Леонид Кременцов - Русские поэты XIX века: Хрестоматия Страница 14

1811–1812

К Дашкову

Мой друг! Я видел море злаИ неба мстительного кары: Врагов неистовых дела,Войну и гибельны пожары.Я видел сонмы богачей,Бегущих в рубищах издранных,Я видел бледных матерей,Из милой родины изгнанных!Я на распутьи видел их,Как, к персям чад прижав грудных,Они в отчаяньи рыдалиИ с новым трепетом взиралиНа небо рдяное кругом.Трикраты с ужасом потомБродил в Москве опустошеннойСреди развалин и могил;Трикраты прах её священнойСлезами скорби омочил.........................................................................Нет, нет! Талант погибни мойИ лира, дружбе драгоценна,Когда ты будешь мной забвенна,Москва, отчизны край златой!Нет, нет! Пока на поле честиЗа древний град моих отцовНе понесу я в жертву местиИ жизнь, и к родине любовь;Пока с израненным героем,Кому известен к славе путь,Три раза не поставлю грудьПеред врагом сомкнутым строем, —Мой друг, дотоле будут мнеВсе чужды музы и хариты,Венки, рукой любови свиты,И радость шумная в вине!

1813

ПЕВЕЦ В БЕСЕДЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОГО СЛОВА

(Отрывок)

Певец

Друзья! Все гости по домам!От чтенья охмелели;Конец и прозе и стихамДо будущей недели!Мы здесь одни!.. Что делать? ПитьВино из полной чаши!Давайте взапуски хвалитьСлавянски оды наши.

Сотрудники

Мы здесь одни… Что делать? Пить(и проч.).

Певец

Сей кубок чадам древних лет!Вам слава, наши деды!Друзья! Почто покойных нетПевцов среди Беседы!Их вирши сгнили в кладовых,Иль съедены мышами,Иль продают на рынке в нихСалакушку с сельдями.Но дух отцов воскрес в сынах,Мы все для славы дышем,Давно здесь в прозе и стихахКак Тредиаковский, пишем.........................................................................

1813

МОЙ ГЕНИЙ

О память сердца! Ты сильнейРассудка памяти печальнойИ часто сладостью своейМеня в стране пленяешь дальной.Я помню голос милых слов,Я помню очи голубые,Я помню локоны златыеНебрежно вьющихся власов.Моей пастушки несравненнойЯ помню весь наряд простой,И образ милый, незабвеннойПовсюду странствует со мной.Хранитель гений мой – любовьюВ утехе дан разлуке он: Засну ль?Приникнет к изголовьюИ усладит печальный сон.

1815

ИЗРЕЧЕНИЕ МЕЛЬХИСЕДЕКА

Ты знаешь, что изрек,Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?Рабом родится человек,Рабом в могилу ляжет,И смерть ему едва ли скажет,Зачем он шёл долиной чудной слез,Страдал, рыдал, терпел, исчез.

1821

П.А. Вяземский

(1792–1878)

Князь Петр Андреевич Вяземский, от природы наделённый острым оригинальным умом и художественным талантом, получил прекрасное, в духе французских просветителей XVIII века, образование. Возможно, поэтому в молодости он отличался вольнолюбием, независимостью и смелостью суждений, хотя и старался держаться в стороне от своих современников-декабристов. Уже в XX веке Вяземский получил от литературоведов прозвание – «декабрист без декабря».

Вяземский был членом «Арзамаса» и счастлив в друзьях. С юности и в течение многих лет его окружали Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, оба Пушкиных (Александр Сергеевич и его дядя Василий Львович), К.Н. Батюшков, Д.В. Давыдов, Ф.И. Тютчев и др. Но в деятельности Вяземского поэзия не была занятием приоритетным, а делила его время с прозой, публицистикой, критикой, философией, мемуарами и т. п.

Уже в конце своей долгой жизни, оглядываясь на пройденный путь, Вяземский заметил: «…Я создан как-то поштучно, и вся жизнь моя шла отрывочно. Мне не отыскать себя в этих обрубках… Фасы моей от меня не требуйте. Бог фасы мне не дал, а дал лишь несколько профилей». Справедливость этой оценки для поэзии Вяземского подтвердил Н.В. Гоголь в статье «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность»: «…возле крепкого и твёрдого стиха, какого нет ни у одного поэта, помещается другой, ничем на него не похожий; то вдруг защемит он чем-то вырванным живьём из самого сердца, то вдруг оттолкнет от себя звуком, почти чуждым сердцу, раздавшимся совершенно не в такт с предметом; слышна несобранность себя, не полная жизнь своими силами…»

Ранняя лирика Вяземского носила анакреонтический характер. Но затем всё отчетливее начинает проявляться та её особенность, которая давала ему право считать себя «поэтом мысли». Всё яснее обнаруживается пристрастие, в духе Просвещения, к гражданственности и публицистичности (стихотворения «Петербург», 1818; «Негодование», 1820), не чуждается его поэзия ни романтической пейзажной живописи («Первый снег», 1819), ни сатирических мотивов (басни и эпиграммы). В дальнейшем Вяземский всегда отдавал предпочтение точности и ясности мысли перед звукописью и гармоничностью стиха.

Два события потрясли Вяземского и повлияли на его музу – расправа над декабристами и гибель Пушкина. В эти годы отчетливее зазвучали в его творчестве сатирические ноты – стихотворения «Русский Бог» (1828), «К ним» (1829). После 1837 г. в поэзии Вяземского возобладали настроения тоски и одиночества. Всё чаще мыслями он возвращается в прошлое – «Я пережил и многое и многих…» (1837), «Друзьям» (1861).

В конце жизни Вяземский создал своеобразный литературный документ – «Записные книжки», занявшие в двенадцатитомном собрании его сочинений три тома. Здесь, в разговорах и размышлениях, в живых лицах и картинах, перед читателем возникает летопись целой эпохи.

МОИ ЖЕЛАНИЯ

Пусть все идет своим порядкомИль беспорядком – всё равно!На свете – в этом зданье шатком —Жить смирно – значит жить умно.Устройся ты как можно тише,Чтоб зависти не разбудить;Без нужды не взбирайся выше,Чтоб после шеи не сломить.

Пусть будут во владенье скромномЦветник, при ручейке древа,Алтарь любви в приделе темном,Для дружбы стул, а много – два;За трапезой хлеб-соль простая,С приправой ласк младой жены;В подвале – гость с холмов Токая,Душистый вестник старины.

Две-три картины не на славу;Приют мечтанью – камелекИ, про домашнюю забаву,Непозолоченный гудок;Книг дюжина – хоть не в сафьяне.Не рук, рассудка торжество,И деньга лишняя в карманеПро нищету и сиротство.

Вот всё, чего бы в скромну хатуОт неба я просить дерзал;Тогда б к хранителю – ПенатуС такой молитвою предстал:«Я не прошу о благе новом;Мое мне только сохрани,И от злословца будь покровом,И от глупца оборони».

1823

Я ПЕРЕЖИЛ

Я пережил и многое, и многих,И многому изведал цену я;Теперь влачусь в одних пределах строгихИзвестного размера бытия.Мой горизонт и сумрачен, и близок,И с каждым днём все ближе и темней;Усталых дум моих полет стал низок,И мир души безлюдней и бедней.Не заношусь вперед мечтою жадной,Надежды глас замолк – и на пути,Протоптанным действительностью хладной,Уж новых мне следов не провести.Как ни тяжел мне был мой век суровый,Хоть житницы моей запас и мал,Но ждать ли мне безумно жатвы новой,Когда уж снег из зимних туч напал?По бороздам серпом пожатой пашниНайдешь ещё, быть может, жизни след;Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,Но ничего уж завтрашнего нет.Жизнь разочлась со мной; она не в силахМне то отдать, что у меня взялаИ что земля в глухих своих могилахБезжалостно навеки погребла.

1837

ДРУЗЬЯМ

Я пью за здоровье не многих,Не многих, но верных друзей,Друзей неуклончиво строгихВ соблазнах изменчивых дней.

Я пью за здоровье далеких,Далеких, но милых друзей,Друзей, как и я, одинокихСредь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слёзы,Но сладок и чист их поток;Так с алыми – черные розыВплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье не многихНе многих, но верных друзей,Друзей неуклончиво строгихВ соблазнах изменчивых дней;

За здравье и ближних далёких,Далёких, но сердцу родных,И в память друзей одиноких,Почивших в могилах немых.

1861

МОЛИТВА АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ

Научи меня молиться,Добрый ангел, научи:Уст твоих благоуханьемЧувства черствые смягчи!Да во глубь души проникнутСолнца вечного лучи,Да в груди моей забьютсяБлагодатных слёз ключи!

Дай моей молитве крылья,Дай полет мне в высоту,Дай мне веры безусловнойВысоту и теплоту!Неповинных, безответныхДай младенцев чистотуИ высокую, святуюНищих духом простоту!

Дай, стряхнув земные узыС прахом страннических ног,Дай во мне угаснуть шумуБитв житейских и тревог.Да откроется ТобоюМне молитвенный чертог,Да в одну сольются думуСмерть, бессмертие и Бог!

А.С. Грибоедов