Евгений Абросимов - Стихи остаются в строю Страница 14

Всеволод Лобода

В нашем небе

По небу солнечному рыская,Сторожко крадучись вперед,В голубизне гудящей искроюПроплыл немецкий самолет.

Не спит зенитное оружие —Дорогу в город не ищи:Разрывов белых полукружиеЗажало недруга в клещи.

Видали жители окрестные,Как, распушив трубою хвост,За дымовой густой завесоюМетнулся прочь незваный гость.

Цехов бессонных не бомбить ему,Куда ни рвись — отрезан путь.Фашист под нашим истребителемЮлил, пытаясь улизнуть.

И пулеметными трещоткамиЗвучало облако вдали,Сухие очереди четкиеНа сердце музыкой легли.

Порода коршунов не гордая,Опасность им горька на вкус.В глухой овраг, южнее города,Он сбросил свой гремучий груз.

И сквозь волну ветров прибойнуюПронес над кровлями селаНа фюзеляже две пробоиныИ два простреленных крыла.

1944

Начало

Лес раскололся тяжело,Седой и хмурый.Под каждым деревом жерлоДышало бурей.

Стволам и людям горячо,Но мы в азарте.Кричим наводчикам:— Еще!— Еще ударьте!..

Дрожит оглохшая земля.Какая силаРучьи, и рощи, и поляПеремесила!

И вот к победе прямиком,За ротой рота,То по-пластунски,   то бегомПошла пехота.

1944

Павловская, 10

Не в силах радость вымерить и взвесить,Как будто город вызволен уже,Я в адрес:   «Киев, Павловская, 10» —Строчу послание в тесном блиндаже.Письмо увидит ночи штормовые,Когда к Подолу катятся грома,Когда еще отряды штурмовыеПрочесывают скверы и дома…

По мостовым, шуршащим листопадом,Придет освобожденье. Скоро. Верь…Впервые за два года не прикладом,Без окрика,   негромко стукнут в дверь.Мой хворый дед поднимется с кровати.Войдет веселый первый почтальон.От рядового с берега ЛоватиПривет вручит заждавшемуся он.

Старик откроет окна.   В шумном мире —Осенний день, похожий на весну.И солнце поселится в той квартире,Где я родился в прошлую войну…

Октябрь 1943 г.

Дорога

Солдатские дороги,коричневая грязь.С трудом волочишь ноги,на климат разъярясь.Лицо твое багрово, —холодные ветрасговаривались сновабуянить до утра.Набухла плащ-палатка,лоснится под дождем.На то ноябрь.   Порядкаот осени не ждем.

Боец, идешь куда тыи думаешь о ком?Шрапнельные снарядысвистят над большаком.А где же дом, в которомпросох бы да прилег?..За голым косогоромне блещет огонек.Тебе шагать далече —холмов не перечтешь,лафет сгибает плечи,а все-таки идешь.Ведут витые тропы,лежат пути твои,в траншеи да в окопы,в сраженья да в бои.Шофер потушит фарыпод вспышками ракет…На западе   пожарамконца и края нет.Кричит земля сырая:«Спеши, боец, вперед,оружием караятого, кто села жжет!»

От гнева — дрожь по коже,соленый пот на лбу,ногам легко,и ношине чуешь на горбу.И греет жарче водкинас воздух фронтовой.И радостные сводкирождает подвиг твой.

Солдатские дорогипридут издалекак домашнему порогусо славой на века.

1943

Николай Майоров

Мы

Это время

трудновато для пера.

Есть в голосе моем звучание металла.Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.Не все умрет, не все войдет в каталог.Но только пусть под именем моимПотомок различит в архивном хламеКусок горячей, верной нам земли,Где мы прошли с обугленными ртамиИ мужество, как знамя, пронесли.Мы жгли костры и вспять пускали реки.Нам не хватало неба и воды.Упрямой жизни в каждом человекеЖелезом обозначены следы, —Так в нас запали прошлого приметы.А как любили мы — спросите жен!Пройдут века, и вам солгут портреты,Где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы.Вы в книгах прочитаете, как миф,О людях, что ушли, не долюбив,Не докурив последней папиросы.Когда б не бой, не вечные исканьяКрутых путей к последней высоте,Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,В столбцах газет, в набросках на холсте.Но время шло. Меняли реки русла.И жили мы, не тратя лишних слов,Чтоб к вам прийти лишь в пересказах   устныхДа в серой прозе наших дневников.Мы брали пламя голыми руками.Грудь раскрывали ветру. Из ковшаТянули воду полными глотками.И в женщину влюблялись не спеша.И шли вперед, и падали и, елеВ обмотках грубых ноги волоча,Мы видели, как женщины гляделиНа нашего шального трубача,А тот трубил, мир ни во что не ставя(Ремень сползал с покатого плеча),Он тоже дома женщину оставил,Не оглянувшись даже сгоряча.Был камень тверд, уступы каменисты,Почти со всех сторон окружены,Глядели вверх — и небо было чисто,Как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть не точны слова,И слог тяжел, и выраженья грубы!О нас прошла всесветная молва.Нам жажда выпрямила губы.Мир, как окно, для воздуха распахнут,Он нами пройден, пройден до конца,И хорошо, что руки наши пахнутУгрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,Нас не забудут потому вовек,Что всей планете делая погоду,Мы в плоть одели слово «Человек»!

Отцам

Я жил в углу. Я видел только впалостьОтцовских щек. Должно быть, мало знал.Но с детства мне уже казалось,Что этот мир неизмеримо мал.

В нем не было ни Монте-Кристо.Ни писем тайных с желтым сургучом.Топили печь, и рядом с нею приставПерину вспарывал литым штыком.

Был стол в далекий угол отодвинут.Жандарм из печки выгребал золу.Солдат худые, сгорбленные спиныСвет заслонили разом. На полу —Ничком отец. На выцветшей иконеКакой-то бог нахмурил важно бровь.Отец привстал, держась за подоконник,И выплюнул багровый зуб в ладони,И в тех ладонях застеклилась кровь.Так начиналось детство…Падая, рыдая,Как птица, билась мать, и наконецЗапомнилось, как тают, пропадаютВ дверях жандарм, солдаты и отец…

А дальше — путь сплошным туманомзастлан.Запомнил только: плыли облака,И пахло деревянным масломОт желтого, как лето, косяка.Ужасно жгло. Пробило все навылетЖарой и ливнем. Щедро падал свет.Потом войну кому-то объявили,А вот кому — запамятовал дед.

Мне стал понятен смысл отцовских вех.

Отцы мои! Я следовал за вамиС раскрытым сердцем, с лучшими словами,Глаза мои не обожгло слезами,Глаза мои обращены на всех.

Памятник

Им не воздвигли мраморной плиты.На бугорке, где гроб землей накрыли,Как ощущенье вечной высоты,Пропеллер неисправный положили.

И надписи отгранивать им рано —Ведь каждый, небо видевший, читал,Когда слова высокого чеканаПропеллер их на небе высекал.

И хоть рекорд достигнут ими не был,Хотя мотор и сдал на полпути, —Остановись, взгляни прямее в небо,И надпись ту, как мужество, прочти.

О, если б все с такою жаждой жили! —Чтоб на могилу им взамен плиты,Как память ими взятой высоты,Их инструмент разбитый положилиИ лишь потом поставили цветы.

Варвара Наумова