Евгений Лукин - Бал был бел Страница 14

На дачах

Утро. За ночь став лохматее,выхожу дышать простором.До рассвета Волга (мать её!)тарахтела рыбнадзором.

Дачи. Рощи. Степи русские.И пустые поллитровки.Сохнут розовые трусикина капроновой верёвке.

Дунет ветер — затрещат они.Вот рванулись что есть силы —и забор, вконец расшатанный,за собою потащили.

Но прищепка жёсткой чавкоюдержит трусики из принципа.Не лететь им вольной чайкоюнад просторами искристыми.

Мысль: судьба у всех почётная.Не питайте к чайкам зависти,если призваны подчёркиватьочертанья чьей-то задницы!

Монолог патриота

Что ты смотришь по-разному,говоришь про топор?..День Победы я праздновал —занеси в протокол!

Бормотуха — извергнута.А напротив, в кустах,дуб стоит, как из вермахта —весь в дубовых листах!

А мильтоны[27] застали натом, что сёк топором…Так ведь я же за Сталина,блин, как в сорок втором!

Я и за́ морем Лаптеваих согласен ломать!Я ж — за Родину-мать его,в корень с листьями мать!

Я их эники-беникив три шестёрки трефей!..А изъятые веники —это как бы трофей…

Улица Хиросимы

(на известный мотив)

Тротуары выщербились с краю,на асфальте — выбоины в ряд.В эту ночь решили самураипосетить родимый Волгоград.

Но разведка чёртом из шкатулкиподняла уснувший городок —и пошёл утюжить переулкиброневой асфальтовый каток.

В темноте чернее каракуртапроложили пару автострад —и себя, родимого, наутроне узнал родимый Волгоград.

Плыл асфальт, на озеро похожий.Иногда лишь попадался в ёмненароком вдавленный прохожий,потерявший всяческий объём.

Самураи едут на «тойотах»и, сверкая стёклами очков,всё глядят на нас на идиотов,ну а мы — на них на дурачков.

Простывает след от самурая.В Волгограде стих переполох.Никакая нынче вражья стаяне застанет Родину врасплох!

Песенка на укушение

Михаилу Шалаеву

От лиловых вершин Копетдагадо жемчужных зубцов Эверестараскатилось известие этонад песками шестого помола:будто члена ЦК комсомола,делегата двадцатого съездаи редактора крупной газетыукусила большая собака.

Было так: возвращались с авансавместе с замом дорогой известной,а зубастая бестия этаналетела на них косомордо:«Где тут члены ЦК комсомола,делегаты двадцатого съездаи редакторы крупной газеты?»(А на прочих она не согласна!)

Я прошу вас, товарищи судьи,точно вычислить время и место,чтоб она не ушла от ответа,потому что прямая крамола —тяпнуть члена ЦК комсомола,делегата двадцатого съездаи редактора крупной газеты…Терроризм неприкрытый, по сути!

Вы заставьте собаку признаться,с кем в сношеньях была до ареста,и отправьте на краешек света,где торосы мерцают у мола,где ни членов ЦК комсомола,ни редакторов крупной газеты,где во сне никому не приснятсяделегаты двадцатого съезда!

Педагогическая поэма

Тяжёлых туч мохнатая ладоньнакрыла всю окрестность до пригорка.Дожди, дожди… Деревня — что Лондо́н:не то Биг-Бэн, не то водонапорка…

Ах, ритмы, рифмы, краски и слова!Где вы теперь, скажите бога ради?Я — педагог. И норма такова:три стопки в день (не водки, а тетрадей)!

В окне — забор, к которому привык.И вот гляжу с нервической улыбкой,как пишет непристойность ученик,причём с орфографической ошибкой.

Понятно всё! Встречал я и не разна партах мат в одном и том же стиле.И пусть не врёт, что это — первый класс!Там букву «х» ещё не проходили!

Настанет ночь. Я выберусь во двор.Дрожа рукой, пошарю по карману.В кромешной тьме нащупаю забор —и угольком исправлю орфограмму…

«Итак, начнём! Учебники — открыли…Отдай фонарь! Отдай. Потом верну…Итак! За что Тарас убил Андрияи как нам это Гоголь развернул?

Ответь…» И морды мраморный булыжниквсплывает метра на два предо мной.Жуёт губами. Ничего не слышно.Глаза полны собачьею виной.

На предпоследней парте возглас: «Черви!» —и сдавленный ответ: «Иди ты на!..»Длинна девица, словно третья четверть,и столь же безнадёжна, как она.

«Ты будешь отвечать?» Молчит — хоть тресни!Окаменела, словно истукан.На предпоследней парте возглас: «Кре́сти!» —и звяканье бутылки о стакан…

Видать, Златая дикая Ордаударила в крови подковой дробной.Зачем иначе я ноздрями дрогнул,узрев явленье этого одра?

Зачем, придав литому телу крен,я продробил по балке хищной рысьюс одним желаньем: сдвинув шапку рысью,погнать коня на деревянный кремль?..

Взметнуть клинок и броситься вдогон,невидимой камчою приударен…Ах, Майка, друг, зачем я не татарин —зачем простой советский педагог?..

Если в зону придёт демократия

«Нет, ребята, я считаю, сгоряча…»

Нет, ребята, я считаю, сгорячапогребли мы Леонида Ильича!Помер? Мало ли что помер! Что ж с того?Вон другой Ильич лежит — и ничего.Тот лежит Ильич, а этот бы — сидел,оставаясь как бы вроде бы у дел.И, насупившись, молчал бы, как живой,покачнёшь его — кивал бы головой…Я не знаю, что за дурость! Что за прыть!Лишь бы где-нибудь кого-нибудь зарыть!Ни носков теперь, ни сахара, ни клизм…А какой был развитой социализм!

«Всё шло при нём наоборот…»

Всё шло при нём наоборот,и очень может быть,что, вздумай он споить народ, —народ бы бросил пить.

Ещё предположить рискну,что в те же времена,затей он развалить страну, —окрепла бы страна.

Попробуй разорить дотла —эх, жили бы тогда!..Но Президент хотел добра.Вот в том-то и беда.

«Если в зону придёт демократия…»

Если в зону придёт демократия,как бывало не раз на Руси,власть возьмёт уголовная братияс пребольшим уголовным мерси.

«Я лелею пустые бутылки…»

Я лелею пустые бутылки,я окурки у сердца храню,я в коробочку прячу обмылки,сберегая их к чёрному дню.Но когда проститутке с вокзалая платил президентский налог,как-то больно, товарищи, сталоза страну, что любил и берёг!

Диалог

Следователь:В сарае, где хранится инвентарь,у вас нашли верёвку из капрона,большой обмылок и кусок картонас двумя словами: «Первый секретарь».Признаетесь, Петров, или помочь?(пауза)Не думал я, что вы такой молчальник…

Петров:А, ладно! Так и быть, колюсь, начальник!Пишите: выступаем завтра в ночь!Как раз в канун седьмого ноября…Сначала — тех, которые с акцентом…Ребята подзаймутся телецентром…А нам с Витьком мочить секретаря.

Следователь:Так что ж ты, падла, морду утюгом?Который час? Почти двенадцать тридцать!Витёк уже наверно матерится!Давай хватай верёвку — и бегом!

Маленькие хитрости