую     ее невидимый полет.И ждет со мной ночь темно-голубая,и вот, из мрака, церковь огибая,     пасхальный вопль опять растет.

Тебе, живой, тебе, моей прекрасной,вся жизнь моя, огонь несметных свеч.Ты станешь вновь, как воды, полногласной,     и чистой, как на солнце меч,и величавой, как волненье нивы.Так молится ремесленник ревнивый     и рыцарь твой, родная речь.

3 мая 1924

ПОДРУГА БОКСЕРА

Дрожащая, в змеином платье бальном,и я пришла смотреть на этот бой.Окружена я черною толпой:мелькает блеск по вырезам крахмальным,

свет льется, ослепителен и бел,посередине залы, над подмостком.И два бойца в сиянье этом жесткомсшибаются… Один уж ослабел.

И ухает толпа. Могуч и молод,неуязвим, как тень, — противник твой.Уж ты прижат к веревке круговойи подставляешь голову под молот.

Все чаще, все короче, все звучнейбьет снизу, бьет и хлещет этот сжатыйкулак в перчатке сально-желтоватой,под сердце и по челюсти твоей.

Сутулишься и екаешь от боли,и напряженно лоснится спина.Кровь на лице, на ребрах так красна,что я тобой любуюсь поневоле.

Удар — и вот не можешь ты вздохнуть, —еще удар, два боковых и пятый —прямой в кадык. Ты падаешь. Распятый,лежишь в крови, крутую выгнув грудь.

Волненье, гул… Тебя уносят двоев фуфайках белых. Победитель твойс улыбкой поднимает руку. Войприветственный, — и смех мой в этом вое.

Я вспоминаю, как недавно, там,в гостинице зеркальной, встав с обеда, —за взгляд и за ответный взгляд соседаты бил меня наотмашь по глазам.

<11 мая 1924>

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Ко мне, туманная Леила!Весна пустынная, назад!Бледно-зеленые ветриладворцовый распускает сад.

Орлы мерцают вдоль опушки.Нева, лениво шелестя,как Лета льется. След локтяоставил на граните Пушкин.

Леила, полно, перестань,не плачь, весна моя былая.На вывеске плавучей — глянь —какая рыба голубая.

В Петровом бледном небе — штиль,флотилия туманов вольных,и на торцах восьмиугольныхвсе та же золотая пыль.

26 мая 1924

Берлин

СМЕРТЬ ПУШКИНА

Он первый подошел к барьеру; очитак пристально горели, что Дантеснажал курок. И был встревожен лес:сыпучий снег, пугливый взмах сорочий…

Пробита печень. Мучился две ночи.На ране — лед. В бреду своем он лезпо книжным полкам, — выше… до небес…ах, выше!.. Пот блестел на лбу.

     Короче, —он умирал: но долго от землиуйти не мог. "Приди же, Натали,да покорми моченою морошкой"…

И верный друг, и жизни пьяный пыл,и та рука с протянутою ложкой —отпало всё. И в небо он поплыл.

<8 июня 1924>

СМЕРТЬ

Утихнет жизни рокот жадный,и станет музыкою тишь,гость босоногий, гость прохладный,ты и за мною прилетишь.

И душу из земного мракаподнимешь, как письмо, на свет,ища в ней водяного знакасквозь тени суетные лет.

И просияет то, что соннов себе я чую и таю, —знак нестираемый, исконный,узор, придуманный в раю.

О, смерть моя! С землей уснувшейразлука плавная светла:полет страницы, соскользнувшейпри дуновенье со стола…

13 июня 1924

ОБ АНГЕЛАХ

Неземной рассвет блеском облил…Миры прикатили: распрягай!Подняты огненные оглобли.Ангелы. Балаган. Рай.

Вспомни: гиганты промахивают попарно,торгуют безднами. Алый парот крыльев валит. И лучезарнокипит божественный базар.

И, в этом странствуя сиянье,там я купил — за песнь одну —женскую душу и в придачу нанялсамую дорогую весну.

24 апреля 1924

Представь: мы его встречаемвот там, где в лисичках пень,и был он необычаен,как радуга в зимний день.

Он хвойную занозуиз пятки босой тащил.Сквозили снега и розыпраздно склоненных крыл.

Наш лес, где была черникаи телесного цвета грибы,вдруг пронзен был дивным крикомзолотой, неземной трубы.

И, он нас увидел; замер,оглянул людей, лесиспуганными глазамии, вспыхнув крылом, исчез.

Мы вернулись домой с сырымигрибами в узелкеи с рассказом о серафиме,встреченном в сосняке.

8 июля 1924